Знакомство по брачному объявлению - Рауль Мир-Хайдаров

Предчувствуя неладное, Акрам Галиевич прошел в переднюю. Все аккуратно прибрано, кругом чувствуется хозяйственная женская рука. На круглом столе, покрытом тяжелой бархатной скатертью, белело письмо.

"Милый Акрам Галиевич,-- прочитал растерянно Сабиров.-- Наверное, своим поступком я доставляю огорчение нам обоим, и я, конечно, об этом еще не раз пожалею. Но нас, женщин, понять трудно, порой мы делаем необъяснимые, малопонятные поступки. Мой поступок из этого ряда. Разумом я понимаю: вот человек, который будет любить и беречь тебя, скрасит твою старость. И дом Ваш действительно надежная гавань, чувствую я и то, что понравилась Вам, и это доставляет мне радость. Вы ни о чем не расспрашивали меня, а я не пыталась рассказывать о себе. Наверное, Вы поступили мудро: зачем? Вас гораздо больше волновало будущее -- какой я буду, а не какая была.

Когда я увидела Ваше объявление, я сказала себе: хватит, Наталья, успокойся, вот нашелся и для тебя тихий уголок на земле, перестань куролесить, метаться по стране из края в край. Но, видимо, наши благие желания трудно уживаются с нашими привычками. Вдруг, в какой-то час, я поняла, как тесно мне будет в тихой и надежной гавани, хотя это то, о чем мечтает нормальная одинокая женщина в моем возрасте.

Спокойная, размеренная жизнь, наверное, не для меня. Я не готова к ней, и я, как ни странно, наверное, не знаю, как себя вести с благополучными, с безупречной репутацией мужчинами,-- в моей жизни были совсем другие, и я знала, что я им нужна. Нужна, наверное, я и Вам. Но я предчувствую, что однажды весной, когда потянутся с юга журавли, потянет и меня в дорогу. Такая вот я цыганка, Акрам Галиевич. Но Вы человек добрый и не заслуживаете, чтобы Вас бросили. Я догадываюсь, как доконала бы Вас молва вашей Хлебодаровки,-- все малые местечки одинаковы, жила я в таких селах. Боюсь я и привыкнуть к вам: горше была бы разлука потом, поэтому я уезжаю сейчас.

Прощайте, не поминайте лихом. Все, что было между нами, поверьте, было от души, с любовью.

Простите. Целую. Наталья Сергеевна".

Акрам Галиевич, ничего не понимая, перечитал письмо еще раз... Уехала? Зачем? Почему? Ее мотивы были совершенно ему не понятны -- ведь не молоденькая, чтобы тянуло к кострам, палаткам, голубым городам. И вдруг ему стало ужасно жаль эту неприкаянную женщину: он увидел в ней, кроме решительности, бесшабашности, необузданной щедрости и широты, почти детскую незащищенность, неустроенность.

"Найти, догнать!" -- мелькнула мысль, и Акрам Галиевич кинулся на автостанцию. На автостанции он нашел дежурную, описал ей Наталью Сергеевну и спросил с надеждой, не появлялась ли она. "Уехала два часа назад",--последовал краткий ответ. Акрам Галиевич устало опустился на скамейку. Он понимал, что Наталья Сергеевна потеряна для него навсегда. Умом понимал, но душою не хотел смириться, ведь так ладно, по-людски все начиналось...

-- Акрам Галиевич, вы уже который день к нам обедать не ходите, или мы чем не угодили? -- спросила его Анна Ивановна с порога ресторана, находившегося на другой стороне узкой улочки, напротив автостанции.

Акрам-абзы тяжело поднялся и, вспомнив, что еще не обедал, пошел в ресторан.

-- Что-то вы не в духе,-- заметила участливо Анна Ивановна, видя, что нотариус сильно расстроен.

В ресторане он задержался надолго, впервые в жизни не явившись после обеда на работу.

Возвращаясь домой, вспомнил, как еще вчера шагал этой же дорогой, весело напевая: "Ах, спасибо Сулейману...", и как был счастлив.

"А сегодня и Наталью Сергеевну потерял, и с Жолдасом в ссоре. Что же делать, как быть?" -- мучился Акрам-абзы. Но ни одной спасительной мысли не приходило на ум.

По привычке, чтобы отвлечься от мрачных дум, он занялся хозяйственными делами: вынес золу из бани, выкинул веники, сполоснул шайки, вылил оставшуюся воду, но как-то не ладилась, не шла работа. Так и не завершив банных дел, стал бесцельно бродить по двору. Ему хотелось, чтобы Жолдас, как в добрые времена, пригласил его на самовар, но двор Беркутбаевых был пуст.

Вскоре вечер опустился на село. В переулке за садом медленно поднималась, словно густой туман, мелкая бархатная пыль,-- так было каждый день, когда возвращалось с выпаса сильно поредевшее в последние годы хлебодаровское стадо. Чья-то огромная рыжая корова подошла к забору Акрама-абзы и стала энергично тереться о столб, ограда затрещала. Акрам-абзы, схватив первую попавшуюся палку, кинулся спасать забор. Отогнав корову, увидел в ящике газеты, мимо которых пробежал в обед.

Достав газеты, он на всякий случай заглянул в ящик и ахнул -- на дне лежало еще с десяток писем.

-- Вот это да! -- невольно вырвалось у Акрама-абзы, и вдруг до него дошло, что его вчерашний утренний поступок, когда он решительно выбросил пять писем, ровно ничего не решал -- колесо истории продолжало крутиться и, судя по сегодняшней почте, набирало все большие обороты.

"И почему ж колесу этому не вертеться?-- рассуждал Акрам-абзы.-- Ведь телеграмму в газету я так и не послал". Он долго стоял возле калитки, перебирая письма, думая, как с ними поступить, но решительного желания выбросить их как-то не ощущал.

Одно письмо пахло знакомыми духами, и он перевернул его адресом вверх -- конечно, от "Белочки". "Я уже узнаю письма по запаху",-- подумал Акрам-абзы и впервые за долгий и тягостный день улыбнулся. Однако письмо от "Белочки" читать не хотелось, оно никак не могло его утешить -- перед глазами все еще стояла Наталья Сергеевна.

Акрам Галиевич с неохотой зашел в переднюю. Холодным и неуютным показался ему дом, еще вчера сиявший огнями и гремевший музыкой. Густые, вязкие сумерки стояли в притихших комнатах, и Акрам Галиевич включил свет. Яркий свет вынуждал что-то делать, и он принялся готовить ужин.

"Ужин одинокого мужчины",-- мелькнула вдруг в памяти читанная где-то строка, и Акрам Галиевич увидел себя как бы взглядом постороннего человека. "А что убиваться? -- заговорил этот посторонний.-- Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло". Подзадоривала и другая шевелившаяся мысль: "Вот на столе десяток писем, и, может быть, в одном из них действительно счастливый лотерейный билет".

Акрам Галиевич накрывал стол механически. Поставил икебану, достал из серванта посуду, и, только когда сел ужинать, понял, что Наталья Сергеевна за несколько дней пребывания оставила в доме неизгладимый след. Он уже точно знал, что всю оставшуюся жизнь будет ужинать именно в этой комнате и, может, даже с цветами на столе. Сидя за столом, накрытым по образцу Натальи Сергеевны, он закусывал деликатесами, привезенными ею, и думал о Наталье Сергеевне как о чем-то грустном и прекрасном, но уже очень давнем.

Письма на столе не особенно волновали Акрама-абзы, но любопытство все-таки разбирало. Поначалу он прочитал адреса, не вскрывая конвертов: послания шли со всех концов страны. Три письма оказались с Украины, их Акрам Галиевич в конце концов вскрыл первыми. Писем как таковых не было, были четкие, деловые предложения,-- эти женщины, в отличие от "Белочки", в облаках не витали.

Если бы каждое письмо не имело своего обратного адреса, причем в разных областях Украины, Акрам Галиевич решил бы, что написаны они одной женщиной: стиль, манера, требования, даже объем писем были одинаковы, строка в строку. Эти предложения напомнили ему объявления по обмену квартир, что изредка печатала их областная газета: "Имею то-то, хотела бы побольше да получше". Основной акцент предложений делался на том, что имеют -- а имели они немало,-- и требовался человек, тянувший по их меркам, на жизнь в этом благе, при одном непременном условии: наличии крепкого здоровья.

"Бугая ей надо",-- вспомнил Акрам-абзы Катин комментарий по адресу мужниной пассии в далеком колхозе.

Как он уразумел, женщинам с Украины требовался примак с завидным здоровьем, хотя условия для примака были обещаны подходящие. "Нет, в чужой дом никогда, из Хлебодаровки ни шагу! Сегодня ушла одна, и то покой потерял, а каково сняться с места, а через год-другой получить от ворот поворот?" --решил он, и сделал еще один вывод: принимать во внимание следует только варианты с переездом к нему, и не обольщаться никакими заманчивыми предложениями. Осторожность селянина взяла верх. "Это капиталист ради трехкратного увеличении капитала готов пойти на что угодно, а нас машинами, дачами, сберкнижками не заманишь",-- подытожил Акрам-абзы свою мысль и остался доволен собой.

Странно, но новые письма так не будоражили воображение Акрама-абзы, как те первые, от "Белочки", например. Единственный конверт, который он вскрыл с трепетом, был из Крыма -- ему показалось, что это письмо от "брюнетки крепкого телосложения", у которой сад спускается к морю. Но он ошибся: не было у этой женщины ни сада, ни дома, жила она в однокомнатной квартире на четвертом этаже и дорабатывала до пенсии на обувной фабрике.

Его отношение к предложениям было непонятным ему самому: раздражали и те, в которых на первый план ставилось движимое и недвижимое имущество, и те, в которых открыто признавались, что ничего не успели нажить и остались, так сказать, у разбитого корыта.