«Если», 1996 № 12 - Дэвид Клири

Я добрался до скамьи, сел рядом с семьей, сгрудившейся около колонки, откуда шел теплый воздух. Молоденькая женщина, почти девочка (вероятно, родители ее обладали перекрестными генами), была одета в яркую сабду, напоминавшую форму работников метро. Детишки улыбались мне и лопотали что-то совершенно непонятное.

Я дышал с трудом и улыбался в ответ. Взглянул вверх, на лестницу. Она поворачивала за триста — четыреста метров до голого растрескавшегося гранитного пика. Внизу, у подножия пика, Лопоухий уже сошел с лестницы и затерялся в толпе, огибавшей балконы и растекавшейся по узким улочкам, соединявшим смешные маленькие домики, из которых и состоял город: двадцатиметровые железобетонные конструкции, выкрашенные белым коробки, похожие на обычные блоки, разделенные на почти бесконечно малые фрагменты. Лопоухий, наверное, уже покупает время на матрице памяти: он считает, что может переделать ее (его) в транслятор и передавать информацию на отдаленные пластинки памяти. Это нелегально, неэтично, возможно, технически невыполнимо, но если бы сработало, мы бы заманили моего двойника в Гантен-Альту, а уж тут схватили бы его. Я мог бы воспользоваться своим…

В голове отдавался стук сердца: я понял, что Лопоухий унес с собою мое оружие.

Я беззащитен.

Я встал и — кровь отхлынула от головы — почти тут же плюхнулся обратно. Девушка внимательно посмотрела на меня и что-то произнесла на своем странном наречии.

Я поблагодарил. Вдохнул разреженный воздух и вернулся к лестнице. Нужно было найти Лопоухого, я не мог ждать здесь целый час. Двойник убьет меня.

— Пошевеливайся! — сказал какой-то гантенец, когда я снова влился в людской поток. Мой двойник может быть где угодно — хотя бы в этой же толпе. Возможно, именно сейчас он пристраивает снайперскую винтовку на одном из каменных балконов. Конечно, он носит свободную и длинную гантенскую сабду, и мне его не узнать…

— Эй! — из воздуха соткался мальчишка посреди узкой улочки и поманил меня короткими пальцами. Когда я выбирался из толпы, кто-то заехал мне коленом в пах, и боль придала мне проворства.

— Эй! — снова крикнул он. Я разглядел его черные волосы, высокие, как горные утесы, скулы — и прозрачный голубой цилиндр в левой руке.

Я подошел к нему.

— Что это? — спросил я.

— Кислород. Тебе уже почти отказывают мозговые клетки из-за недостатка кислорода.

Он помахал цилиндром.

— У тебя есть память на продажу?

В левой руке я держал сумку с памятью (совсем забыл о ней). Она сильно потерлась с одной стороны. Открыв сумку, я сказал:

— Они все плохие. Заражены вирусом.

— Правда? — он поморгал, быстро взглянул на что-то за моим плечом, потом сказал: — Редко встретишь честного человека. Возьми даром, парень.

Я взял цилиндр, ощутил его теплоту и вес;

— Спасибо.

— Ладно.

Я хотел спросить его, где найти матрицу памяти, но он уже исчез.

Цилиндр заговорил, произнеся что-то на стеклянно-звонком языке, которого я не понимал. Разумеется, инструкции. На боку его была схема, и как мне ни было дурно, я разобрался в ней. Откусил кончик пластиковой трубочки и сунул ее в рот.

И ощутил вкус чистого воздуха. Голова прояснилась, тошнота прошла, мыслить было легко. Гантен-Альта — небольшой город, но достаточно велик, чтобы я мог на некоторое время в нем спрятаться. Если я смешаюсь с толпой, то продержусь в течение часа. Возможно даже, я смогу выследить своего двойника.

Я пошел вниз по улице… Гантен-Альта оказался еще одним городом, где память казалась осязаемой. Может быть, его связь с прошлым была того же толка, что и его связь с Матерью-Землей… скала, которой можно коснуться…

Голова кружилась. Я вошел в нишу, прислонился к стене.

Снова глотнул кислорода.

Мозг прояснился. Я понял, что пропал. Даже улица виделась не той, по которой я шел сначала. К тому же мне оставалось — я не знал сколько, без мыслителя не мог этого вычислить — совсем немного времени. Мне надо вернуться к скамье, где мы расстались с Лопоухим.

Я пересек улицу, одолел пролет лестницы, который заканчивался огороженной площадкой (за мной следом шла группа одетых в форму ребят), спустился еще на один лестничный пролет. Вошел в ближайший двор. Там, за желтым генератором, возвышался атмосферный купол.

В нем был алтарь памяти.

Я подошел поближе, вошел внутрь. Я вдыхал влажный воздух, теплый, насыщенный кислородом, ощущал запах роз и солнечных колокольчиков, слышал тихое журчание фонтанов, видел туристов, гулявших по саду. Я надеялся, что моего двойника здесь нет.

Что-то ударило в голову сбоку.

Я упал на колени, поднял руки, прикрывая цилиндр ладонью. Последовал новый удар. Он подошел ближе, и я умудрился схватить его за ноги. Он стукнул меня по спине между лопатками, но я держал его крепко и не отпускал. Теперь верх был мой, я размахнулся…

Мы посмотрели друг другу в глаза.

У нас обоих была одинаковая морщинка между бровей, одинаковые розовые губы под черными усиками, одинаковая синяя вьющаяся бородка, и оба мы знали теперь — я мог так сказать, я ощущал его мысли, — мы оба знали, что наше существование фальшиво, что мы не уникальны. Одинаковые лица, одинаковые действия, одинаковые души.

Одному из нас надо будет измениться.

— Давай сражаться в памяти, — предложил я.

— Ладно, — согласился он. — Как мальчишки.

— В какой?

— Есть одна неплохая, — он повернулся ко мне спиной, не опасаясь, что я кинусь на него сзади, и направился по твердой земляной дорожке к стоявшей в центре сада пагоде. Я последовал за ним.

Мы прошли мимо десятка памятей, каждая из которых была закреплена в медных сияющих стояках. Он остановился, не доходя до пагоды нескольких метров. Ничего особенного ждать не приходилось: память была засижена птицами, кругом — и на матрице, и на аппарате — лежали сухие листья. Мой двойник смахнул их. Я прочитал название на пластинке: «Птичник». Надпись появилась, как только я коснулся ее.

— Звучит неплохо, — заметил я.

— Да, — согласился мой двойник. — Проигравший должен создать память.

— Да, я понимаю. Согласен.

Двойник коснулся стояка. Мотор зажужжал, а пластинка чуть приподнялась, затем соскользнула в небытие.

Годы слезали с нас, как сожженная солнцем кожа, как отмершая кора с деревьев. Высвобожденная память окружила нас.

Я находился в клетке. Держался за перекладину ногой с четырьмя когтями. Я приподнял крылья, и они коснулись прутьев клетки. Я снова опустил их.

Посмотрел по сторонам. Слева от меня сидел белый голубь, справа — сизый. Я внимательно взглянул на того, что слева. Разглядел узкую оранжевую радужку вокруг черного зрачка — он тоже смотрел на меня. Этой птицей был он, мой двойник.