Рассудите нас люди - Александр Андреев

Мое изумление притупило остроту несчастья.

...Так мы вместе и появились у нас дома.

Соседки как бы невзначай выглядывали из кухни, чтобы утолить жадное любопытство: впервые со мной пришла девушка.

Я страшился. перешагнуть порог и своим известием нанести удар отцу. Быть может, впервые я по-настоящему осознал всю меру гордости родителей за детей: «Сам я малограмотный, дальше станка не ушел, а сын у меня — орел! Инженер, большими делами ворочает». Или кандидат наук! А еще выше: артист, музыкант!..

«Сколько ни утверждают, что все профессии в наше время хороши и почетны, — размышлял я, — а все-таки даже те, кто об этом твердит и пишет, всеми силами стараются пристроить своих детей получше. Если сынок или дочка умеет пиликать на скрипке, бренчать на рояле — обивают пороги музыкальных училищ, если сынок или дочка лепит из пластилина собачек и зайчиков, — в художественную школу: студента, окончившего институт, тянут в аспирантуру. Только бы подальше дальше от повседневной «черной» работы!»

Я пропустил Женю вперед. Она чуть съежилась и негромко сказала: «Здравствуйте...»,

За столом, накрытым чистой скатертью, сидели отец и старший брат Иван. Из-за перегородки выбежала маленькая Надя с ручкой в перепачканных чернилами пальцах, уставилась на Женю. Отец, опираясь о стол, медленно приподнялся в нетерпеливом ожидании. Во взгляде — и вопрос, и мольба, и надежда, и тревога. В душе у меня что-то стронулось с места, словно оборвалось что-то.

— Все в порядке, отец, — сказал я бодрым, ненатуральным голосом. — Приняли! — И ужаснулся: как я мог так легко, так предательски выговорить, ложь перед этими добрыми, умными, ласковыми глазами! Мужество изменило. Но сказанного уже не вернуть.

Женя со страхом и, казалось, с отвращением покосилась на меня, отступила на шаг в сторону.

Отец молодо распрямился, стал подгонять женщин — собирать на стол.

— Здравствуй, милая девушка! Как величать? Женя... Хорошее имя. Вместе с Алешей поступали?

— Я уже учусь, — прошептала Женя.

— Что же вы стоите у порога? Садитесь! Выпьем по такому случаю.

Мать и Татьяна, жена Ивана, быстро накрыли на стол — все было приготовлено заранее.

Мне казалось, что Женя неживая. Сидит рядом со мной, уронив взгляд на свои руки, лежащие на туго сдвинутых коленях, и не дышит.

— Мы за тебя рады, Алеша, — сказал Иван, приподняв рюмку с водкой. — Будь здоров!..

Отец, мельком взглянув на меня и на Женю, выпил молча. Осторожно поставил стаканчик. Я готов был заплакать от жгучего стыда. Я себя ненавидел.

— Что же вы не притронулись даже? — сказала мать. — Сынок, Женечка!..

Женя приподняла голову, крупные завитки волос с рожками на лбу чуть встряхнулись, черные, оттененные синеватыми белками глаза ее выражали озабоченность и испуг.

— Алеша очень устал, — проговорила она.

— Ну, как не устать! Сколько ночей не спал... Ешьте, ешьте.

— А я, сынок, в Крым не поеду, — сказал отец, постукивая пустым стаканчиком. — Мне и здесь неплохо. Посоветовались мы с матерью и надумали справить тебе костюм. Хороший. Ты теперь на людях... — И украдкой вскользь взглянул на Женю.

— Что ты выдумал, папа! Я никогда не надену тот костюм! Мне твое здоровье дороже...

— Ну, спасибо, — сказал отец тихо, чуть растроганно. — Наливай, Иван.

В это время, широко растворив дверь, в комнату шумно вдвинулась Лиза. Некрасивое, в бурых пятнах лицо ее было изломано гримасой плача — губы растянулись, глаза расплылись, в- них дрожали слезы. Она рухнула перед отцом на колени.

— Папа, пожалей меня! Сил моих нет. Измучил! Измучил он меня вконец!.. Жизни нет! Поговорите с ним... Опять раскатывался в машине с этой...

Женя, сторонясь Лизы, непроизвольно отодвигала от себя тарелку. Она прижалась плечом к моему плечу.

Отец подхватил Лизу.

— Встань. Не реви. — Лиза поднялась.

— Где он?

— Идет сейчас. Высадил ее у заправочной колонки, чтобы к дому с ней не подъезжать.

К Лизе подошла мать.

— Будет заливаться-то... При чужих-то людях...

Лиза обошла стол, направляясь за перегородку.

— Что мне чужие люди! Им дела нет до моего горя...

Голова отца поникла над столом. Он не знал, что предпринять. Иван молчал. Из-за перегородки доносились всхлипывания Лизы, утешения матери.

Возможно, сцена эта показалась Жене дикой, немыслимой, но она не смела встать и убежать, даже пошевелиться боялась.

Молчаливое ожидание момента, когда войдет Семен, было тягостным.

Он явился легкий, нетерпеливый и оживленный. Встал на пороге, изумляясь необычному торжеству, швырнул промасленную куртку в угол...

— По какому поводу праздник? — скользнул по Жене наметанным  взглядом,уронив блудливый смешок.

- Уж,не свадьба ли?

 Более глупой и неуместной шутки трудно было придумать.

 Руки Жени соскользнули со стола,она строго выпрямилась.Надменный,брезгливо-пронзительный взгляд ее утихомирил, даже смутил Семена.

Он переступил с ноги на ногу. Иван сказал ему:

— Алешу в институт приняли.

— А-а... — протянул Семен снисходительно шутливо, а мне в этом «а» пocлышaлocь недосказанное, точно он о чем-то догадывался.

— Поздравляю!..

Иван налил стопку водки:

— Выпей.

— Не могу. Мне работать еще полсмены. Закушу с удовольствием. Пойду умоюсь.

Отец остановил его:

— Погоди.

Семен насторожился.

Отец смотрел на свои руки, туго сцепленные, каменные.

— Долго ты будешь издеваться над женой?

Не мила стала — оставь ее, уходи.

— я не знаю, про что ты говоришь, отец. — Семен как будто и в самом деле ничего не понимал.

Отец рывком встал, лысина его побелела до синевы.

— Не знаешь? Врешь! Святым прикидываешься. Уходи куда хочешь! Но измываться и мучить женщину я тебе не позволю! Подлец! Хлыщ! — Он схватил тарелку и запустил ею в Семена.

Тот увернулся, и тарелка, ударившись о косяк двери, рассыпалась на куски.

Из-за перегородки показалась мать, за ней Лиза. Отец грузно осел, на темени и на лбу выступил пот.

— Успокойся, отец... — Иван обнял его за плечи. — Разве ты не знаешь этого субчика...

— Мало ли что тебе наболтают, — оправдывался Семен, косясь на жену.

Лиза двинулась на него, всплескивая руками и крича;

— Наболтают! Кто из кабины выпорхнул у бензоколонки? Кладовщица! У бесстыжий!..

— Подкарауливаешь... — Семен ненавидящим взглядом окинул жену, некрасивую, зареванную, с уродливой фигурой, и пошел умываться.

Лиза опять всхлипнула...

Семен позвал меня в ванную. Он стоял у крана, раздетый до пояса, с намыленным лицом.

— Зачем ты наврал, что тебя приняли?

Я вздрогнул, пойманный с поличным. Но он этого не заметил — глаза его были залеплены белой пузыристой пеной.

— Я заезжал в институт, смотрел списки. Токарев Андрей есть, а тебя нет.

— Имя перепутали, — сказал я.

Семен наклонил голову под кран, смывая пену. Распрямился — с волос скатывались на грудь капли. Он улыбаясь, подмигнул.

— Надю можешь провести, меня — нет. Сказать отцу?

— Говори, если хочется, — проворчал я, уходя.

Семен мокрой руной схватил меня за рукав.

— Не скажу. Выпутывайся сам.

Мы вернулись к столу вместе. Семен как ни в чем не бывало потер ладонью о ладонь.

— Пожалуй, выпью одну. Налей, Иван. — Он опять подмигнул мне. — Ну, держись, солдат...

Оставаться за столом дольше было невозможно.

— Отец, мне придется переехать в общежитие, — сказал я. — Там будет легче... заниматься.

— Что это ты, Алешенька! — Мать как будто задохнулась от тревоги и изумления.

Невеселый взгляд отца скользнул по комнате, по лицам сыновей и невесток.

— Тесновато у нас, это верно. И нерадостно, хотя и шумно. Шума хоть отбавляй. Делай, как тебе лучше... — И замолчал, отчужденный, задумался.

— Мне пора... — Женя казалась озабоченной и утомленной, точно получила непосильно тяжелый жизненный урок. — Спасибо...

Выходя, я услышал завистливое восклицание Семена:

— Где он подцепил такое чудо!

На шатком деревянном крылечке Женя обхватила столбик, поддерживавший навес, прижалась к нему щекой.

— Зачем ты так сделал? — глухо спросила она.

— Не знаю. Я люблю отца. — Меня душила злоба на себя, на свою слабость. — А себя ненавижу! Всех ненавижу!.. Пойду работать, поступлю в вечерний институт, тогда все расскажу.

— Нет. — Женя оттолкнулась от столбика. — Расскажи сейчас. У тебя такой хороший отец. Как ты мог ему солгать! Иди. А не пойдешь, сама пойду и расскажу. — Сознание правоты делало ее гордой и красивой.

Я повиновался — это был самый ясный и человечный выход.

Отца за столом уже не было. Синий дымок взвивался над ширмой. Отец, сгорбившись, сидел на кровати и курил. Я присел рядом.

— Папа, я обманул тебя. Прости меня, пожалуйста...

— Я догадался, сынок... — Он выдохнул едучий дым. — Служба в армии, выходит, не в счет... Не помогла.