Долгое завтра, потерянное вчера... - Olga Koreneva

Лана вспомнила растрепанную по утрам Леночкину головку, ее лучащееся улыбкой глянцево-розовое личико, голосок чуть хрипловатый спросонья: «Мама, а знаешь, что мне приснилось? – малышка округляет глаза: «Две лошади в темноте приснились, одна, белая, впереди, а черная сзади…» Лошади, это ко лжи, подумалось Лане. Вещий сон был у Леночки. Все мои отношения с Сашей – ложь, с самого начала…

Вспомнилось Лане, как она умывала Леночку, и вдруг увидела на стенке ванны паука. Она хотела его тут же смыть из душа, но дочка схватила ее за руку и закричала: «Не надо, мамочка, пусть живет!» Лана все-таки направила на паука струю. Тот и не думал удирать, расселся в ванне, как паша турецкий. «Вот я тебя сейчас», - сказала Лана. Тут Леночка отчаянно заплакала. «Ты чего, Ленок?» - «Да, а если бы нас с тобой паук убил бы…» - «Но он же маленький, не бойся», - «Значит, если маленький и слабый, то давай убивай его, да? А если бы он тебя так?»

Смешная она, Леночка, - Лана улыбнулась. – А может, все еще уладится, вот приду домой, а там Сашка... - засыпая, грезила она.

За стеной что-то треснуло, гуденье проводов на миг прервалось.

Утром, разбуженная настойчивым зуммером, она забыла про свои ночные думы. Пора вставать, принимать утреннюю сводку от ДЭЗов, сдавать дежурство, включаться в обычную дневную суету.

* * *

Сашка привычно проверил в кармане ключи. Вот и дом, еще со двора заметил: окна темны. Ну конечно, ее нет! И вообще – нет никого: Леночка у бабки, Лана на дежурстве, где же ей еще быть?.. Ну и пусть! Пусть никого нет дома, а он войдет, и будет ждать. Он все же муж и отец, и Леночка его любит! И вообще, он с мирным предложением пришел. А не счеты сводить.

Успокоив себя такими мыслями, отпер дверь, вошел. Присел на узенькую тахту в дочкиной комнате, полюбовался на игрушки, сложенные на подставочке в углу. Потом разулся и осторожно прилег, подогнув ноги, на коротенькой тахте. И задремал.

Пока Лана дежурила до утра в диспетчерской, он безмятежно спал, по-детски глубоким счастливым сном, - наверно, впервые за все эти дни – как бывает лишь после тяжкой дороги, или у выздоравливающих. Сновиденье было удивительно ярким, длинным, и на редкость последовательным… Вот сидит он летом на ступеньках бабкиного домишка, на коленях Леночка, вечереет. Оба смотрят вдаль на закат: сегодня он какой-то странный, огромный весь, пурпурно-пепельный. Тучи, что ли, с запада? В общем, бабушка определяет на завтра дождь. Он, Сашка, просто так смотрит и что-то чувствует, а Леночка… Вот в Леночке все дело. От нее всегда жди таких загадок, что взрослые только рты разевают. А тут еще душный летний вечер, дымный закат, и лес в отдалении – все темнее, уже черной сплошной лентой лежит, даже и не лежит, а словно льется. Скоро совсем стемнеет… А Леночка – на тучи пальчиком, и просит: «Давай, па, слазим туда, в тучи…» «Ну, как мы туда слазим?» - отмахивается он. «А мы по лесенке. Пожарную лесенку приставим, и вверх заберемся, раз-два… А, пап?» «Ну, зачем нам туда», - смеется Саша, - «Что мы там не видали? Ну, тучи и тучи, не чердак же горит!» «Ну па-а!» - всерьез настаивает Леночка. – «По лесенке, прямо в небо, па-а! А оттуда вниз поглядим, почему деревьям холодно?» «Вечер, вот и холодно», - бурчит бабушка. «Нет», - спорит Леночка. Как всегда, бабушкин житейский опыт ее не устраивает, для нее он слишком прост. – «Почему они сдвинулись, прижались друг к дружке? Им страшно?» «Ясное дело!» - поскорее соглашается Сашка, чтобы опять не упредила его бабушка со своим здравым смыслом. – «Ночь на дворе! Ночью всем жить страшнее, а деревья, что, не такие, как все, что ли?.. И деревьям тоже!» Сашка даже ухватился за эту мысль: значит, можно отговориться и не лезть на небо…

- Эй, товарищ! На работу опоздаете! – громкий возглас пробудил Сашку. Он протер глаза и сел. В дверях стояла Лана. – Я вижу, ты ночевать сюда пришел? Как спалось?

- Хорошо… спалось… - глупо улыбаясь спросонок, промямлил он. – Я, знаешь, случайно, вот, прилег.

- Да ничего, ничего! – Лане стало смешно. – Спите сколько влезет… Слушай, а может, ты вообще тут спишь по ночам? В мое отсутствие? Так сказать, тайно… Это оч-чень даже интересно и загадочно!

- Лан, да послушай… Я пришел поговорить. Ну, и заснул случайно… А мне на работу, это верно.

- Нет уж. Раз без спросу спишь, хоть позавтракай легально. Натощак не отпущу… И поговорим…

- Лан, ты только не сердись… Минут двадцать есть… Ну, чего там у тебя, давай помогу…

* * *

Леночка сидела на табуретке за большим деревянным столом, покрытом затертой голубенькой клеенкой, и рисовала. Смотрела на печку, и рисовала ее, но получалось что-то совсем другое: то ли гора кривая, то ли елка. Да, это дерево, вроде того, возле которого папину голову в траве Леночка увидела, это еще когда из лесу с грибами шли, и соседский мальчик покатал ее на велосипеде. Возле елки она стала рисовать всякие дядинские головы. Они выходили кривые совсем, как некруглые шары с глазами вместо ушей и рта. Одна голова ничего нарисовалась, ровная, с глазами где надо, и даже с носом. «Это папина», решила Леночка. Тут в картинку влетел ветер, и погнал головы в разные стороны, а папина голова – такая смешная и добрая, с красным лицом – покатилась прямо к ней.

- Папка! – закричала Леночка, и протянула к голове руки.

Тогда ветер оставил папину голову в покое, и Леночка успела подбежать к ней, и там, где росла красная как горячая печка елка, встал папа, большой и веселый, заулыбался и…

- Что это ты рисуешь? – спросила бабушка, подошла и заглянула на испачканный листок. – Это что, туча? Дождь?

- Да нет же, бабушка, ну как ты не понимаешь? Это же елка и трава. А это дядинские головы ветер катит, вот папина голова…

- Вечно тебе эта «папина голова» мерещится, - заворчала бабушка. – Поди, видала «перекати-поле», растение такое.

- А какое оно?

- Ну, круглые такие прутики по полю ветер гонит. Вот те и показалось.

Леночка перелистнула альбом и принялась чирикать просто так, что выйдет, сопя носиком и бормоча:

- Это туча… превратилась в колесо… нет, в корабль. Вдруг – у-у-у! – буря! Шторм! Волны с акулами – р-раз! Р-раз! Корабль – Буль-буль, на дно, ух! Все, нет корабля. Только якорь на волнах качается!

- А почему якорь-то качается? – спросила бабушка.

- А он со знаком качества, - вздохнула Леночка, и стала обдумывать, что же делать с этим якорем?

В это время бухнула входная дверь в сенях, что-то загремело, и в кухню вошла мама.

* * *

Еще и девяти не было, когда Сашка приехал на вокзал встречать Лану с Леночкой. Он бежал вприпрыжку вверх по ступенькам, ведущим к перрону, и нетерпеливо представлял себе миг встречи. «Вот будет номер, когда они меня здесь узрят! Обалдеют, чего там! Леночка, ясное дело, обрадуется: папка! Папка!..»

Лана не знала, что он взял отгул на работе.

В этот миг Сашка оступился на полустершемся ребре ступеньки, и чуть было не пропахал носом по серому цементу пола. И только тут сообразил: чего он так спешит, скачет, когда до прибытия поезда еще полчаса, не меньше?.. Вышел на перрон, побродил, убедился – пусто, даже встречающих еще нет, и побрел назад, в здание вокзала. Поднялся на второй этаж, к буфету. «Надо что-нибудь купить для Леночки…» «Куплю по дороге». Вспомнились лотки, виденные у вокзала… «Апельсинов куплю, кило два», - подумал он, - «и отвезу их домой на такси».

Есть не хотелось, взял лишь кока-колу, и пристроился у пластикового овала высокого столика. Зал гудел, и жил полной жизнью. Повдоль сплоченных стульев сидя дремал народ. Транзитные пассажиры поспешно ели и пили. Под высокими сводами деловито сновали воробьи, а снизу с интересом поглядывали на них какие-то кошки. «Это их тех, что ютятся тут на кухне и при буфете», отметил Сашка. Он любил животных.

Боковым зреньем он приметил: вон парочка, студенты, что ли, за соседним столиком наискось, что-то пьют, весело болтают. Глянул на часы – до поезда еще, если прибудет точно, двадцать минут. Хотел, было, уж пойти, но такой странный разговор шел между студентами, что Сашка невольно прислушался. Оглянулся: парень, чернявый, кудлатый, длинный, как жердь, пил молоко. А девчонка, обычная девчонка в джинсах, дула себе пиво. А разговор был такой:

- Володька, лопнешь, пол литра молока хватил. Можно, закурю?

- Тогда я пошел. Молоко с табачным дымом, ты же знаешь, я не перевариваю.

Какая-то пятнистая кошка потерлась о ножку стола. Девушка нагнулась и погладила ее.

- А я, может, кошек и собак не перевариваю.

- А сама гладишь.

- Володька, скажи, по-честному, ты псих?

- Ты ведь ненормальный, да?

- Нет, это не так, - сухо ответил парень. Он был не просто долговязый, как сейчас разглядел Саша, а извилисто-нескладный. Весь он окаменело изогнулся над столиком, как гигантский басовый ключ. Да и черная жестко-курчавая огромная башка его напоминала какого-то демонического маэстро типа Листа и Паганини.