Русский Монте-Кристо - Валерий Борисов

Но, поступив в институт, сестра, как будущий педагог посчитала, что теперь должна меня воспитывать более целенаправленно и взяла надо мной шефство по обучению игре на фортепиано. Она меня стала водить в музыкальную школу. Следила, чтобы и дома я занимался музыкой, а заодно проверяла мои школьные тетради, помогала мне разбираться в моих учебниках, чтобы я все понимал и хорошо учился. Великолепная у меня сестра Наташа! Но я, как и прежде, старался гаммы не играть, а сразу же замахивался на серьезные вещи. Так, как у меня, повторюсь, есть музыкальный слух и прекрасная память, то я выучил достаточно много известных произведений и, как вы убедились, не забыл их до сих пор. Я и сейчас дома постоянно что-нибудь наигрываю на фортепиано, для себя, чтобы отдохнуть и сменить настроение, для Ольги, для детей, ну и для редких друзей. Позже я научился играть и на гитаре. Но после определенного периода своей жизни я охладел к этому инструменту – пение под гитару сильно задевает за живое.

Моя судьба, как я думаю, круто изменилась еще в первом классе, накануне нового года. В то время страна была бедной, вы это сами знаете, но тем не менее, в школе работали различные кружки: технические, музыкальные – я еще пел в школьном хоре; изобразительного искусства, а еще физкультурные-всех кружков и не упомню. Директором школы был мой папа, подчеркиваю это. Так вот, под новый год зашел я в актовый зал, который празднично оформляли к новогоднему балу и утренникам. Ребята старших классов под руководством учителя рисования писали на больших листах ватмана картины. Некоторые из полотен были по несколько метров в длину и ширину. Это были красивые картины из сказочной жизни. Я с замиранием сердца смотрел, как из гуаши появлялись яркие, красочные образы Деда Мороза, Снегурочки, Царевны Несмеяны, Бабы-Яги, Кащея, всяких зверушек. Я зачарованно переходил от одной картины к другой, разложенных прямо на полу, на разутых юных художников и их руководителя, которые осторожно ходили в носках по огромным листам бумаги, чтобы не порвать их и не выпачкать. Подойдя к учителю рисования я смотрел, как он на корточках переступает по картине, делая наброски карандашом и я не выдержав подсказал ему:

– Вот волк несет царевну, а за кустиком надо изобразить зайца, как он подсматривает, куда бежит волк.

Учитель посмотрел на меня, такого малыша, и неожиданно согласился:

– Да, можно подрисовать зайца. Васнецов до этого не додумался.

И он действительно дорисовал за кустиком мордочку зайца с длинными ушами. А потом ученики по его контурам наносили краску. А я с замиранием сердца наблюдал, как закрашивается моя подсказка. Учитель, видимо, заметил мой неподдельный интерес к рисованию и сказал:

– Не хочешь ли сам попробовать что-нибудь нарисовать?

– Хочу! – Испуганно закричал я, не ожидая такого подарка под новый год.

Он дал мне лист ватмана – метр на метр. Я такие большие картины никогда еще не рисовал. В последнее время, в связи с музыкой и жестким контролем со стороны сестры за моими занятиями, совсем забросил рисование. И вот, усевшись прямо на бумагу, я стал думать-что же нарисовать? Потом решил – Снегурочку, с добрыми зверями. Но у меня не получалось, стирал резинкой нарисованное и снова старательно что-то черкал, и в конце-концов расплакался от собственного бессилия. Учитель подошел ко мне и, увидев мои слезы, предложил:

– Возьми ватман с собой и дома нарисуешь карандашом свою Снегурочку и еще, что наметил. А завтра принесешь сюда и мы раскрасим твой рисунок. – И он неожиданно меня похвалил. – У тебя, мальчик, получается рисовать. Наверное, есть фантазия…

Ватман завернули рулоном в газету и я помчался домой. Вечером мне не надо было идти в музыкалку и я, ползая по полу сопел и рисовал, снова черкал и стирал. Но Снегурочка мне не нравилась. И вот тогда ко мне подошла сестра и стала подсказывать, как лучше сделать рисунок. Я взглянул на нее и кажется впервые увидел, что Наташа у меня красавица. До этого вечера она была просто сестрой и я не замечал ее красоты. Я аж замер от такого неожиданного для меня открытия и приказал ей:

– Стой и не шевелись! Ты, такая Наташка, красивая, как Снегурочка, которую я хочу нарисовать. Я тебя нарисую Снегурочкой! Стой и не шевелись!

Она, кажется, немного растерялась от моего приказа – в таком тоне я никогда с ней разговаривал, покраснела от моего признания ее красоты, но выполнила мою просьбу. Я ее изобразил в анфас. Снегурочка получилась достаточно похожей на мою сестру, что отметили мои родители. А моя семья была моим первым критиком, очень объективным и доброжелательным.

На следующий день я раскрасил картину и учитель рисования тоже, как и родители, меня похвалил и предложил ходить на занятия изобразительного кружка, который он вел. Да, тот новый год переменил мою судьбу, сделал целенаправленной мою жизнь. Я понял, что теперь стану художником.

Моя первая учительница вела все предметы, в том числе и рисование и, поэтому, не могла мне помочь в овладении живописью. Хочу заметить – она была прекрасной учительницей, но было время, когда учителям начальных классов приходилось учить нас всему. Мне, вообще-то в детстве, да и в юности повезло с наставниками – все они были добрыми и мудрыми людьми.

Так я стал посещать изобразительный кружок, которым руководил наш учитель рисования и именно он начал мое формирование, как художника. Но немного опишу своего детского наставника. Это была колоритная фигура в своем уродстве. Его образ впечатался на всю жизнь в мою память. Не удивляйтесь, если вам что-то в его образе покажется не реалистичным, а фантастичным. Я нисколько не преувеличиваю, не довожу до гротеска его портрет. Звали его Николай Иванович. Он был фронтовиком и война покалечила его страшно. У него не было правой руки по плечо, на левой руке – культяпка, где торчал только один указательный палец огромного размера, а остальные пальцы отсутствовали или остались огрызки. На правом глазе было бельмо и видел ли он им – не знаю. Длинные седые волосы скрывали отсутствие одного уха… Может быть вы не поверите, но это его действительный портрет. Где ему все перечисленное оторвало, в каком бою, он никогда никому из учеников не рассказывал. К тому же он был немногословным человеком, углубленным в себя. Как я сейчас понимаю, классным художником он не стал только в силу того, что был калека – без правой руки многого не сделаешь, а у него, несомненно, было призвание художника и педагога. Так я попал в руки этого замечательного человека, которого боготворил тогда, и вспоминаю с огромной теплотой сейчас.

Когда я перешел в четвертый класс, Николай Иванович ушел работать в художественную школу, которая была в нашем городе. Я стал ходить к нему туда, показывать свои рисунки, а он советовал мне, что и как нужно делать, давал задания. Закончив четвертый класс я заявил, что бросаю музыкальную школу – играть на фортепиано я уже умел неплохо – это по отзывам моих музыкальных учителей, которые хотели, чтобы я продолжал заниматься музыкой. Но мое природное упрямство предпочло живопись, музыке. Родители понимали, что две дополнительные школы я не потяну и сильно не возражали, чтобы я теперь посещал художественную школу и занимался живописью. Они видели, что я всерьез ею увлекся. Сестра, в это время, готовилась к свадьбе и ее воспитательное воздействие на меня, если так можно трафаретно выразиться, ослабло. Ей было не до меня.

Так я стал учиться параллельно с обычной школой, в художественной и познавать азы изобразительного творчества. К тому времени, для своего возраста, я писал хорошие картинки, а Николай Иванович немногословно, но профессионально лепил из меня художника. Когда я заканчивал седьмой класс умер Николай Иванович – сказались-таки фронтовые невзгоды и ранения. И вот на его похоронах я впервые осознал, как страшно потерять любимого учителя, друга, не побоюсь этого слова, применительно к человеку намного старше меня. Я плакал тогда безудержно, будто у меня отняли самое дорогое. После похорон, я по памяти написал портрет Николая Ивановича, где изобразил его на поле боя с автоматом и гранатой в руках. С этого момента я возненавидел войну осознанно, соприкоснувшись с ней близко в образе своего учителя. Портрет Николая Ивановича повесили на стене в том классе, где он проводил с нами занятия. Смерть этого человека была для меня первым жестоким ударом в жизни.

Вот, пожалуй, и все о детстве. Я хотел рассказать о нем немного, но как видите, получилось довольно пространно. Но хочу подчеркнуть, что в детстве я рос честным, глубоко порядочным, чистым мальчиком. При такой школьной и творческой нагрузке у меня не было лишнего времени, чтобы просто болтаться по улицам и дворам, не говоря о том, чтобы хулиганить. Я выбрал свой дальнейший путь и подчинил свою жизнь его величеству – художественному творчеству!

Как видите, во мне не было генетической предрасположенности к преступлениям. Мои родители, глубоко интеллигентные люди, вложили в меня все необходимое для порядочной жизни. Если бы мне тогда, кто-то предсказал, что я проведу десять лет в тюрьмах и зонах Урала и Колымы, я бы никогда не поверил этому пророчеству и только бы улыбнулся, как воспитанный мальчик, посчитав все завистничеством или шуткой. А, если бы о моем будущем рассказали тем, кто знал меня, они, наверное, бы рассмеялись над такой нелепицей, зная меня, как интеллигентного мальчика и благоразумного человека. Но тогда провидцев не было, в отличие от сегодняшнего дня, и никто не мог предупредить меня о злом роке, висящим над моей судьбой.