Вся наша жизнь - Владимир Аренев

Мы стали подниматься и, не прекращая обсуждать пережитое, направились к выходу из комнатки. Я чуть подзадержался, пропуская впереди себя дам, а потом неожиданно почувствовал чью-то крепкую ладонь на своем плече.

Обернулся.

— Господин Нулкэр, — проговорил Мугид, глядя мне прямо в глаза, словно хотел просверлить во мне две сквозные дыры. — Господин Нулкэр, я повествователь со стажем. Поэтому мне доступны многие вещи, о которых иные люди могли бы лишь догадываться. Будьте поосторожнее, господин Нулкэр, не вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить.

— О чем вы, господин Мугид? — недоумевающе спросил я. — Что вы имеете в виду.

— Вы знаете, что я имею в виду, — с нажимом произнес старик. — Повторяю, не вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить. Бесполезное занятие. Я бы даже сказал, вредное.

С этими словами он легонько подтолкнул меня к выходу и, словно в насмешку, произнес:

— Приятного аппетита, господин Нулкэр.

— И вам того же, — сказал я, не поворачивая головы. — Но я не понимаю…

Сзади заскрипела дверь, и твердые шаги застучали по камням, удаляясь прочь.

Я оглянулся. Повествователь не шел вместе со всеми к лестнице, он приблизился к одному из гобеленов, откинул матерчатый прямоугольник и исчез в проеме за ним.

Что он имел в виду?

— Вы идете, Нулкэр? — это была Карна.

— Разумеется, иду, — я помахал ей рукой и стал подниматься на второй этаж, к нашему ужину. Пока поднялся, понял, что зверски голоден, и поэтому не сразу обратил внимание на то, что Мугид уже сидел во главе стола. Но он же остался внизу! Наверное, какой-то скрытый лифт.

Конечно, это была полнейшая ерунда — насчет лифта, но ничего более разумного на тот момент в голову мне не пришло. Я откинул все загадки этой проклятой Башни и вплотную приступил к еде. Об остальном у меня будет время подумать и после.

Когда все поужинали и сидели, медленно расправляясь со сладким и делясь впечатлениями, повествователь встал, сообщил нам, что завтрашний сеанс начнется примерно тогда же, когда и сегодняшний, после чего пожелал всем спокойной ночи и удалился. Я проводил его пристальным взглядом, но старик так и не обернулся. Не вглядывайтесь чересчур пристально . Да пошел он!..

Он-то пошел, но я остался — и снова угодил в лапы к журналисту. Этот хлыщ прикоснулся к моему рукаву, желая обратить на себя внимание, и заговорил:

— Знаете, мне кажется, вы все еще сердитесь на меня. Наверное, я не имел права задавать вам те вопросы и так настырно требовать на них ответа, но…

Я едва удержался от того, чтобы не прокомментировать. В конце концов, человек пытается извиниться.

— Эта дурацкая обстановка, — он обвел вилкой зал и растерянно покачал головой, — эти псевдофакелы, псевдогобелены и псевдобашня — они произвели на меня странное впечатление. Вот и цеплялся вчера, как репей. Мне показалось, вы тоже почувствовали… Простите, — снова возвращаюсь ко вчерашней теме. Да, кстати, я ведь до сих пор не преставился. Ваше-то имя я знаю — поделилась Карна, — а вы мое — нет. Данкэн, журналист, пишу для нескольких столичных изданий, в том числе и для…

— Прошу прощения, что перебиваю вас, — вмешалась подошедшая Карна. — Просто хотела пожелать вам спокойной ночи и приятного времяпровождения.

Она очаровательно улыбнулась и ушла, сопровождаемая слугой. Я мысленно выругался. Опять Данкэн лез со своей беседой в самый неподходящий момент.

Он, кажется, почувствовал перемену в моем настроении, потому что прервал себя на полуслове и сокрушенно покачал головой.

— Знаете, Нулкэр, иногда мне кажется, что я зря ввязался во все это.

— Во что это ? — похоже, в моем голосе все-таки проскользнула нотка раздражения. — И почему вы считаете своим долгом признаться во всем этом именно мне?

— А кому еще? — чуть вызывающе спросил он и снова обвел вилкой зал, указывая на расходящихся потихоньку гостей. — Кому? Той толстухе, что тряслась после первого же сеанса взбесившимся студнем? Или во-он тому очкарику, который только и делает, что нервно поправляет свои нелепые стекляшки и пялится на все, словно рыба из аквариума? Или, может, этому старичку, напоминающему генерала в отставке? Уверен, после второго-третьего сеанса половина из них умчится отсюда, даже не взяв компенсационных денег.

А половина оставшихся начнет тихо сходить с ума.

— Тогда расскажите Карне, — посоветовал я. — Или ее вы тоже относите к людям второго сорта ?

Данкэн покачал головой:

— Во-первых, я не говорил, что считаю их людьми второго сорта. Просто у каждого своя нервная система, и у некоторых она послабее, чем нужно для всех этих повествований. А во-вторых, я уже рассказал Карне.

— И?..

— И она поняла меня. И даже сказала, демон меня забери! что она почувствовала нечто подобное, когда поднималась вчера по лестнице — и потом, позже.

Я вдохнул побольше воздуха и стал медленно выдыхать его, надеясь таким образом хоть немного успокоиться. Разговор приобретал несколько абсурдную окраску.

— Подождите. Что нечто подобное ей привиделось? И почему вы рассказываете обо всем этом мне?! Почему?! демон вас забери!

— Потому что я не могу держать все это в себе! — отчаянно прошептал, наклонившись почти к самому моему лицу, Данкэн. — Вот почему! Потому что я боюсь — и сам не знаю, чего именно.

Неожиданно он откинулся на спинку стула и покачал головой:

— Что же касается нечто подобного , то, думаю, вы сами прекрасно понимаете, что я имел в виду.

— Нет! — прорычал я, взбешенный. — Я не какой-нибудь растреклятый Пресветлый с даром чтения мыслей, и я не понимаю того, о чем не говорят в открытую и даже думать боятся! Вы псих, Данкэн, просто молодой человек с расшалившейся фантазией, навыдумывавший демоны знает какой чуши и пытающийся теперь спастись от нее, рассказывая о ней другим! Боги, вам что, мало повествований?! Зачем еще нагнетать и без того тяжелую атмосферу, скажите на милость?! Неужели только за тем, чтобы можно было написать крутой репортаж из проклятой башни ?

— Вот! — сказал он внезапно, тыкая вилкой в опасной близости от моих глаз. — Вот! Вы только что сами признались.

— В чем? Ну в чем я признался, скажите на милость?!

— В том, что здесь тяжелая атмосфера, — заявил он, невозмутимо уставясь на меня своим блестящим черным взглядом. — И теперь вам не отвертеться.

И здесь я сделал, наверное, единственное, что могло обескуражить его. Я рассмеялся. Я смеялся долго и со смаком, не обращая внимания ни на его удивленную физиономию, ни на осторожные взгляды слуг. Отсмеявшись, похлопал его по плечу и встал: