На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2) - Александр Кононов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А все остальные могли лишь с порога любоваться гладким, как зеркало, паркетом да завидовать избранным, счастливцам, которые степенно ходили парами взад-вперед по паркету, отражаясь в нем зыбкими тенями.
Однако и избранным не всем удавалось сохранять должную степенность: то и дело, зорко оглядевшись по сторонам - нет ли поблизости надзирателя, - они с двух-трех шагов брали разгон и лихо катили на подошвах по сияющему полу от стены к стене.
Это, конечно, не могло оставить равнодушными тех, кому вход сюда был запрещен.
Не остался равнодушным и Никаноркин. План свой он обдумывал еще с утра. Надо было действовать втроем. Лучше Григория Шумова спутника для опасного дела и не придумаешь. Ну, а третьим можно взять Довгелло, раз уж оба они такие друзья...
И Никаноркин, забыв о недавней обиде, посвятил Гришу в свой план. Прежде всего надо было следить за Стрелецким, и когда будет установлено твердо, что надзиратель далеко... Ну, Гриша понял с двух слов. Вот это поинтересней тотализатора с игрой на пятаки! Второпях он позвал Довгелло, рассказал ему обо всем, и трое заговорщиков двинулись из класса вперед.
На беду, как раз в ту минуту, когда они уже подходили к своей цели, на пороге актового зала возник Виктор Аполлонович. Возник, да так и замер - видно, надолго, - отставив ногу, заложив большой палец правой руки в карманчик жилета: поза картинная, ничего не скажешь.
Он глядел на троих злоумышленников своими выпуклыми глазами, словно говорил: "Знаю, все знаю, голубчики!"
Друзья, понурив головы, прошлись один раз мимо порога в зал, другой...
На сегодня, видно, сорвалось!
В это время мимо Гриши, обдав его крепким запахом табаку и лука, протрусил рысцою школьный сторож Донат, подбежал к надзирателю и, почтительно прикрыв ладонью рот, громко просипел что-то вроде: "К-пр-сс".
Стрелецкий поспешно сошел с порога и, не оглядываясь, зашагал по коридору.
- "К его превосходительству"! - первым догадался Никаноркин. - К директору! Ну, теперь не зевать!
И правда, терять нельзя было ни минуты. Кабинет директора помещался этажом ниже, возле раздевалок. Виктор Аполлонович мог пробыть там всю перемену, а мог и вернуться очень скоро.
Трое воспитанников основного приготовительного класса с гулко бьющимися сердцами переступили через запретный порог.
Все сперва шло благополучно: никого из педагогов в зале не было.
Грише удалось беспрепятственно прокатиться до самого конца зала, где висела тяжелая парчовая занавесь. О ней он уже слыхал. Говорили, что за ней скрывается алтарь. Когда нужно, занавесь раздвигают, и зал превращается в церковь. Ловко придумано!
В конце года тут служат молебен, и директор торжественно вручает окончившим аттестаты. Потом он говорит речь о верном служении государю императору, а ученики кричат "ура". В прошлом году - так рассказывал Дерябин - семиклассники кричали вместо "ура" - "дурак". Директор решил сделать вид, что не расслышал...
Так вот какое это было место! Гриша пробрался к занавеси поближе; она была заткана золотистыми цветами и листьями, у края ее висела серебряная махровая кисть. Гриша ухватился за кисть: она была чуть колючая, холодная, будто кованная из металла... У самого своего уха Гриша слышал жаркое дыхание Никаноркина, рядом был и Довгелло. Это придало ему храбрости, и он смело отодвинул край занавеси.
Вдруг кто-то цепко схватил его сзади за шею железными пальцами.
Никаноркин бежал со всею прытью, на которую способны были его ноги. Довгелло замер на месте.
А Гришу, не давая ему повернуть шею ни на вершок, вел к выходу неизвестный обладатель железных пальцев.
Вот и порог... и Григорий Шумов, известный силач и храбрец, с позором был выкинут в коридор.
Только теперь он смог повернуть изрядно помятую шею: в дверях зала стоял бледный угреватый юноша с черными глазами-бусинками и шипел зло:
- Будеш-шь? Запомниш-ш-шь!
Но тут из-под его локтя выскочил в коридор Довгелло с пронзительным криком:
- Крючок! Крючок!
Бледный юноша побелел еще больше и рванулся вперед.
Ну конечно, ни Довгелло, ни Шумова, ни тем более Никаноркина он не догнал.
Догнал их Дерябин, когда они были уже в безопасности, в своем классе. Не обращая внимания на разгоряченное лицо Гриши, он сказал мрачно:
- Мухин вышел вторым. Проигрыш!
Грише было не до проигрыша. Все еще тяжело дыша от недавнего бега, он спросил Никаноркина:
- Кто это был? Он от моей руки все равно не уйдет!
Первоклассник Дерябин посмотрел на приготовишек с осуждением:
- Как маленькие, ей-богу! Балуетесь всё. Я тебе, Шумов, про дело говорю. Завтра ставлю двойную ставку на Делюля. Слышишь?
- Слышу.
Дерябин недовольно дернул плечом, ушел.
- Кто это был? - воскликнул снова Гриша. - Должно быть, шестиклассник?
- Нет, он из седьмого. Это Дзиконский.
- Ты его знаешь?
- Да он же сын полицмейстера! Его батьку все в городе знают, ну и его - по отцу. Ты недавно из деревни, потому и не знаешь.
- Дай срок, - сказал Гриша и крепко стиснул зубы: - он от моей руки не скроется!
Никаноркин посмотрел на него с явным сомнением и даже раскрыл было рот - хотел возразить, но в класс уже вошел Невинный, учитель чистописания, и разговор о Дзиконском пришлось отложить.
10
Ночью Гришу разбудил Лехович.
На стенах зыбко дрожал зловещий красноватый свет.
- Горим? - сонно, без удивления спросил Гриша и стал одеваться.
Пожары в городе стали делом привычным. С осени, как только начались долгие и черные ночи, огонь вспыхивал то в одном, то в другом конце города.
Из учебного округа в реальное училище прибыл циркуляр, в котором устанавливалось, что "частые пожары являются бедствием". На основании этого предлагалось "не чинить препятствий учащимся, выразившим желание помочь властям в тушении огня, пределы каковой помощи определяются на месте бранд-майором или лицами, им на это уполномоченными".
Циркуляр сразу же стал известен всем школьникам города.
Заслышав унылый набат, полуодетые люди выбегали на улицу. По дамбе неслась, непрерывно звоня в колокол, пожарная колесница. Тройки сытых коней с круто изогнутыми шеями, с удилами в пене во весь опор мчали сорокаведерные бочки.
В дымном свете факелов блистала римские шлемы пожарных.
Бешеный топот коней, грохот колес, блеск меди, багровые отблески на краю неба - все это неудержимо влекло к себе мальчишеские сердца...
- Скорей одевайся! - лихорадочно говорил Лехович. От спешки он сам никак не мог попасть в рукава куртки. - Скорей! Должно быть, Приречье горит...
Зыбин, проснувшись от непривычного в этот час шума, заворчал глухо, закутался с головой в одеяло, повернулся к стене и захрапел.
Маленький Жмиль спал тихо, его пухлое лицо было радостно удивленным.
- Ну их! - с досадой сказал Лехович, бросив враждебный взгляд на широкую спину Зыбина. - Двинем вдвоем!
Когда, наспех одетые, они выскочили на крыльцо, там уже стояли мадам Белкова и Настя. Белкова, покрытая теплым платком, мелко крестилась. Увидав своих постояльцев, она проговорила непривычно кротко:
- Бегите, деточки, бегите. Узнайте, кого это бог посетил.
В простом платье, испуганная, она почему-то казалась лучше, пригожее, чем всегда.
Улица постепенно становилась людной. Табунками неслись вольные мальчишки в длинных, не по росту, пиджаках, в кацавейках, а то и просто, несмотря на холод, в рубахах распояской. В одиночку и парами спешили гимназисты, ученики городского училища, реалисты; тревожно, возбужденными голосами переговариваясь, шли взрослые.
- Плотники жгут, - сказал кто-то негромко в темноте.
О поджогах давно говорили. Настя слышала на базаре от Ненилы Петровны: жгут город мастеровые - для того, чтобы вдосталь хватило работы и плотникам, и штукатурам, и печникам, и столярам, и малярам...
Этому никто не верил. Но все пугались.
...Чем дальше шли Шумов с Леховичем, тем становилось многолюдней.
Под конец пришлось им пробиваться сквозь густую толпу.
Едко пахло дымом. А вот уже видны и яростные языки огня. Горел деревянный дом с торговой вывеской по всему фасаду.
Вспыхнула разом - высоким костром - дощатая крыша; искры, большие как птицы, метнулись по сторонам - и толпа отхлынула. Какая-то женщина закричала дурным голосом...
Скрутилась в трубку вывеска - пропала нарисованная на ней сахарная голова; раскаленное докрасна железо с грохотом свалилось наземь.
Пожарные в медных шлемах, в брезентовых куртках натужливо тащили через мостовую тяжелый шланг. Гриша бросился помогать; на него закричали сердито, прогнали...
Народ раздался в разные стороны: прискакал на паре вороных полицмейстер Дзиконский в накинутой на одно плечо голубой шинели, в лихо заломленной фуражке.
Поставив лакированный сапог на крыло коляски, он принялся кричать громко, повелительно и бестолково:
- Хвалю! Так, так... Вперед! А багры где? Баграми захватывай!