Слезы ангела мести - Вадим Тимошин

– А ну стоять, чёртов выродок! Руки поднял, чтобы я их видел!

От неожиданности силуэт подпрыгнул. Потом повернулся, поднял руки и пошел ко мне. Когда он сделал четвертый шаг, за занавешенным окном сверкнула яркая вспышка молнии, на миг осветив лицо вломившегося в дом Николь. Я едва пистолет не выронил:

– Серджио?

– Думаю, мне многое стоит объяснить, – спокойно произнес напарник. Хотя теперь я уже не знал, как его называть.

– То, что ты назвал мою женщину сукой, а потом застрелил, конечно требует объяснений, – кивнул я. «Беретта» смотрела Серджио в правый глаз. Я кое-как сдерживал клокотавшую внутри ненависть, жаждущую нашпиговать свинцом этого урода. Урода и предателя. Я доверял ему свою спину. А он вонзил в нее нож.

– Твою женщину? – усмехнулся Серджио. Он опустил руки. – У тебя каждая, кто согласится прыгнуть с тобой в койку, любимая до гроба? Брось, Майк, она того не стоит.

– Я сам решаю, кто чего стоит! – процедил я. Палец дернулся на курке, и «Беретта» вставила свой выстрел в наш разговор. От неожиданности, я не справился с отдачей, и пуля отсекла Серджио ухо. Тот завизжал и свалился на пол, схватившись за то место, где ещё секунду назад был орган слуха.– Зачем ты её убил? Зачем?

– А ты думаешь, Вэнс один трудился над нашим созданием? Думаешь, вся эта история про то, как рука судьбы отняла у несчастной домохозяйки мужа-работягу, правда? Чёрта с два! Они с Николь работали вместе! Посмотри в записи, которые я выбил из Николь! Им сочинили такую легенду, что даже федералы не додумались бы, кем Вэнсы были на самом деле два года назад! – всхлипывания Серджио медленно превращались в вой загнанного зверя. – Это из-за Николь я никогда не смогу быть мужчиной! Никто из нас не сможет! Когда Вэнс узнал о том, что она бесплодна, он предложил Совету Генетиков лишить способности размножаться и нас. По его мнению, если настоящие люди не могут произвести на свет потомство, то и мы не должны! – пробирочник сидел на полу, на глазах у него были слёзы. Они мешались с кровью и капали на бежевый синтетический коврик. – Это подло! Слышишь, Майк, подло!

– Ты поступил как не меньший подлец, – мрачно произнес я, снова наводя на Серджио «Беретту». – Я доверял тебе. Считал своим братом…

– Тогда убей меня как брата, – глаза Серджио умоляли, как глаза больного раком на последней стадии умоляют врача сделать эвтаназию. На улице заорали сирены. Наверное, Фрэнки услышал выстрел и вызвал подкрепление. – Я больше не могу так жить, не могу! Это не жизнь, это чёртова насмешка!

– «Брат стреляет в брата», – тихо сказал я, вспомнив слова Карлоса. Словно налетевший вдруг ветер расчистил горизонт моего разума. Я опустил пистолет. – Так вот, что это значило…

В этот момент, воспользовавшись моим замешательством, Серджио бросился на меня. Это был предсмертный рывок кобры, в который пробирочник вложил все оставшиеся у него силы. Я почувствовал, как само время задержало дыхание. Боек «Беретты» медленно стукнул по капсюлю, из ствола медленно вылетела пуля и ударила в грудь словно застывшего в воздухе Серджио. Он захрипел и повалился на меня, заливая меня своей кровью. И вновь часы пошли с прежней скоростью.

Я кое-как выкарабкался из-под трупа пробирочника и, шатаясь, пошел в спальню, к Николь, лежавшей на кровати. Она была мертва, это было видно по пустому взгляду её красивых глаз, уставленному в потолок. Я сел возле нее и провел ладонью по её лицу, закрыв её глаза, теперь уже навеки. Моя крошка. Впрочем, Серджио был прав – разве ночь, проведенная вместе, дает право называть тебя моей?

Снизу послышался топот ног в форменных ботинках. Копы вошли в дом. Сейчас они увидят трупы, закуют меня в браслеты и снова уволокут в участок. И даже Фрэнки не сможет мне помочь. Не в этот раз. Но мне было наплевать.

Потому что звёзды, которые я искал в темном небе, зажглись на короткий миг, и изрешетив стрелами своего света мою больную душу, исчезли навсегда…

Свинцовое прощание

Когда разум, подобно израненному зверю, заползает во мрак, жаждая покоя, точно панацеи от рака жизни за зарешеченным окном, чья-то безжалостная рука обязательно включит свет. Он будет больно резать глаза, поджигать сочащуюся из души, расстрелянной тяжелыми пулями судьбы, кровь. Делать ещё больнее. Заставлять кричать от этой пытки. Вцепиться сбитыми в кровь костяшками пальцев в покрытые пятнами ржавчины стальные прутья, пытаясь их вырвать. Он не даст уснуть, хоть на мгновение выйти из этого круга ада.

Я нормально не спал уже два месяца. Два чёртовых месяца. Во-первых, потому, что в одиночной камере, куда меня поместили до суда по ходатайству Фрэнки, не гасили свет. Никогда. Мне казалось, что люминесцентные лампы под потолком протягивали ко мне не знающие пощады белесые когти, пытаясь вырвать глаза и проникнуть прямо в мозг. Они желали моей смерти. Долгой и мучительной. Такой же смерти, как та, на которую я обрек подонка, убившего мою жену. Человек не может двадцать раз нажать на курок ради собственного удовольствия. Но в тот момент я не был человеком. Тогда Фрэнки вытащил меня из цепких лап законников. Но теперь, когда меня повязали с еще дымившимся стволом над трупом моего напарника, не смог. Не смог потому, что в дело вмешались чёртовы федералы. Он не мог прыгнуть выше головы. Фрэнк Кастелло был капитаном полиции, а не богом. Он знал, как поступить по справедливости, но должен был следовать букве закона, по странной иронии защищавшего мразь и уничижавшего тех, кто с ней борется. Сегодня кто-то наверняка убьет какого-нибудь слишком храброго парнишку-патрульного. Просто потому, что тот ему не понравился. У парнишки останется молодая беременная жена и безутешная мать. У убийцы будет хороший адвокат, который растрогает судей и присяжных до слёз. Ублюдка выпустят под залог, и он вернется в свою паучью нору. Чтобы дальше отравлять и без того не слишком чистый воздух Города своим зловонием.

А я останусь сидеть здесь, на холодной, словно могильный камень, кровати. До суда, который постоянно откладывали, вероятно, выдумывая для меня казнь пострашнее. Но я не боялся за свою шкуру. Она не многого стоит. Не трясся я за нее и тогда, когда стрелял в своего напарника, бросившегося на меня, точно загнанная в угол крыса. Серджио сделал свой выбор, убив Николь. Женщину, которую я, кажется, полюбил. Он закрыл её глаза навеки выстрелом практически в упор. Я понимаю, насколько ужасной она и её муж, Александр, сделали его жизнь, лишив возможности быть мужчиной в полном смысле этого слова. Пробирочники, как в миру называли выращенные искусственно человеческие существа, были лишены репродуктивной функции. Будучи анатомически мужского пола, они были нефункциональны физиологически. «Это подло!» – кричал мне Серджио за минуту до того, как пуля из моего пистолета оборвала нить его жизни. И я был подлецом. Потому что предал его как брата, хотя он, по сути, был таким же мстителем, как и я. Подобно мне, он убивал тех, кто вырвал из его груди сердце и раздавил в кулаке. Но Николь… Неужели она действительно была холодной и бесчувственной, как пластиковая кукла? Неужели ей доставило удовольствие вносить модификации в гены пробирочников только из-за того, что она сама была бесплодна? Я выстрелил в то, во что верил сам. Я жил по принципу «любое зло должно быть наказано», но сам, как продажный коп, не принял наказание Вэнсов, вылетевшее из холодного дула черной «Беретты» отмщения. Я убил Месть, хотя сам питался лишь ей одной. Я убил себя, Майка Гомеса. Кто я теперь – не всё ли равно. Этот кто-то всё равно не доживет до Рождества.