Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости - Максим Глебович Калинин

с того, что их опыт соединял несколько культур. С одной стороны, это была их собственная арамеоязычная традиция. С другой стороны, они усвоили некоторые тексты, переведенные с греческого. В частности, сочинения Евагрия Понтийского, автора IV века. Евагрий унаследовал от античной антропологии представление о колеснице и трех частях души: вожделевательной, яростной и интеллектуальной[58]. Гнев находится посередине между интеллектом и вожделением. В первой главе мы говорили о важности вожделевательной части души, но яростная тоже имела большое значение в этой традиции. Евагрий считал, что от гнева можно потерять рассудок, но также гнев может стать теми крыльями, на которых интеллект поднимется к небесам. Это подчеркивают сирийские мистики, сильно развивая мысль Евагрия.

Филипп: Ничего себе! Получается, Евагрий, а вслед за ним сирийские мистики считали гнев способом познания?

Максим: Да, именно так. Знаю, это звучит странно – вроде бы христианство описывается как религия кротости и смирения. Но вот, например, есть «Книга вопросов и ответов» – такое громадное сочинение Иосифа Хаззайи, в котором он отвечает на разные вопросы, то ли им самим сформулированные, то ли полученные им от учеников. И он там вдруг говорит, что созерцание творения и медитация происходят благодаря вожделению. А еще – что гнев позволяет подняться выше, на второй этаж созерцания, когда человек видит ангелов и души всех остальных людей такими, какие они есть[59]. Я думаю: а при чем здесь гнев? Иосиф Хаззайа говорит, что свойство яростной части души – это амминуфа (ʔammīnūṯā), «постоянство».

Филипп: Да, вы об этом тоже упоминали в первой главе, но не говорили, что это как-то связано с гневом.

Максим: Постоянство, способность довести дело до конца, стойкость – все это сирийские мистики связывают именно с тем аспектом души, которому свойственны гнев, истерика и обида. И вот как раз для того, чтобы приобрести это постоянство, нужно уметь контролировать свой гнев.

Филипп: Но каким образом?

Максим: Давайте сначала вернемся к Евагрию. Он считает, что гневной частью души можно управлять при помощи добродетели, которая называется мужество (по-гречески это андрейя, ἀνδρεία, а по-сирийски – хайельфануфа, ḥayyelṯānūṯā). Всего Евагрий перечисляет четыре добродетели в таком порядке: благоразумие, мужество, целомудрие и справедливость. Это не его изобретение.

Филипп: А древних греков.

Максим: Да, это тоже традиция, унаследованная от Платона[60]. Евагрий дает нам свое специфическое понимание и говорит, что мужество – это основа всего, а трусость – это порок. То есть для евагрианской аскетики, для его исследования понятия дисциплины трусость – это болезнь, она преодолевается воспитанием в себе яростной части души – той самой, которой свойственны гнев и истерика. И вот я подумал: когда у меня возникает соблазн разозлиться на автобус, на детей или на что-то еще, ведь это хороший евагрианский тренажер. Если я сумею сдержать свой гнев в малом, то тем самым смогу преодолеть свою тревогу и трусость в каких-то более сложных ситуациях.

Филипп: Евагрианский тренажер – это отличное изобретение. Максим, давайте себе представим такую ситуацию: Иосиф Хаззайа или кто-нибудь из его современников заходит в сегодняшний фейсбук. Он читает посты и комментарии, где люди бесконечно спорят обо всем – от прививок до домашнего насилия (хотя чего тут спорить!), от грудного вскармливания до эмиграции. Он что-то по этому поводу испытывает или его это все совсем не волнует?

Максим: Сирийские мистики жили в похожей ситуации.

Филипп: В каком смысле?

Максим: У них не было фейсбука, но у них были холиварные новости и были носители информации, по которым они передавались. В частности, мистики жили в эпоху страшных споров о количестве природ во Христе, то есть в каком смысле Христос – Бог, а в каком – человек. Для наших современников эти споры покажутся незначительными или, по крайней мере, очень абстрактными. Но этот вопрос, можно сказать, приводил к дроблению империй. Это те же самые споры в фейсбуке, которым нет конца. Спор в фейсбуке часто превращается в такой всплеск эмоций, который не имеет рационального выхода. Исаак Сирин по этому поводу прямо говорит: не читай тексты о спорах между вероучениями, не читай полемические тексты вообще.

Филипп: То есть просто выпиливайся из фейсбука.

Максим: С их точки зрения – отключайся от подписки на эти новости, потому что тебя охватывает гнев, выхода которому ты не найдешь.

Филипп: Но если все-таки речь не о бесконечных спорах в фейсбуке, а о действительно ужасных новостях. Например, сирийский мистик читает о том, как нескольких молодых людей, вышедших на мирные акции протеста, закатывают на многолетние сроки, так что у всякого, кто слышит об этом, волосы шевелятся на голове. И мистик видит наши реакции на такие новости: «Так не может быть», «Это чудовищно», «Будьте вы прокляты». Когда я такое читаю, меня охватывает ярость, и я не знаю, что с ней делать. А как сирийский мистик может прочитать эту новость? Что с ним произойдет в этот момент?

Максим: Если наш герой только начинает свой путь, он, очевидно, испытывает гнев и, памятуя о наставлениях Исаака Сирина, Иосифа Хаззайи и Евагрия, выдерживает паузу, чтобы не поддаться сиюминутной реакции. Какое-то время он проводит в молитве. Знаете, сирийские мистики большое значение придавали псалмам, а в псалмах есть много резких, откровенных фраз, в которых боль, обида, негодование горюющего человека выражаются прямо, без приукрашиваний[61]. А если наш герой – сам Иосиф Хаззайа, то я представляю себе такую картину. Его, скорее всего, не охватывает чувство ярости. Вместе с тем он видит ситуацию, которая требует реакции. Иосиф Хаззайа был церковным раббаном, то есть учителем (как рабби у иудеев), наставником монахов, и в разное время он был настоятелем двух монастырей, таким мистиком-администратором. Я могу представить себе, как он посылает письмо католикосу – патриарху Церкви Востока – с просьбой заступиться за этого человека перед исламскими правителями. Мы не знаем о таких случаях в жизни Иосифа, но вот Исаак Сирин описывает ситуацию, когда к уединенно живущему монаху приходят люди, желающие наказать преступника смертью. И Исаак Сирин побуждает такого монаха сделать все, чтобы смертная казнь не состоялась.

Филипп: А что мог сделать монах в этом случае?

Максим: Исаак Сирин обращает к нему фразу, которая буквально означает следующее: «Всей своей душой найди способ спасти его». При этом Исаак Сирин осознает, что монах, смягчающий гнев толпы, может обратить этот гнев на себя. Исаак Сирин не отменяет здесь правосудие. Он указывает на тех, кто за правосудие отвечает, но добавляет, что монах в этой ситуации не сохраняет нейтралитет, а всеми силами просит о помиловании: «Пусть примет наказание через других; что касается тебя, то через тебя пусть придет на него добро». Перефразируя эти слова, я сказал бы, что судебная власть отвечает за строгость, а Церковь становится свидетельницей божественной милости. Такая вот социальная модель Исаака Сирина[62].

Филипп: А сами сирийские мистики становились жертвами подобных несправедливостей?

Максим: О да. Сирийские мистики очень мешали нормальному статусу Церкви в Аббасидском халифате. Католикос Тиматеос[63], тогдашний глава Церкви Востока, беседовал с халифом аль-Махди о вере. Тиматеос, за что я его лично очень уважаю, с одной стороны, не прогибается и объясняет, почему он не может уверовать в Мухаммеда как в посланника, а с другой стороны, он делает реверанс, показывает, в чем, с его точки зрения, ислам достоин уважения, почему Мухаммед похож на ветхозаветных пророков. То есть он, понимая, что рискует своей головой, очень четко выстраивает отношения с халифом. Католикосу было важно показать, что именно его церковь – Церковь Востока, или, как ее еще называли, несторианская церковь, – наиболее совместима с исламским мировоззрением. И тут появляются наши мистики – мощная школа, которая охватывает несколько десятков монастырей. И они говорят, что ты достигаешь созерцания Бога и сам становишься Богом – ты забываешь о себе самом и соединяешься с этим божественным светом. То есть они своим учением о боговидении смазывали картину, которую Тиматеос хотел представить мусульманам, – что христиане Церкви Востока не смешивают Творца и творение. Что это такое? Эти люди мешают нам выстраивать диалог с властью.

Филипп: Да, это подстава.

Максим: Вот именно. Католикосу