Атом - Стив Айлетт

— Ладно. Мне не надо было сомневаться в тебе, Туров. Все иногда ошибаются, и можешь быть уверен, для меня это такой же удар, как для тебя, молодца. Но что ты предлагаешь? Будем стоять здесь, лить слёзы и выкрикивать ругательства, или удвоим наши усилия?

Туров отнимает руки от лица, но ответа не даёт.

— К сожалению, похоже, Атом человек такого калибра, что наши отношения должны по необходимости быть менее дипломатичными и необратимыми. Этот маскарад обязательно должен во что-то вылиться.

9 — Наполеон в пустыне

— Фиаско!

От этой судьбы не уйдёшь, Генри Блинк — коп настолько, насколько хватает глаз. Однажды его даже чуть не убедили продать рекламное место на заднице — почти моральное падение, о котором он предпочитает не вспоминать. С сигарой во рту, больше похожей на ножку дорогого стула, он поднимает глаза на крепость груп-пировки и размышляет, какое предоставление улик принесёт парню больше вреда. Чем больше он думает, тем больше доказательств находит.

— Ты влип в жареную ситуацию, Фиаско, — кричит он сквозь вопилку. — Самое забавное, что это правда, живчик. Давай спускайся.

— Думаете, он сдастся, Шеф? — спрашивает Бенни Танкист, искоса поглядывая на Блинка.

— Если есть на свете правосудие, Бенни. Фиаско дышит сквозь трещину в законе.

— Убивает людей, и всё в таком роде, да, Шеф?

— Спорю на твою шоколадную жизнь, что его никто не принуждал. Однажды он делал выставку в куртке из парашютного шёлка. Использовал мима как живой щит. Помогал принимать болтающиеся позы, когда били пули. Бенни, ты там был?

— Отпуск, Шеф. Гавайи.

— Это где местные заранее надавали тебе венков? Так себе приветствие.

— Там их всем дают, Шеф. У них пессимистическая культура. Придумали серфинг.

— К слову сказать, у рыб бывает кессонная болезнь? Эта мысль всё ноет и ноет в моём замученном мозгу — я хочу сказать, когда рассматриваешь жизнь на таких глубинах, у них нет никакой пигментации.

— Вроде бы некоторые из этих прозрачных дутиков могут взрываться, Шеф, — неуверенно бормочет Бенни, отводя взгляд, — если слишком быстро всплывают.

— Ты настоящий светоч мудрости, Бенни, дай спрошу кой-чего ещё. Если нам придётся врываться в эту оживлённую недвижимость, ты пошёл бы внутрь через ворота или через крышу?

— Я не слишком рвусь нападать на банду с патронами второй свежести, Шеф. — Бенни только что снабдили Интелом «Итака», с отдачей как на игровом автомате.

— Постреляешь из него, ещё понравится, танкист. Сияющая истина в том, что Термидор вряд ли выдаст своего головореза. У него типа такой кодекс, безупречная смесь фактов и вымысла. Начинал у Коровы с расстрела четырёх сотен имитаторов Элвиса из муниципальной башни. Выстрелы и унизительное сквернословие. Рекс Камп тогда только начинал работать коронером, он по уши погряз в работе. Этот расстрел и сопутствующий эмоциональный багаж принесли ему всеобщее уважение. Пока мы стоим здесь, избитые и оплёванные, Термидор, небось, ржёт при свете разгульной лампы.

— Так почему мы здесь, Шеф?

— Потому что мы копы, Бенни. Хорошо устроились в круговороте углерода. И так красным крыльям наших сердец проще махать.

— Смотрите — Фиаско, Шеф.

Щель в бронированных воротах с грохотом захлопнулась за спиной Гарри Фиаско, пока он шёл вперёд с поднятыми руками.

— Ты арестован за разбрасывание по общественной магистрали мозгов, подобно крабам, ползущим размножаться на пляж, — объявил Блинк, когда тот подошёл. — Ты честно заработал смертную казнь.

— Благодарю, мистер Блинк.

— Зачитай ему эти как-их-там права, Бенни.

— «Миранда», Шеф.

— Как ты зовёшь себя в свободное время, принесёт тебе больше авторитета, чем мне, танкист.

ДНЕВНИК АТОМА

Не могу перестать думать о суровых чертах пантер, хомяках с жирными щеками, тупоголовых черепахах, колышущихся в океане. Печальный начальник метро, усики пушатся, как чертополох. Кошка — создаётся ощущение, что у неё в морде взорвалась сигара. Отец города, недоверчиво сбитый в канаву. Пчёлы не слышат, но, похоже, знают, когда подниматься в воздух.

Туров разваливается, как промокший батон. Прогуливаясь по Валентайн, в штанах уличной ценой в пять долларов, он вспоминает другую улицу в Танжере, по которой он брёл в тех же самых штанах. Торговец даже попытался продать ему платье, начался спор, в ходе которого он, хотя и прорываясь через иностранный язык, недвусмысленно разъяснил, что Турову явно не хватит мужества доказать свою мужественность. Туров задыхался от негодования, когда на сцене впервые появился Кэндимен.

— Я буквально был вынужден подслушать твою дискуссию с сим негодяем, сэр. Только неисправимый ли цемер мог попытаться продать платье человеку столь однозначной целостности.

— Да что ты об этом знаешь?

— Большое дело, сэр, и я говорю это во всех возможных смыслах. Объекты истинной и постоянной ценности часто оказываются незамеченными этими коммер-сантами, пока ими не завладеет кто-нибудь вроде меня или тебя. Моё имя Кэндимен, сэр, и ты поймёшь лучше меня, что я восхищаюсь человеком, который знает, как говорить о человеке, который знает, как восхищаться человеком, который знает, как восхищаться человеком…

Память булькает нелепицами, когда Туров входит в «Бар Задержанной Реакции». Он жаждет ясности — ради стабильности.

— Что будем? — спрашивает бармен. — Белый плащ? Жёлтую птицу? Могучий Вурлитцер?

— Знаешь, как делать Рутинное Бытие?

— Естественно. Еды? Похоже, ты при последнем издыхании.

Туров разглядывает исходящую паром тарелку на стойке бара, содержащую большое ракообразное, возможно, внеземного происхождения; острый аромат, поднимающийся над ним, затуманивает всякую надежду на диалог. Туров подносит ко рту надушенный платок. — Если вы извините меня за такие слова, вот это конкретное блюдо ставит больше вопросов, чем даёт ответов.

— Я зову его «Последний Побег Шульца». Кстати, это мне напомнило, слышал новости? Фиаско поджаривают с рыбой.

— Чего? — говорит Туров, будто постепенно просыпаясь.

— Для Фиаско примеривают урну. Антиамериканские склонности.

Туров переживает:

— Когда это было?

— Только что слышал. — Тото запускает миксер. — В бронированном городе происходит десять миллионов историй. Это ты тогда расспрашивал Блоху о Фиаско?

— Атом! — многозначительно шепчет Туров. — Из-за этого времяжора я буду истекать топливом при температурах ниже нуля. — И он утыкается лицом в стойку, пока на поверхности не сгущается озеро слёз.

— Да, Атмен — тёмная лошадка, — продолжает Тото, рассеянно натирая стакан. — Модальность ЧД. Отец работал поваром в крепости мэра в центре города. Даже в те времена мэр не то чтобы полнился специями, скажу я тебе. Если бы у него был неразменный пенни, он бы потратил его на парикмахера. У каждого ублюдка вокруг больше воображения в лацкане, чем у придурка, про которого я говорю. Общественность оплакала его и переключилась с толстых намёков на беглый огонь. Старик Атома оказался одним из основных врагов на стороне мэра. В те времена — молодой человек, конечно. Известен ударами в спину. Душа редкая, как двойной кокос. Мораль и острая сила духа. Юноша в современном ключе. Ощущал скорее тысячелетнюю усталость, нежели тысячелетнюю мудрость — постоянная боль меняет приоритеты человека, знаешь ли. И что особенно потрясло его, это то, что в кабинете мэра всегда мешался болван, похожий на рыбу-барабанщика в длинном шарфе. Так что он решил убить мэра и занять его место. «Я знаю необходимые лживые конструкции», — подумал он. Всё, что нужно — чистая рубашка и комплект глаз, которые в закрытом состоянии похожи на открытые.

Далеко позади Турова мрак бара зашевелился, как оркестровая яма гигантских насекомых.

— Прозрачные веки, — бурчит кто-то, — как у совы.

— Точно, Молотила. Так что повар знал, что заподозрят его, если он отравит мэра, поэтому решил столкнуть его с балкона во время выступления. Мэру хватило чутья осознать, что он в опасности, но не хватило богатства воображения, чтобы отвратить удар — он посчитал, что его долг выше его прав. А мы все знаем разницу между правами и долгом.

— Ты, конечно, не ждёшь, что я прокомментирую, — говорит Туров с места аварии.

— Право — это то, что мы хотим делать, и за что нас не благодарят, — продолжает бармен, — тогда как долг — это то, что мы не хотим делать, и за что нас не благодарят. Мэр пошёл надувать народ, и классика использования возможностей: повар столкнул продажного чиновника в толпу, где его растоптали, как грецкий орех во франкировальной машине. Повара избрали мэром, и он восхвалял небеса своим хохотом.

Дон Тото на мгновение прекращает натирать стакан, прихмуривается на среднюю дистанцию, потом продолжает.