Слой - Евгений Прошкин

– Девять граммов, – неуверенно ответил Петр.

– «Девять граммов», – передразнил доктор. – Это, милый мой, из песни. А песню писали уж конечно не про автомат. Ну, а люди какие-нибудь из той жизни? Живые люди, а?

– Морозова, Панкрашин, – не задумываясь, назвал Петр.

Валентин Матвеевич осекся и сразу поскучнел.

– А эти откуда?

– Из жизни. Вернее, не знаю. Просто помню фамилии.

– Та-ак. А еще?

– Нуркин, Батуганин, – безо всякого напряжения выудил он.

– Может, это из вашего фильма персонажи? Хотя… Батуганин… что-то мне тоже… Постойте! Это же банкир, которого на прошлой неделе убили, – обрадовался Валентин Матвеевич и, шутливо погрозив пальцем, сказал. – Признаюсь, сперва озадачили. Ну теперь-то ясно. Увидели по телевизору и вплели в свои мнимые воспоминания. Сколько раз санитарам говорил, чтоб никаких криминальных репортажей, ничего такого! Кем же он у вас числился, несчастный банкир Батуганин? Постарайтесь вспомнить, это может быть важным.

Петр и так старался – не для доктора, для себя.

– Предателем, – только и сказал он.

– Естественно, – неожиданно возбудился Валентин Матвеевич. Кажется, в его мозгу постепенно проклевывалась будущая диссертация. – Если убит – значит, враг. Ведь хорошего человека убить нельзя, это несправедливо, правда? Узнали о чьей-то смерти, а подсознание тут же определило жертву в предатели – задним числом, как говорится. Оно, подсознание, продолжает вас оберегать от всяких непонятных и жестоких вещей нашего мира. Детское восприятие, упрощенное немного. Все стремитесь объяснить, всему найти причину. Ну, еще? Еще кто-нибудь.

– Кочергин.

– Так-так. Что у нас с Кочергиным?

– Он из того же списка.

– Гм, из списка… Из какого?

– Из черного, – вздохнув, сказал Петр. – Помню длинный столбец фамилий, а сверху: «черный список но». «Но», и все. Бессмыслица какая-то. Будто не успели дописать.

– «Но»? Н-да… А какими буквами – маленькими или большими?

– Большими.

– Значит, не «но», а «Н.О.». Другое дело. Это же и есть ваше Народное Ополчение.

– Ополчение?.. Народное Ополчение?.. Да! Народное Ополчение!! – Выпалил Петр. – А я сотник! Я вспомнил! Сотник, Валентин Матвеич! Я сотник! Я все вспомнил!!

В нем словно прорвало какую-то мембрану – за буковками «НО» повалил целый водопад образов, настолько зримых и осязаемых, что сомневаться в их реальности не приходилось.

Улица где-то в центре, в районе Кузнецкого Моста. Горящий дом. Из окна с диким криком выпрыгивает снайпер. Катается по асфальту – бестолку, напалм не гаснет. Стрелок поднимает винтовку, но Петр жестом показывает: отставить. Эта гнида должна умереть медленно. Дальше – тихо, почти ползком. Группу в подъезд, проверить этажи. Вторую группу – во двор. Кто местный? Пойдешь старшим. Смотреть растяжки! Кто с «Мухой»? Бегом сюда. Вон по тому чердаку. Да пригнись ты! И пакет не трогай. Что там за пакет? Не трогать!!

Поздно. Сверток ослепительно вспыхивает, и квартал застилает черным непроницаемым туманом. Проходит минута, другая, но мгла не рассеивается. Поздно…

– Я вспомнил…

– Это уже было. Взрыв на Кузнецком – один из ваших любимых моментов. Раз пять я эту историю слышал. Кстати, вы будете смеяться, но Кочергин… это же я. Кочергин Валентин Матвеевич, честь имею, – кивнув, заявил доктор.

– Ну да. А я смотрю – знакомое в тебе что-то. По имени-отчеству не приходилось, а рожу видел. Хоть бы бороду сбрил. Специально оставил? Я раньше думал, ты здесь шестерка, а ты, оказывается, и есть главный.

По части общения с больными Валентин Матвеевич имел опыт обширный, но относительно счастливый. На четвертый этаж, к буйным, он не заглядывал – не его профиль. Что же касается обитателей общего отделения на втором этаже, то это были люди по большей части спокойные, погруженные в себя. Иногда попадались балагуры вроде Зайнуллина, рассказывали всякую дрянь про вырванные ноздри и снятую кожу, но это так, говорильня.

Одним словом, к активным действиям Валентин Матвеевич был не готов. Не сразу сообразил. Не сразу решился. А пока соображал и решался, запамятовал, где же эта чертова кнопка тревоги. Не сразу нашел. А пока дотягивался…

Петр фильмов не любил, поэтому ударил неэффектно – без длинного замаха, без нравоучительных предисловий, без крика «кия». Просто воткнул пальцы в кадык и, убедившись, что доктор потерял голос, двинул ногой в солнечное сплетение. Кочергин вместе с креслом перевернулся на спину, при этом его голова громко стукнулась о пол. Петр проверил – дышит. Обшарив его карманы, он нащупал увесистую связку ключей и запер кабинет изнутри. Потом взял со стола полупустой графин и, шумно глотнув, вылил остальное Кочергину на лицо.

– Помогите, – смешно просипел доктор. Он попробовал крикнуть, но мучительно закашлялся и сплюнул на голубой линолеум что-то розовое.

– Разговор есть, – деловито сообщил Петр. – Жизнь тебе не обещаю, слишком много за тобой всего накопилось, но смерть – она ведь разная бывает. Выбирай.

– Что?.. О чем вы?

– Все о том же. Мне бы найти кой-кого. Нуркина.

Петр сделал паузу. Валентин Матвеевич трясся, как заяц, но на фамилию своего шефа не реагировал.

– Боишься, но не дрищешь, – заметил Петр. – Молодец, Кочергин. Посмотрим, сколько ты продержишься. Гориллы твои не явились, значит, кнопочку ты потрогать не успел. Так? Значит, время есть.

Он вернул доктора в исходное положение и, сняв с него узкий брючный ремень, связал руки за спиной. Оценивая качество узла, отошел назад и хватил согнутым локтем по ключице. Кочергин замычал от боли и снова кашлянул – кровяная слюна долетела до самой занавески.

– Адрес Нуркина, – потребовал Петр.

– Отпустите!.. Что угодно… Немедленная выписка или диагноз. Любой. Какой хотите.

– Хочу адрес.

– Кого?

– Нуркина, мой дорогой, Нуркина.

– Не знаю такого, – взмолился Валентин Матвеевич. – Ну не знаю я!!

Петр мельком осмотрел кабинет – самым стоящим была пепельница. «Тупым, тяжелым предметом». Да, это про нее, про пепельницу. Чугунная, грамм на семьсот. Либо в висок, либо по темени. Как получится.

– Еще одна попытка, – сказал он, хватая Кочергина за волосы.

– Вы же здоровы! – Неожиданно прошептал доктор. – Дьявол, вы ведь действительно здоровы! А я-то… – он так удивился, что даже перестал бояться. – Я не мог понять… А вы ведь здоровы!

Получилось в висок. Нормально.

Петр торопливо опрокинул кресло, не давая крови измазать костюм. Кочергин был повыше, но размер примерно тот же. Переступая через труп, Петр развязал ему руки и раздел до белья. В оклеенном календарями шкафу нашлась вешалка. Доктора он уложил на дно; попинал ногой, чтоб не вываливался, и прикрыл створки. Так хорошо.