Кондуит и Швамбрания (Книга 2, Швамбрания) - Лев Кассиль

"БОИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ НА ВСЕХ ФРОНТАХ"

Комиссар привязал лошадь к дверной ручке вестибюля. Потом он подтянул сапоги и застучал каблуками по коридору. Коридор был пуст. Все ушли на экстренное собрание. Собрание происходило в большом классе, переделанном в зрительный зал. На сцене за столом глядел председателем и победителем Биндюг. По бокам его сидели Форсунов и старшеклассник Ротмеллер, сын богатого колбасника. Ротмеллер только что кончил говорить, Форсунов смотрел в стол.

Вход в зал охранял патруль троглодитов. "Внучки", избитые, запачканные и почти уже не человекообразные, осаждали дверь. Троглодиты расступились перед комиссаром. За его широкой спиной проскочил Степка Атлантида. Но троглодиты вытащили его обратно в коридор. - Даю слово комиссару Чубарькову, - провозгласил Биндюг. - Точка, и ша! - хором крикнул зал. - Что это за хай? - спросил комиссар. - Вселенский! - дружно отвечали ему. - Постойте же, ребята, - сказал комиссар. - Мы не жеребята! - крикнул зал. - Товарищи! - сказал комиссар. - Мы тебе не товарищи! - издевался зал. - Как же вас изволите величать? - рассердился комиссар. - Тро-гло-диты! - хором отвечал зал. - Как? Крокодилы? - сказал комиссар. - Ну, ша! Считаю, уже время кончить... И точка. - А раньше-то?! - нагло и язвительно спросил зал. - Что - раньше?! - закричал вдруг Чубарьков, и в голосе его громыхнуло железо. - Что раньше?! Глупая эта присловка. Раньше-то вы перед директором пикнуть не смели, и точка. Стал бы он с вами разговоры разговаривать! Живо бы в кондуит или сыпь на все четыре... - И точка! - крикнули оттуда, где сидели самые заядлые троглодиты, - И ша! И хватит! Даешь Семена Игнатьевича! Троглодиты бушевали. Но зычный бас грузчика-волгаря Чубарькова, уже привыкшего к тому же говорить на митингах, нелегко было переорать. - Удивляюсь, удивляюсь я на вас! - медленно и веско говорил комиссар, и в зале постепенно стихло. - Неужели вы в понятие войти не можете? Ведь вам новое ученье дают. Про одних царей что интересного учить? А в единой трудовой будут весь народ изучать. Откуда вышел, из чего получился и все развитие... А Кириков, который, между прочим, мешочник и спекулянт, чистую ерунду, брехню форменную вам порол. Какая же тьма, когда ученье - это свет? Только свет этот при старом режиме от народа хоронили, чтоб у рабочего да мужика очи не прозрели. А сколько теперь народу учиться пойдет - соображаете? Я вот, скажем, - и Чубарьков застыдился, - я, как только немножко управимся, тоже поеду в Питер учиться. Зачем же вы, товарищи... и эти... крокодилы, позволяете разным всяким вредным людям, которые есть гады, молодые глаза ваши от правды отводить и не даете другим хлопцам из этой самой первобытной тьмы вылазить на свет? Чем они до вас не вышли? Что, у ихних батек пузо меньше?

КОНЬ КАЛИГУЛЫ

В этот момент произошло то, о чем долго ходили потом всякие легенды... В коридоре раздался оглушительный топот, шум и крики сторожа Мокеича: "Стой, куда те?.." Патруль троглодитов у дверей вдруг раздался в стороны, и в класс галопом влетел на комиссаровской лошади Степка Атлантида. За ним, сметая остатки патруля, в залу вторглись "внучки". - Тпррр! - сказал лукавый Степка. - Товарищ комиссар, она отвязалась, я ее еле уцапал. Лошадь легонько заржала. - Извиняюсь, - сказал комиссар, обращаясь, очевидно, к лошади, - сейчас кончаю, и точка. Я думаю так, ребята: пошумели, и тихо. Проголосуем формально, и ша! Биндюг неспокойно шептался с Ротмеллером. Степка, не слезая с комиссарового коня, пытливо оглядывал лица троглодитов. Конь деликатно подбирал тонкие ноги, словно боясь отдавить кому-нибудь мозоль. За столом на сцене поднялся Биндюг. Прежней уверенности в нем уже не было. Степка опять стал героем дня. - Объехали вас на кобыле, как маленьких, - сказал Биндюг. Зал принял это безучастно. К столу на сцене подошел, серьезный, как всегда, Александр Карлович Бертелев, математик. - Друзья! - сказал Александр Карлович, теряя от волнения пенсне. Несколько минут затем он сослепу яростно хлопал ладонью по столу, будто ловил кузнечика. Наконец Александр Карлович настиг пенсне, и мир снова приобрел для него отчетливость. Он продолжал: - Друзья, я политики не касаюсь и к митингам вашим непривычен... Если я сейчас взял слово, то с чисто научной точки зрения. Дело в том, что Семен Игнатьевич, не в обиду ему будь сказано, по нашему недосмотру преподносил вам недопустимый вздор, несусветную чушь!.. Это просто болтовня и мракобесие, которое не выдерживает никакой критики и с чисто научной точки зрения. Революция в итоге ведет к прогрессу, она приобщает к науке огромные свежие пласты людей... А вы, друзья, хотите им помешать. Вы не имеете права! Как можно?! Это же преступление с научной точки зрения! Многие товарищи... внучки, как вы их называете... наделены, например, недюжин-ными математическими способностями... Скажем, Руденко. Прекрасно усваивает! А вы, друзья, отравлены неискоренимым духом старой гимназии и привыкли считать уроки каким-то зазорным занятием. Стыдно! В заключение я позволю себе рассказать исторический анекдот. Некогда римский цезарь Калигула ввел на заседание сената своего коня и приказал всем сенаторам кланяться ему. Я бы, друзья, ни за что не поклонился этому надменному коню. Но если сегодня присутствие на нашем собрании коня товарища Чубарькова способствует установлению в школе порядка и дружбы, то сегодня я от имени науки охотно склоняю голову перед нашим четвероногим гостем. И Александр Карлович поклонился лошади. Конь испуганно попятился от оглушивших зал аплодисментов. Голосование принесло полное поражение Биндюгу и его троглодитам. Все поклялись, что с завтрашнего дня возьмутся как следует за ученье. Потом Степка сказал с лошади маленькую речь. Она посвящалась прозвищу выгнанного историка. - Э-мюэ, - говорил Степка, - это по-французски все равно что наш твердый знак. Пишется, а не читает-ся... Так, пришей кобыле хвост! (При этом Степка перегнулся в седле назад и для наглядности покрутил хвост комиссаровой лошади.) А твердый знак теперь отменяется. Вот. Я имею предложение. И вам будет легче, и им польза. Написать во Францию письмо от нас рабочим иль ребятам ихним, чтоб они э-мюэ выкинули. Письмо французским ребятам с просьбой отменить э-мюэ приняли с восторгом. Когда мы уже собрались расходиться, в дверь зала быстро вошла группа военных. - Ага!.. Видите, военной силой нас хотел усмирить! - закричал Биндюг. Зал окостенел. - Спокойно, спокойно! - сказал один из вошедших. - Немножко сознательности! Товарищи! Близость фронта заставляет город перейти на военное положение. Помещение школы необходимо штабу четвертой армии. Товарищ Чубарьков! Распорядитесь очистить завтра. Стало совсем тихо. И вдруг лошадь комиссара громко втянула в себя воздух и нежно заржала. У подъезда ей ответили кони 4-й армии.

ШКОЛА КОЧУЕТ

Город стал большим лагерем. На кварталы наматывались бесконечные обозы. Они завязывались узлами на перекрестках. Их распутывали обросшие люди в шинелях. Они владели городом. Ординарцы скакали прямо по тротуарам, получая и сдавая пакеты через окна учреждений. Рыдали, удушенно запрокидывая голову, обозные верблюды. Тягучая слюна их падала на Брешку. Хрипели погонщики: "Тратр!.. Тратр!.. Чок!.. Чок!.." Над Волгой мгновенно вырастали водяные кипарисы взрывов. Потом они бессильно опадали. И на город вслед за тем рушился медлительный удар. На Волге упражнялись в метании ручных гранат. Подняв хобот орудия, топтался на площади слоно-образный броневик. За живыми верблюдами бежали вприпрыжку железные страусы: куцые одноколки. с высокими трубами - походные кухни. И нам с Оськой казалось, что на площади играют в наше любимое/ лото "Скачки в Камеруне": там на картах тоже торопились слоны, верблюды и страусы... А тут еще у цейхгаузов люди ворочали груду бочек с черными цифрами на днищах. Толстый человек выкрикивал номера, другой смотрел в бумаги и ставил печать, как большую фишку. Иногда подъезжал взмыленный всадник. - Квартира? - спрашивали его, как спрашивают всегда при игре в лото. - Все заполнил! - отвечал квартирьер. И проигравшие заползали спать под грузовики. На школе уже висела доска со странной надписью: "Травточок". В переводе на русский язык это обозначало, говорят, что-то вроде: "транспорт авточасти особой колонны". Впрочем, точно значения загадочного слова "Травточок" так никто и не знал. Автомобилей у Травточока было всегда два-три. Зато двор бывшей школы поражал обилием верблюдов. И покровчане не замедлили переименовать Травточок в Тратрчок. Известно, что в переводе с верблюжьего языка на лошадиный "тратрчок" звучало, как "тпрруу" и "но". Школа кочевала. Сначала нас перевели в здание епархиального училища. Через день вселили в небольшой дом с каланчой. Каланча выглядела, конечно, очень заманчиво и доступно. Она прямо сама просилась, чтобы мы использовали ее для какой-нибудь "шутки" - скажем, плюнуть с нее кому-нибудь на голову или поднять пожарную тревогу. Но нам было не до шуток. Иная, необыкновенная тревога проникла в тесные классы, и о ней шептались на задних партах. На другой день после вселенского хая Володька Лабанда остановил на улице Александра Карловича. - Александр Карлович, - сказал Лабанда, потупившись и, как конь, ковыряя ногой землю, - Александр Карлович, вот вы сказали про способность... у Коськи, у Руденко... А я ведь тоже раньше задачки здорово решал. Помните, Александр Карлович? Вы говорили, у меня тоже способность... - Помню, Лабанда, - сказал учитель. - Отлично помню. У вас безусловно есть математическая жилка. Только лодырь вы. - Что значит лодырь? - обиделся Лабанда. - Просто почудить охота была, раз сказали, что теперь свобода. А только это с вашей стороны, я скажу, несправедливо: одних внучков хвалить. Они теперь вот зазнаются... - Ага, зацепило! - сказал довольный Александр Карлович. - Вот вы возьмите и нагоните их. Только предупреждаю, трудновато вам будет: они у меня за квадратные уравнения взялись. - Нагоним, - упрямо сказал Лабанда. - Убиться мне на этом месте, если не нагоним.