Амрита - Банана Ёсимото

Она стояла ко мне спиной, и я не видела ее лица. Ее вопрос напугал меня. Я запаниковала:

– Убийство? Какое еще убийство?!

– Вчера в нашем районе произошло убийство, все только об этом и говорят. – С этими словами Микико поставила на огонь кастрюлю с супом. Ее слова прозвучали настолько неестественно, что на секунду мне показалось, будто я вижу какой-то дурной сон.

– Когда я вчера с работы вернулась, все уже спали. Откуда мне знать?

– Миямото из углового дома, помнишь ее? Убила вчера своего ухажера, – сказала Микико.

– Не может быть!

Я прекрасно помнила Миямото. Мы с ней довольно часто сталкивались на улице. Ничем не примечательная женщина, хотя довольно красивая. Когда я с ней здоровалась; она в ответ обычно улыбалась и тоже здоровалась. Она неизменно была одета в синий свитер с двумя белыми полосами на рукавах. Этот свитер почему-то всегда напоминал мне татуировку, которой отмечали преступников в эпоху Эдо.

– Зачем же она его убила?

Микико села рядом и, облокотившись на стол, сказала:

– У нее было психическое расстройство. Невроз. А парень, с которым она гуляла, завел разговор о том, что хочет расстаться, вот она и накинулась на него с ножом. Знаешь, у нее несколько лет назад отец умер. Он, кажется, был главой общественного комитета в нашем районе или что-то такое. После его смерти Миямото жила вдвоем с матерью. Как-то раз она даже пыталась покончить жизнь самоубийством, резала себе вены, но ее мать в тот день вернулась домой немного раньше обычного…

– Откуда ты все это знаешь? Прямо как журналист криминальной хроники! – я едва не засмеялась.

– Мне твоя мама рассказала, – ответила Микико.

– Кто бы сомневался.

Мама обожала такие истории.

Микроволновка запищала. Снимая горячую пластиковую крышку с посудины, в которой лежала свинина под кисло – сладким соусом, я спросила у Микико:

– А сколько лет было этому парню? – и сама себе удивилась – зачем я это спрашиваю. Но ответ достиг моих ушей прежде, чем я успела понять причину собственного интереса.

– Двадцать один год. А ей, между прочим, сорок.

– Ужасная история!

В полном молчании мы принялись за еду. Я думала о жизни Миямото. Пыталась поставить себя на ее место, увидеть мир ее глазами. Должно быть, она воспринимала жизнь не так оптимистично, как я. И наш район виделся ей совсем по-другому.

– Я давно ее не встречала, – прервала молчание Микико.

– Ты, наверное, не знаешь, – сказала я, – но когда-то она считалась первой красавицей в районе.

– А потом, выходит, что-то не сошлось…

– Жизнь сложная штука.

Если вдуматься, то Миямото была и навсегда останется для меня «большой красивой соседской девочкой». Ребенком я часто видела, как она шла по улице со своим отцом. Он крепко держал ее за руку. Мой отец к тому времени уже умер, и я часто думала о том, что, если бы он был жив, мы бы тоже шли с ним вот так по улице, и он бы держал меня за руку. Крепко – крепко.

Но единственное воспоминание, которое осталось у меня об отце, – его подбородок. Маленькая, я смотрела на отца снизу вверх, видела его подбородок и не знала, что очень скоро он уйдет из этого мира. Как не знала я, впрочем, и о том, что случится с бедной Миямото.

Все это было так странно.

Микико неожиданно сменила тему:

– Слушай, такой дождь… Прямо как в детстве. Правда?

– Ага. – Я кивнула.

Микико очень точно угадала мое настроение. И действительно, ведь были времена, когда дождь не вызывал во мне ненависти. Когда он приносил свежесть, и я с радостью взирала на обновленный потоками воды мир.

– Я так скучаю по детству… – сказала Микико.

И образ, который эти слова вызвали во мне, оказался настолько ослепительным, что мне захотелось зажмуриться.

– Сакуми? Это ты? Слушай, ты так изменилась!

– Что, честно?

– Да, я пока не присмотрелась повнимательнее, вообще тебя не узнала.

– А я приняла тебя за родственницу со стороны жениха.

Я стояла в сияющем банкетном зале среди молодых набеленных женщин в красивых платьях, слушала их болтовню и не понимала, что происходит.

Они казались ангелами и говорили мне то, чего нельзя не сказать и за что нужно быть благодарной.

– Неужели я настолько изменилась? – спросила я, и ангелы в ответ закивали прелестными головками.

– Ну, сказали бы, что похорошела. Что ж вы все киваете? – шутливо пожурила я их, и они поспешно начали оправдываться:

– Дело не в том, что ты похорошела.

– Ты просто стала какой-то другой.

– У тебя аура изменилась.

– Да ну?! – сказала я и демонстративно замолчала.

Я рассматривала сияющие, полные надежды лица своих давних подруг, собравшихся у круглого столика в банкетном зале. Прелесть и молодость этих лиц намекала на какое-то необычное, только им принадлежащее будущее. В праздничных нарядах они казались мне прекрасными незнакомками, но стоило вглядеться в их наивные – как и прежде – лица, и становилось ясно, что ближе этих людей у меня никого нет.

Невеста со странным выражением кротости и смирения на лице уже сидела на своем месте. Жених, потупившись, стоял рядом, и на его лице тоже было это странное выражение. Я никогда раньше не видела этих двоих в столь удивительном состоянии. Они были похожи на экскурсантов, которые во что бы то ни стало должны сфотографироваться на фоне очередной достопримечательности и, оказавшись во втором ряду, неестественно тянут шеи, чтобы попасть в кадр.

«Зато платье она сама себе сшила», – подумала я.

Наверное, она сидела с недовольным, но милым лицом за тем самым маленьким столиком и шила свой наряд.

Я очень живо представила себе эту картину и неожиданно для себя по-настоящему растрогалась. Впервые за день.

К этому моменту в банкетном зале все стихло, потому что ведущий начал длинную приветственную речь, после которой все должны были, наконец, выпить, а потом и закусить. У меня уже живот подводило от голода, тесный костюм нещадно жал, к тому же выступающий говорил на редкость занудно – от всего этого я впала в состояние полно – го отупения. Которое, впрочем, довольно быстро сменилось волнующим ощущением, что вот именно сейчас я вспомню что-то очень важное.

Что же это могло быть?

… Есть события, которые не вызывают в душе Ничего кроме смертельной скуки в момент, когда происходят, и только позже, вспоминая о них, ты вдруг чувствуешь сожаление и тоскуешь о прошлом, и хочешь вернуть его…

Я вспомнила! Мы тогда учились школе: я и эти молодые женщины, которые сейчас стояли рядом со мной. В тот день я заснула на уроке.

Скучнейшая речь ведущего, его низкий голос, отражавшийся от высокого потолка, – это напомнило мне нашу классную комнату в тот послеполуденный час.

Если после здорового крепкого сна вдруг просыпаешься в пронизанной солнечными лучами классной комнате, то в первый момент не сразу понимаешь, где ты находишься. Потом вдруг слышишь монотонный голос учителя, который до этого не слышал. Только этот голос, никаких других звуков. Как будто все заранее было подготовлено для того, что бы ты окунулся в беззвучие. Запах сухой древесины, солнечный свет, шумящие за окном деревья. Люди, которые вместе с тобой находятся в этой комнате: твои сверстники, одноклассники, друзья. И уже чувствуется в воздухе общее оживление – вот-вот перемена. Отблеск от жестяного пенала танцует на потолке, еще десять минут – и прозвенит звонок, которого все так ждут. И это чудесное единение больше не повторится никогда в жизни, даже если все, кто был тогда там, вдруг окажутся здесь. Такое не повторяется… Это знание витало вокруг меня как легкий аромат духов. Непередаваемое чувство – как будто на мгновение мне на лицо упал ярчайший луч света.

Но вот, наконец, начался праздничный банкет. Попробовав шампанского и выпив некоторое количество пива и красного вина, я порядком опьянела и теперь занимала себя тем, что разглядывала подол платья невесты, который с шелестом скользил по полу. Оторваться от этого прекрасного зрелища было выше моих сил: на подоле сияли многочисленные бисерины, а вышивка была просто бесподобна.

Отец невесты выглядел как-то странно.

Он не был растроган или, скажем, недоволен – он просто стоял и смотрел прямо перед собой с отсутствующим видом. Как будто был не здесь, а где-то очень далеко.

Я вдруг вспомнила Миямото из углового дома. Хотя, казалось бы, кто она мне? Да никто.

А мой отец уже не здесь.

Если бы отец был жив, как бы он воспринял мое падение с лестницы? С каким бы видом выслушал новость о смерти сестры?

Я недолго размышляла над этим – все равно ответа мне никогда не узнать.

Мы часто помним об умерших только хорошее.

Но наши воспоминания очень далеки от того, что представлял собой человек при жизни, и чем больше времени проходит, тем меньше хранимый образ напоминает реального человека. И почти невозможно представить, каким же он был на самом деле. Вот он машет рукой. Вот смеется. Но нет – не разглядеть, не разобрать, не узнать…