Кондуит и Швамбрания (Книга 2, Швамбрания) - Лев Кассиль

ШИШКА НА РОВНОМ МЕСТЕ

На большой перемене нам раздавали сахар. Нас поили горячим чаем. Такой роскоши в старой гимназии мы не знали. Теперь каждый получал большую кружку морковного настоя и два куска рафинада. В Покровске почти не было сахара. Я пил школьный чай несладким и нес драгоценные кусочки домой. Там ждал меня верный Оська. Он встречал меня неизменной фразой. - Большие новости! - говорил он и тотчас сообщал мне о событиях, происшедших за день в Швамбрании. Я отдавал ему сахар. Мы любовались зернистыми и ноздреватыми кубиками. Мы клали их в коробочку. Она вмещала в себя сахарный фонд Швамбрании. Фонд был неприкосновенен. Он предназначался для каких-то грядущих пиров. Лишь в воскресенье мы съедали по куску на обеде у президента Швамбранской республики. Фонд рос. Мы мечтали о толщине будущих сахарных напластований, об огромных сладких параллелепипедах, о рафинадных цитаделях. Приторная геометрия этих грез вызывала восторженное слюнотечение. Но однажды сахар вызвал кровопролитие. Я был выбран ответственным раздатчиком сахара по нашему классу. Это была не столько сладкая, сколько уважаемая всеми должность. В моей честности не сомневались. - Ишь ты, - говорили мне, - комиссар продовольствия... Шишка на ровном месте. А Биндюг, парень наглый и предприимчивый, предложил раз мне хитрую сделку. Дело касалось лишних порций, выданных классу на отсутствующих учеников. Биндюг предлагал не возвращать в канцелярию этот остающийся сахар, а оставить себе и делиться с ним. Эта заманчивая комбинация сулила, конечно, необыкновенный урожай швамбранского сахара. Будь это в старой гимназии, я не только бы не сомневался - я бы счел долгом надуть начальство. Но теперь в совете сидели свои же ребята. Они доверяли мне, допустили к сахару, и я не мог их обманывать. Я отказался, замирая от гордой честности. В тот же день Биндюг отплатил. Во время раздачи сахара несколько кусочков свалилось на пол. Я нагнулся под парту, чтоб поднять их. В это время Биндюг резко рванул меня за шиворот вниз. Я шибко ахнулся об угол скамейки. На лбу вспухла зловещая шишка и протекла кровью. Два кусочка рафинада порозовели. Девочки сочувственно глядели мне в лоб и советовали примочить. Я продолжал раздачу, стараясь не закапать рафинад. Себе я взял два розовых кусочка. Тая Опилова дала мне свой платок. Окрыленный и окровавленный, я пошел в комнату рядом с учительской. На дверях был прибит красный лоскут. В комнате был дым, шум и винтовки. - Товарищи, - сказал я в дым и шум, - вот, я пострадал через общественный сахар... и вообще, ребята, я давно уже на платформе... Будьте добры, запишите меня, пожалуйста, в сочувствующие. Шум упал, а дым сгустился. И мне сказали: - Да тебя за сочувствие папа в угол накажет... да еще клистир пропишет, чтоб не сочувствовал... Он у тебя доктор. Дым скрыл мое огорчение. Тем не менее я всю неделю ходил с шишкой на лбу. Я носил шишку, как орден.

ДЫХАНИЕ - 34

...И плакали о нем дети в школах. "Шехерезада", 35-я ночь

В это утро я вышел в школу немного раньше, чем обычно. Надо было получить сахар в Отделе народного образования. На Брешке, у "потребиловки", где были расклеены на стене свежие газеты, стояла большая тихая толпа. Она заслонила мне середину газеты, и я видел лишь дряблую бумагу, бледный, словно защитного цвета, шрифт, заголовок "Известiя" через "и с точкой" и слово "Совет", в котором еще заседала буква "ять". "Бои продолжаются на всех фронтах", - прочел я сверху. Между головами людей я видел отрывки обычных телеграмм. ...на Урале мы продолжаем наступление, и нами занят ряд пунктов. На Каме наши войска отошли к пристани Елабуга. Американские войска высадились в Архангельске. В Архангельске рабочие отказываются поддерживать власть соглашателей... Борьба повстанцев на Украине продолжается. В самом низу, под чьим-то локтем, я разглядел мелкий шрифт вчерашней газеты: Продовольственный отдел Московского совета Раб. и Красноармейских депутатов доводит до сведения населения г. Москвы, что завтра, 30 августа, хлеб по основным карточкам выдаваться не будет... По корешку дополнительной хлебной карточки и для детей от 2 до 12 лет по купону № 13 будет отпускаться 1/4 фунта хлеба... Необычайно молчаливо стояла толпа у газеты, и я не мог понять, что такое произошло. Вдруг, расталкивая народ, вперед быстро протиснулся пленный австрийский чех Кардач и с ним двое красногвардейцев. Кардач был бледен. Обмотка на одной ноге развязалась и волочилась по земле. - Читай, - сказал он. И кто-то, добросовестно окая, прочел:

30 августа 1918 года, 10 часов 40 минут вечера

ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.

Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на товарища Ленина... Спокойствие и организация. Все должны стойко оставаться на своих постах. Теснее ряды! Председатель ВЦИК Я. Свердлов. Кардач, ошеломленный, неверящими глазами смотрел в рот читавшему. Потом он ударил себя кулаком в щеку и замычал; - М-м-м... - "Одна пуля, взойдя под левой лопаткой..." - сбиваясь, читал кто-то. - Так, - спокойно сказал Биндюг и, оторвав уголок газеты, стал крутить собачью ножку. Кардач кинулся на него. Он схватил Биндюга за плечи и стал трясти его. - Я из тебя самого собачий нога закрутить буду! - кричал Кардач. Красногвардейцы тоже двинулись на Биндюга. Он вырвался и ушел не оглядываясь. Я побежал в школу. Ленин ранен!.. Ленин! Самый главный человек, который взялся уничтожить все списки мировых несправедливостей, и он ранен!!! ...Школа гудела. На полу в классе лежали, опершись на локти, "внучки" и несколько наших ребят. На полу был разложен анатомический атлас, взятый из учительской. Путаясь в нем карандашом, мы решали: опасно или как?.. Костя Жук сидел на парте, подперев щеку рукой. В другой он держал перочинный ножик. - А вдруг если... помрет?.. - уныло спрашивал Костя. И вырезал на парте: ЛЕНИН. Пришел сторож Мокеич, хранитель школьного имущества. Он строго поглядел на Костю и уже раскрыл рот, чтобы сделать ему выговор за порчу народного достояния. Но потом вздохнул, помолчал немного и ушел. По лестнице бухали тяжелые шаги, У дверей с красным лоскутом старшеклассники складывали винтовки. На большой перемене в класс пришли члены совета: Форсунов и Степка Атлантида. Степка только что вернулся из Саратова и привез последние сообщения. - "Состояние здоровья товарища Ленина... - прочел Форсунов, - состояние здоровья... по вечерним бюллетеням, значительно лучше. Температура 37, 6. Пульс - 88. Дыхание - 34". - Лелька, - сказал мне Атлантида. - Лелька, у нас к тебе просьба. У тебя папан - врач. Позвони ему по телефону, как он насчет товарища Ленина думает... Через несколько минут я прижимал к уху трубку, еще теплую от предыдущего разговора. Почтительная толпа окружала меня. - Больница? - сказал я. - Доктора, пожалуйста... Папа? Это я. Папа, наши ребята и совет просят тебя спросить... о товарище Ленине. У него дыхание тридцать четыре. Как ты считаешь? Опасно?.. И папа ответил обыкновенным докторским голосом: - С полной уверенностью сказать сейчас еще нельзя, - сказал папа, - случай серьезный. Но пока нет поводов опасаться смертельного исхода. - Скажи ему спасибо от нас, - шепнул мне Степка. В этот день на уроке пения мы разучивали новую песню. Называлась она красиво и трудно: "Интернационал". Дома Оська сказал мне, как обычно: - Большие новости... - Без тебя знаю, - поспешил оборвать его я, - всем уже известно. Папа сказал: может поправиться. Это был первый вечер без игры в Швамбранию.

ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ НОВИЧКА

А я обучался азбуке с вывесок, листая страницы железа и жести. Маяковский

Оську приняли в школу. Оська получил документы. Временно заведующий первой ступенью маляр и живописец Кочерыгин написал на них такую резолюцию: "Хотя сильный недобор года рождения, но принять за умственные способности. Уже может читать мелкими буквами". Мама пришла из школы и с сюрпризом в голосе позвала Оську. - Приняли! - сказала гордая мама. - Только жаль, что теперь форму отменили. - У нас сколько много теперь сахару будет! - мечтательно сказал Оська. - И мне будут выдавать. Я же прочел Оське краткую лекцию на тему: "Новичок, его права и обязанности, или как не быть битым". Надев мою старую фуражку, Оська пошел в школу. Фуражка свободно вращалась на голове. - Зачем картуз такой напялил? - спросил Оську временно заведующий, заглядывая ему под фуражку. - Для формы, - ответил Оська. - Больно уж ты клоп, - покачал головой временно заведующий. - Куда тебе, такому мальку, учиться? - А вы сами Федора великая... - сказал Оська, от обиды перепутав адрес моих наставлений, и вовремя замолк. - Так нельзя говорить, - сказал Кочерыгин. - А еще докторов сын! Вот так благородное воспитание! - Ой, простите, это я спутал нечаянно! - извинился Оська. - Я вовсе хотел сказать - маленький-удаленький. - А правда можешь про себя мелкими буквами читать? - спросил с уважением заведующий. - Могу, - сказал Оська, - а большие буквы даже через всю улицу могу и вслух, если на вывеске, и наизусть знаю... - На вывеске! - умилился бывший живописец. - Ах ты, малек! Наизусть помнишь? Ну-ка, какие вывески на углу Хорольского и Брешки? Оська на минуту задумался; потом он залпом откатал: - "Магазин "Арарат", фрукты, вина, мастер печных работ П. Батраев и трубная чистка, здесь вставать за нуждою строго воспрещается". - Моя работа, - скромно сказал временно заведующий. - Я писал. - Разборчивый почерк, - сказал вежливый Оська. - А как теперь на бирже написано? - спросил временно заведующий. - Биржа зачеркнуто, не считается. "Дом свободы", - ответил без запинки Оська. - Правильно, - сказал временно заведующий. - Иди, малек, можешь учиться. - Новенький, новенький! - закричал класс, увидев Оську. - Чур, на стареньком! - поспешно сказал Оська, помня мои наставления. Класс удивился. Оську не били.