Долгое завтра, потерянное вчера... - Olga Koreneva

«Да, приключеньице», - подумал он. – «Эта деваха та еще штучка».

Вадим не был зациклен на своем бизнесе, и его иногда брала досада, что дело поглощает почти все его время. Но он давал себе разрядку на несколько дней, и тогда куролесил всласть. Его любимой забавой была «охота» на хорошеньких женщин. И он всегда возвращался с «трофеем». Но на сей раз случился облом, и это его здорово раззадорило. «Дичь» улепетнула.

Сегодня ее не увлек ни Интернет, ни телевизор, ни книга. Остаток дня прошел комом. Она думала. О себе. О нем. И снова о себе. Впервые за много лет она погрузилась в воспоминания. Обо всем. Обо всей своей жизни. В памяти всплыла юность, родители, первая любовь. На этот раз память не хитрила в угоду ей, а выдавала все честно, как компьютер.

Вот ей девятнадцать. На дворе восемьдесят пятый год. Они пьют чай, и повернуться им некуда, и все равно хорошо. Здесь, на балконе, даже чайнику нет места – везде в ящиках, горшках, банках, коробках - цвет, цветы, цветы…. От политой земли пахнет уверенным летом… А это – она и он… В лодке, плывут они по самому краю дома. А снизу, и сверху, и сбоку с ними вместе плывут соседи, развернув свои знамена на бельевых веревках. Этажом ниже – Настя. Она тогда еще жила под ними. Это уже потом, спустя годы, она переместилась в другой район. И Катя кричит ей, перегнувшись через перила:

- Иди к нам! У нас пироги!

Настя приходит, они теснятся как могут, и сидят уже втроем, а Настина пустая лодка плывет внизу одна. И Настя сверху начинает ее рассматривать, как будто никогда прежде не видела, и каждую вещь на ней она узнает и называет. Не стоит верить, когда она говорит, что у нее дома дела и ей пора уходить – просто ее поразила пустота оставленного места… Но вот равновесие восстановлено, и Настя радостно кричит что-то из своей лодки, ветер лохматит ее короткие черные волосы, полукруги бровей взлетают вверх, карие глаза блестят.

Ночью был салют. Бум! – раздавалось за окном. – Бум-бум-бум! Стены мигали разноцветными бликами, по полу бежали тени. Гулкие проемы окон вдруг всплескивали переливчато, сыпя яркими брызгами, и снова замирали. Это огромные праздничные люстры падали с неба на город. Город не отзывался, было тихо, только иногда взлаивала собака, или какой-нибудь потревоженный жилец открывал окно и, ежась, оглядывал горизонт. Многоэтажный город казался черной ямой, и люстры гасли, не долетая до него.

В комнате от постоянного бумканья рождались маленькие звуки: стукались висюльки люстры, попугаи скреблись в затененной клетке, и тихо звенели чашки на столе. Одна чашка была с отбитой ручкой. Ее разбили как-то случайно. Были гости, и было уже довольно поздно. Все устали и хотели спать…

- Мам, это не моя чашка.

- Да, Кать, я помню, твоя с отбитой ручкой.

Чашку, хоть и битую, не забыли, не загнали в угол шкафа к другой покалеченной посуде, которую выбросить жаль, а заклеить – плохая примета. Из нее пьют, ее моют. Это подарок Катиного жениха.

- Это мамин жених, - говорит Катя.

Мама больше всех радуется его приходу, цветам и подаркам. Она узнает его по телефону и говорит с ним высоким счастливым голосом о Прибалтике.

Однажды мама с папой ездили в Литву. Это было давно. В то время у них ничего еще не было, кроме большого чемодана, с которым отец приехал в Москву. Отложенные на пальто деньги таяли, как кусок льда в холодной воде – медленно, но верно.

Когда по телевизору показывают Прибалтику, на пожарный крик Кати сбегается вся семья. Отец тычет пальцем в экран и кричит так, будто в комнате глухие:

- Это здесь, здесь, помнишь, за углом!

Мать, подперев правый бок и покачиваясь, после передачи уходит на кухню – мечтать. Она создана для той жизни. Как в Литве…

Вся квартира заполнена открытками, сувенирами, от которых чуть исходит золотистый дух…

Катиного жениха зовут Женя. Он любит битую чашку не потому, что это его подарок. Он берет ее в одну руку, другой обнимает Катю за плечи, и всегда говорит одно и то же:

- Помнишь, Катенок, когда я тебя поцеловал, этот растяпа Сашка уронил чашку и облился. Все бросились его вытирать, и никто не заметил, как мы поцеловались еще раз.

Катя очнулась от воспоминаний, и стала думать о Жене. В девяностые он, как и многие другие, удрал в Штаты, позднее обосновался на Кипре. Она потеряла его из виду, потом случайно нашла через Интернет. Началась вялая переписка. Все то ушло, тот восторг, когда она влюбилась в него, и он ответил взаимностью. Это был взрыв чувств, но потом все медленно сошло на нет, осталась лишь дружба. Как это было:

Начало мая, а жара, как в самый разгар лета.

Женя говорит о своей новой картине:

- Она сюрнАя, - говорит он. – «Мой дым, но не мой дом», так я ее назвал. Завтра пойдем смотреть.

- Куда?

- В мастерскую, конечно.

Катя молчит.

Женя пристально смотрит на нее. Умные печальные глаза у Жени, как у старого сеттера, хотя он старше Кати всего на пару лет.

- А я тебе стихи написал. Новые. Слушай:

Вспоминаю голодный лес.

Он имел человеческий вес.

Ты как лес была голодна,

Когда оставалась одна.

А сегодня в голодном лесу

Я тебя на руках несу.

Как дырявые рукава,

Мои руки не греет трава…

- Хорошие стихи, - говорит Катя. – Красиво читаешь.

Не читает, а будто поет, напевает грустным, глубоким, как со дна озера, баритоном… Его голос убаюкивает ее, смысл стихов растекается мыльной пеной, сквозь которую проступают деревья с корявыми лапами, по лесу несет ее Женя на руках, а белое платье невесты мыльной пеной сползает с Кати и капает на траву…

Ночь разлилась рекой, затопила город. Дома – водяные растения. Изредка поплавками замаячат кое-где на балконах ночные курильщики, бессонные старики… За окнами, внутри, в черноте квартир, тихими снежными хлопьями оседают на постели сны. Подводный снегопад. Он неравномерен. Кому-то досталось сразу три сна, а кому-то не одного. Вот и Катю сны продинамили. Она снова и снова вспоминает… Люди… Транспорт… Человеческие потоки бурлят, волнами перехлестывают движение друг друга… И она – часть этой стихии… Она вбегает в метро, выходит из него, лезет в автобус, перебегает улицу, сворачивает за угол… А двор похож на детский рисунок: неровная зелень закапана желтыми кляксами. Это одуванчики на траве сквозь пелену ее слез, когда она узнала… Поняла, что лучшая подруга, Настя, увела ее жениха.

… Свадьба Евгения и Анастасии была пышной. Это был скоропостижный брак. Расписалась, съехались, и разбежались. Через три года. Потом Женя жил в своей мастерской. А затем иммигрировал. На Западе он стал модным художником. Кате он написал несколько дежурных писем, и она ответила ему тем же. Смертельная обида заморозила ее душу. Все один к одному, в течение нескольких лет, подряд – потеря жениха и подруги, через два года смерть родителей, через четыре года смерть бабушки, потом потеря работы… Она зарылась в Интернет, как страус головой в песок… Подруга первая пошла на примирение. Да и какой смысл вспоминать дела давно минувших лет? Так что отношения восстановились. Хотя подруга была уже не та, ну и Катя тоже изменилась. И отношения у них были скорее приятельскими, дружбой это никак не назовешь. Болтовня подруги иногда просто бесила Катю, но она сдерживалась. Ведь их связывало так много: юность, детство, куличики в песочнице, «Первый звонок» - «Последний звонок» - выпускной бал... и Женя. И еще, давно возникшая привычка общаться.

Хотя у Кати были и другие, дежурные, подружки, так, чтобы время иногда провести.

Жизнь – хороший учитель, и Катя твердо уяснила себе – нельзя знакомить подруг со своими друзьями. Никогда!

Она свернулась калачиком в мягком бархате ночи, а наутро ее разбудил настойчивый звонок в дверь.

На пороге стоял посыльный с преогромнейшим букетом цветов. Необычайно большие оранжевые розы с бордовыми каемочками по краям лепестков теснились в подарочной упаковке и отчаянно благоухали. Из самого сердца букета нагло выглядывала записка: «Это тебе, Ёжик». Внизу приписан номер мобильника. Катя, совершенно обалдевшая, не знала, что и делать. Принять такой дорогой букет было совестно. Ведь это означало бы, что она согласна на все его ухаживания, и что она не против вступить с ним в какие-то отношения. В тайне от себя, она даже хотела этого. Но вот так сразу? Ни за что.

Посыльный, молодой парень, нетерпеливо переминался.

«Но ведь если я не возьму цветы, Вадим их просто выбросит. Они пропадут, жалко. Такая красота погибнет!»

И Катя растерянно расписалась в квитанции.

Закрыв дверь за посыльным, она принялась подрезать корешки цветов – ножки их были длинные, толстые, все в шипах, и она несколько раз укололась. «Отомстил Ёжику», - усмехнулась она.

Ровно сто один цветок – подсчитала она. – Почти как в песне про миллион алых роз…

Ваз не хватило, хорошо хоть, что сохранились трехлитровые банки из-под консервированных помидоров. Розы заполнили все свободные места в обеих комнатах и на кухне. «Прямо цветочный магазин, а запах-то – обалдеть!!!» - ахала она.