Боевой 19-й - Михаил Булавин

— Ну-ну, — поднялся начальник отряда, — здесь комбед, а не базар — ругаться нечего.

Митяй оперся о косяк двери.

— Я на вас жаловаться в город поеду.

— Власть на местах. Мы знаем тебя лучше. Ты давай-ка, что с тебя требуют, — ответил Груздев и, завязав нитку, бросил подшивку на угол стола.

Пашков резко повернулся и злобно выдохнул:

— Нет у меня хлеба... Нет!

Словно ошалелый, ругаясь, он вышел из сельсовета и столкнулся с Устином.

— Ты чего лаешься?—спросил Устин.

— Ну вас!.. Подите вы!.. — сквозь зубы процедил он.

— Напрасно ты, Митрий, на' рожон лезешь. Плетью обуха не перешибешь.

— Я не плетью! — выпалил Митяй и, круто повернувшись, быстро зашагал к дому.

— Во-о как! — удивился Устин, посмотрев ему вслед, и вошел в комбед.

Груздев вышел к нему навстречу и торопливо сказал:

— Заждались мы тебя, Устин. Ну, сказывай, какие там дела?

Устин кивнул головой на дверь:

— А чего этот-то чертом от вас выскочил?

— Упрямится. От разверстки наотрез отказывается, — ответил начальник отряда.

— Неладно он сейчас ,мне сказал.

— Как?

— Грозится.

— Ах, вот даже как.

— Ну, а там что новенького? — допытывался Груздев.

— Что же там? .. Были у попа.

— Ну-ну?

— Хлеба у него нашли пропасть. Оставили что полагается, а остальное распорядились вывезти.

— Сам-то что делает, старая собака?

— Дома сидит, ровно пришибленный. Особливо на меня лупится. Во двор с нами так и не пошел.

— Ну, вот и приобрели опыт, товарищ Хрущев, — сказал начальник отряда. — А теперь, — обратился он к Груздеву, — пойдемте к Пашкову.

Устин промолчал и задумчиво посмотрел в окно.

— Может быть, тебе неудобно? — заметил Груздев. — Так мы тебя ослоббним.

— Нет, отчего? .. — встрепенулся Устин. — Мне.. j Да все одно, — махнул он рукой, — пойдемте!

Продармеец торопливо выпил кружку воды, крякнул и, вытерев губы, вскинул на ремень винтовку.

— Пошли, товарищи!

По дороге Устин рассказывал:

— С Еркой чистый смех. И как только он управляется! Мы — на гумно, а он уж там по углам елозит, роется, весь в соломе, в мякине. Потом ухватил слегу и ну ширять в крышу, а с' угла и посыпься зерно. Скажи, |>удто им положено.

Подходя к дому Пашкова, Устин заволновался. Ему не хотелось встречаться с Наташей при таких обстоятельствах. Должно быть, она подумает, что Устин пришел с намерением досадить Митяю, в отместку за нее.

С этими мыслями Устин вслед за Груздевым вошел в хату. Натальи не было. Устин облегченно вздохнул. Перед ним с испуганным, бледным лицом стоял Митяй, убедившийся, что сопротивляться дальше бесполезно. Хлеб спрятан ненадежно, если не предупредить обыск, то его найдут и возьмут вдвое больше. Он боялся этого пуще всего. Но не поздно ли идти на попятную?

— Что же, — сказал он тоном, в котором слышались и упрек и отчаяние, — обижать меня пришли? .. Устин!.. Аль ты позабыл меня? — обратился он к Хрущеву.

Но сколько затаенной ненависти и притворства прочитал в его глазах Устин. «Из боязни или из хитрости?» — подумал Устин и, подавляя в себе желание ответить Митяю резкостью, оказал с жестоким спокойствием:

— Ты скажи нам, Пашков, в остатний раз, повезешь хлеб аль нет? .. Не то, Митяй, — уже с угрозой добавил он, — ей-право слово, весь двор твой дыбором подымем!

Митяй вымученно проговорил:

— Ей-богу, Петр Васильевич, и вы, граждане, хлеба у меня в обрез...

— Пашков! — предостерегающе крикнул Груздев.

— Но я же не против, — струхнул Пашков, — я же с радостью. Но ведь на семена оставить надо? Надо.

Себе надо? Надо. Но раз требует власть, что же, я повезу. Только прошу вас за ради бога погодить денька три... Я отвезу... мне занять... Да ей-право, Петр Васильевич!

— Тьфу. Брехло, сукин сын! — не выдержал прод-армеец и стукнул прикладом о пол.

— Пашков, — ответил Груздев, — не изводи ты людей, не прикидывайся, не дурачь нас и не срами себя. Нам время дорого. — Он тяжело опустил на стол руку. — Сроку тебе до вечера. Понял?

— Понял, — глухо ответил Пашков.

— Повезешь?

— Повезу.

— Ну, и все.

Но Митяй решил схитрить. Сегодня вечером он отвезет только часть хлеба, с остальным еще два дня по-волынит, а там будет видно. Но только он об этом подумал, как начальник продотряда положил на стол бумажку.

— Подпишитесь.

— Что это? — вздрогнул Митяй.

— Обязательная подписка, — ответил Груздев.

— Я повезу! — взмахнул руками Пашков.

— Подпишись, — потребовал Груздев, стуча пальцем по бумажке, — что к вечеру хлеб отвезешь и квитанцию предъявишь в комбед.

Митяй нехотя взял карандаш, послюнявил и нервным почерком вывел свою фамилию.

Продармеец вновь вскинул на ремень винтовку, пошел за товарищами.

— Погоди! — крикнул Митяй Устину.

— Ну? .. — обернулся Устин.

У Митяя дрожал голос. Он вытер рукавом вспотевший лоб и злобно сказал:

— Я знаю... За Наташку счеты сводишь, сволота. Но, помяни мое слово, голову ты себе сломишь.

Митяй отыскал самое больное и самое уязвимое место Устина.

— Стервец ты! — ответил Устин и, покачиваясь, вышел из хаты. Он догнал товарищей.

Митяй, оставшись один, не находил себе места. Он пытался придумать еще какой-нибудь повод, чтоб оттянуть* сдачу хлеба, но понимал: теперь ему сделать ничего не удастся. Надо идти запрягать лошадь. Но как только он представил себе, что с него требуется еще девятнадцать мер, он вскакивал, начинал метаться по хате, материться и проклинать весь свет. Он придумывал различные способы уязвить, унизить Устина, посмеяться над ним. Вбежала Наталья, взволнованная, встрепанная, в кое-как повязанном платке..

— Ты чего? — встревожился Митяй.

— У отца твоего хлеб нашли... весь отобрали... — запыхавшись, сказала Наталья.

— Кто?!

— С города полномочный, красноармейцы, Зиновей, Семен Быков и Ерка Рощин, а мужики, Семка да Аким, помогали... Караул поставили... Отец сам придет, расскажет.

Она скинула платок и стала поправлять волосы, безуспешно пытаясь собрать их в узел. Эта весть ошеломила Митяя. Он никак не мог прийти в себя и молча смотрел на Наталью широко открытыми глазами.

Вскоре притащился с кнутом в руках старик. Он набожно перекрестился на икону, захватил в кулак бороду и, словно выжимая из нее воду, повел кулак книзу.

— Обездолили, анафемы. Выгребли... в нищие произвели. Теперь суму да по миру. Сравняли, туды их...

Митяй видел, как у отца вздрагивали побелевшие губы, на лоб набегали складки морщин, и ему до слез было жаль его.

— Вот они, значит, как! Ну ладно, а Груздеву с Устином не сдобровать! — со злобой выговорил Митяй, стукнув кулаком по столу.

— А при чем же здесь Устин? — не выдержала Наталья.

— Ну, ты помолчи! Знай свое место. Мы, чай, тоже не маленькие. Выдь отсюда! — сказал старик и продолжал: — Более всего' лютовал Ерка. Вот уж подлюка, а не человек! Кабы одни градские, так они бы до веку не сыскали. А этот, сатана, будь он проклят, все знает, водит людей да показывает чужие похоронки.

Митяй заскрипел зубами и заметался по горнице.

— Спалю! — бешено крикнул он. — Я им петуха на весь порядок пущу!

— Что ты! Что ты, сынок! — спохватился старик. — Услышат... загубишь ты всех нас. Нетто можно? Остепенись, дурачок, послушай отца. С разумом все надо, с толком, — сдавленным голосом засипел он, плотно прикрывая дверь. — Я намеднись сказывал тебе, что не нонче-завтра, а придут казаки. Свое мы возьмем.