Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

Гидра неожиданно для себя улыбнулась.

— Это в первый раз, когда вы говорите со мною честно, отец, — ответила она. — Я запомню вас таким.

«И раз и навсегда уясню, что для таких, как ты, лишь сила — это понятный язык. Женщины часто слабее мужчин. Но если б мужчину выдавали замуж за какого-нибудь верзилу, он бы тоже “юлил и подбирал оправдания”».

И всё же взгляд Лукавого возник в её памяти, холодком страха словно ручаясь за слова марлорда. В этом отец был прав. С драконами приходилось признавать их превосходящую, хаотичную, непокорную силу. И их было не обмануть притворной храбростью.

Ударил колокол. Марлорд поднял взгляд к окну экипажа и распахнул дверцу.

Пора было выходить.

Он протянул дочери руку; но та, накинув фату, подобрала подол и сама сошла на брусчатку.

Выйдя, она тотчас зажмурилась. Всё было болезненно белым. Одежды гостей, что начинали толпиться уже на крыльце. Блики на мраморе. Платья и сюртуки, плащи и туфли, кони и голуби, веера и украшения…

«Такая безгрешность в этом белом», — думала Гидра, пряча глаза в свои сандалии. — «Что я здесь лишняя, как пятно на скатерти».

Краем глаза она увидела свою младшую сестру, юную Летицию. Та была в венке из цветов, которые чаще всего украшали свадьбы в Рэйке: белые флоксы, белые розы и белые пушистые метёлки астильбы. Оливковая кожа девочки контрастировала с белоснежными кружевами её платья, но её лицо выглядело неожиданно сострадательным. Она словно поняла, насколько сестре плохо среди всей этой монаршей помпезности.

Гидра незаметно улыбнулась ей. Летиция подобрала шлейф длинного платья невесты вместе с какой-то другой девочкой помладше. Отец подставил локоть. И будущая диатрисса, невесомо держа свою руку рядом с его, со вздохом устремилась вверх по ступеням.

Поздравления звучали со всех сторон. И хотя многие знатные гости неприкрыто обсуждали болезненно тонкие руки девушки, добрые напутствия на гиррите и других языках заглушали сплетни.

— Счастья и покровительства богов вам, миледи!

— Много детей!

— Дружбы с вашим супругом!

— Солнце так сияет сегодня — сам Ирпал благоволит вам!

Шаг за шагом ступени остались позади. Тень триконха поглотила невесту и её сопровождение. Внутри, напротив, было так темно, что непривыкшие глаза не могли разобрать меж малахитово-зелёных стен ни скамьи, ни канделябры, ни алтарь Великой Матери Мар-Мар.

Но постепенно, когда разноцветные блики перестали плясать перед лицом, Гидра рассмотрела красочные витражи в алтарной части. Цветочная арка, поставленная для бракосочетания, вся сияла и переливалась, будто радугой.

Множество дорогих серёжек, украшений и цепочек поблёскивали в цветном свете. Триконх оказался тесным для такого множества знатных гостей. Те шептались между собой, и гул их заглушал звуки струнной музыки. Всяк хотел рассмотреть невесту и каждый завиток кружева на её фате.

«Здесь присутствует вся аристократия Рэйки», — поняла Гидра. И, невзирая на свой непреклонный нрав, испытала прилив волнения. — «Мадреяры, Денуоро, Д’Алонсо, Наар, Хойя, и, наконец, сами Астрагалы…»

Она не поднимала глаз от пола, и хорошо. Иначе увидела бы улыбчивое лицо леди Авроры; оценивающий взгляд матери; и изучающие глаза диатрийской четы с первых скамеек. Диатр и диатрис словно бы уважили желание сына венчаться в старинном триконхе, где для самых почётных гостей не было отдельной ложи. Шёлковый плащ королевы-диатрис виднелся в проходе меж скамьями, будто подол обычной забывчивой леди.

Под таким пристальным вниманием Гидра и думать забыла, что у неё есть жених. Когда они взошли на солею — ступень перед алтарной преградой — она наконец опомнилась и покосилась на длинный расшитый ритуальными знаками сюртук суженого. Белый, словно полуденное солнце, украшенный тончайшим шитьём в виде драконов и цветов.

Росту диатрин был такого, что она не рисковала задирать голову раньше положенного, чтобы увидеть его лицо.

«Ну, мой принц, похоже, и правда солдат», — предположила она. — «С такими широкими плечами нетрудно брать верх над сверстниками».

Иерофант в плаще трёх цветов — чёрного в честь Схали, голубого в честь Ранкара и белого в честь Ирпала — вышел к ним вперёд, раскрыв врата алтаря. Это символизировало приход божеств на церемонию. И средь витражного света, что добавился к прочим, теперь превалировал зелёный: цвет изначального океана и цвет Мар-Мар.

— Приветствую вас, честные люди, в триконхе Малха-Мар в столь светлый праздничный день! — возгласил Иерофант скрипучим, как старая мельница, голосом. Он был невероятно стар, его возраст перевалил за девять десятков. Это он велел именовать Рэ-ей Рэйку после слов королевы Лорны. — Почтение вам, Ваша Диатрость.

«Разве в храме ты не должен поклоняться лишь своему богу?» — риторически вздохнула про себя Гидра и поморщилась: сандалии натёрли ей среднюю часть стопы поверх вчерашней мозоли.

— Великое дело рук диатрина — возродить Малха-Мар! — благодушно продолжал старый Иерофант — звали его Рхаат. Его серая кожа была натянута на лицо, как пергамент. — Все божества явились засвидетельствовать брак благочестивого принца, и к нему с одобрением обратился материнский взгляд Мар-Мар.

Наполнившие триконх люди неожиданно заголосили, восторженно скандируя имя диатрина Энгеля, и захлопали, будто встречали его с победой на турнире. Жрец из последних сил улыбался в бороду, позволяя им выразить свою любовь.

«Культ личности Энгеля начинает меня пугать», — призналась себе Гидра.

Жрец же, выдержав паузу, приступил к церемонии.

— Брачующиеся предстали пред тремя Богами и взором Великой Мар-Мар. Марлорд Тавр Гидриар, ручаетесь ли вы, что сие есть ваша дочь, леди Ландрагора Гидриар, от вашей крови, вашего рода, невинная и вступившая в брачный возраст?

— Ручаюсь и клянусь честью своего рода, Ваше Высокопреосвященство.

— Вверяете ли вы её в руки диатрина Энгеля Астрагала, передавая её в его семью, отрывая её от сердца, но полагаясь на милость Богов наших?

— Вверяю, передаю, отрываю; но полагаюсь на милость Богов наших, — голос отца вдруг прозвучал с таким чувством, будто он благодарил божеств за представленную возможность «оторвать» Гидру хоть как-нибудь.

Он мог бы сделать это раньше и проще, отправив её, к примеру, в монастырь; но врождённая прагматичность не позволила ему раньше времени вырвать сорняк из своего сада. Теперь цветок расцвёл, и его можно было выдать за культуру, наслаждаясь собственной злокозненностью.

— Боги услышали вас. Ваше слово, Ваше Диатринство; берёте ли вы в жёны леди Ландрагору Гидриар, принимаете ли её в семью и под свою защиту, и клянётесь перед Богами чтить святость брака, заключённого с нею?

А голос жениха был напряжённым, будто натянутая тетива. Звучный, но хрипловатый, словно тот с самого утра ни с кем не обменялся ни словом:

— Беру. Принимаю. И клянусь.

«Забавно, что в этой церемонии мне даже говорить ничего не надо», — подумала Гидра. — «Меня отдают, и меня забирают. Какой бог придумал бы такое, если б не жестокий бог, да ещё и мужчина? Церемониям, что меняют социальный статус, покровительствует именно Ирпал».

Руки жреца возделись в благословляющем жесте.

— Ваша Диатрость, марлорды и марледи, милорды и миледи; и все гости этого праздника! — надломленным от старости голосом возгласил священник. — Клятвы даны. Клятвы услышаны. Клятвы приняты! Милостью своей Богов Троица с одобрения Великой Матери закрепляют брак диатрина Энгеля Астрагала и леди Ландрагоры Гидриар, дочери марлорда Тавра Гидриара! Отныне и вовек они одна кровь, одна плоть, одно счастье и одно несчастье. Солнце и луна. Ваше Диатринство, она ваша!

«Там правда так написано? Может, “поднимите фату”?» — иронично подумала Гидра. Но не успела развить мысль. Она моргнула от неожиданности, ибо рука диатрина без промедлений откинула штору, что доселе как-то отгораживала её от ненавистного мира.

Они наконец увидели друг друга.

Его венчала пышная грива белых, как снег, волос, что ложились на плечи и парой прядей ниспадали на лицо. Вдетый в них венец был тяжелее принцессиного, но тоже сиял белым золотом. Даже глаза его казались белыми. Солнце так нестерпимо ярко отражалось от его светлых черт, что на первый взгляд Гидре почудилось, что это сам Ирпал — с сиянием вместо лица, как его изображали.