Черная стрела (Пер Репина) - Роберт Стивенсон

Заглянув в дырочку, товарищи онемели от ужаса при мысли о положении, в которое они попали. Возвратиться назад было невозможно; они едва смели дышать. На самом краю рва, футах в тридцати от места, где они скрывались, железный котел кипел и дымился над ярко горевшим костром; а совсем рядом с ним, прислушиваясь, словно до него донесся шум, произведенный ими при спуске, стоял высокий, краснолицый, очень тощий человек с железной ложкой в правой руке, с рогом и страшным кинжалом за поясом. Очевидно это и был певец; ясно было, что он мешал в котле, когда чьи-то неосторожные шаги по мусору донеслись до его слуха. Немного дальше другой человек дремал, завернувшись в коричневый плащ; над лицом его порхала бабочка. Вся эта сцена происходила на поляне, белой от маргариток; в самой отдаленной части ее, на цветущем боярышнике, висел лук, колчан со стрелами и остаток туши оленя.

Незнакомец перестал прислушиваться, поднял ложку ко рту, попробовал ее содержимое и снова начал мешать в котле и петь.

— «Тот, кому город тесен, в лесу гуляет он»…

— прокаркал он, возвращаясь к тем словам, на которых остановился.

«О, сэр, мы здесь в лесу зла делать не хотим,Лань королевскую лишь разве подстрелим».

Продолжая петь, он брал время от времени ложку похлебки, дул на нее и пробовал с видом опытного повара. Наконец он, должно быть, решил, что похлебка готова, вынул из-за пояса рог и протрубил в него три раза.

Спавший проснулся, повернулся на другой бок, отогнал бабочку и огляделся вокруг.

— Что такое, брат? — сказал он. — Обед?

— Да, болван, — ответил повар, — обед, обед всухомятку, без эля и хлеба. Теперь мало удовольствий в зеленом лесу; было время, когда хороший малый мог жить здесь, словно аббат в митре, вдали от дождей и белых холодов; у него бывало вдоволь эля и вина. Но теперь отважный дух угас в людях; этот Джон Мститель, Боже спаси и сохрани нас, не что иное, как пугало для ворон.

— Ну, Лаулесс, — возразил собеседник, — ты слишком много обращаешь внимания на еду и питье. Погоди немного, придет хорошее время.

— Видишь, я жду этого хорошего времени с тех пор, как был вот таким, — ответил повар. — Я был францисканским монахом; был королевским стрелком; был матросом и плавал по соленым морям; бывал, черт возьми, и лесным бродягой, и стрелял королевских оленей. И что же вышло из всего этого? Ничего! Лучше бы я остался в монастыре. Аббат Джон значит более, чем Джон Мститель. Клянусь Пречистой Девой! Вот и они.

На поляне один за другим показались высокие, пригожие молодцы. Каждый из них, вынув нож и роговую чашку, брал себе похлебки из котла и усаживался на траву. Одежда и вооружение их отличались большим разнообразием: некоторые были в грубых рубахах, и все оружие их состояло из ножа и старого лука; другие были одеты по самой лесной моде — в шапках и куртках из темно-зеленого сукна, с нарядными стрелами, украшенными перьями, за поясом, рогом на перевязи, мечом и кинжалом сбоку. Они приходили безмолвные от голода и, еле буркнув какое-то приветствие, сейчас же набрасывались на еду.

Их собралось уже человек около двадцати, когда звуки сдержанных радостных восклицаний раздались вблизи, среди кустов боярышника, и немедленно вслед за этим на поляну вышли пять-шесть человек, несших носилки. Высокий, крепкий человек с легкой сединой в волосах, с цветом лица, напоминавшим прокопченный окорок, шел впереди с авторитетным видом; за спиной у него был лук, в руке — рогатина.

— Ну, добрые молодцы! — крикнул он. — Мои веселые друзья, вы тут свистели на сухой дудке и жили скудно. Но что я всегда говорил? Имейте терпение, судьба всегда может обернуться к лучшему. И вот ее первенец — славный эль!

Послышался гул одобрительных возгласов, когда носильщики опустили носилки, на которых оказался бочонок больших размеров.

— А теперь поторопитесь, братцы, — продолжал пришедший. — Нам предстоит работа. К перевозу только что подошла группа стрелков; они в одеждах темно-красного и синего цвета; все они — мишень для нас; все должны попробовать наших стрел; ни один из них не должен пробиться через этот лес. Братцы, здесь нас около пятидесяти сильных человек, и каждому из нас нанесена тяжелая обида: кто потерял свои земли, кто — друзей; некоторые лишены прав и изгнаны, все угнетены! Кто же сделал это зло? Сэр Даниэль, клянусь Распятием! Неужели же он воспользуется плодами своих преступлений? Неужели будет уютно сидеть в наших домах? Вспахивать наши поля? Будет сосать украденную у нас кость? Полагаю, нет. Он пользуется силой закона; выигрывает процессы, но есть один процесс, которого он не выиграет, — у меня тут за поясом такая бумага, которая, если будет угодно святым, победит его.

Повар к этому времени пил уже второй рог эля. Он поднял его как бы в знак приветствия оратору.

— Мастер Эллис, — сказал он, — вы стоите за месть, как и следует вам; но ваш бедный брат по зеленому лесу, которому незачем ни жалеть о потерянных землях, ни думать о друзьях, со своей жалкой точки зрения, помышляет о прибыли, которую можно получить от этого. Он предпочитает благородное золото и четырехпинтовый сосуд с вином Канарских островов всякой мести в мире.

— Лаулесс, — ответил оратор, — чтобы достигнуть Моот-Хауса, сэр Даниэль должен проехать через лес. Черт возьми! Этот путь обойдется ему дороже всякой битвы. Потом, когда он останется с жалкой горстью людей, которой удастся спастись от нас, когда все его знатные друзья падут или обратятся в бегство, и некому будет помочь ему, мы окружим со всех сторону эту старую лисицу, и велико будет его падение. Это жирная добыча; ее хватит на обед всем нам.

— Эх, — сказал Лаулесс, — много я едал таких обедов, но приготовить их трудная работа, добрый мастер Эллис. А пока, что мы делаем? Изготовляем черные стрелы, пишем стихи и пьем свежую холодную воду — пренеприятный напиток.

— Ты ненадежен, Уилль Лаулесс. От тебя все еще отдает запахом кладовой францисканцев; жадность погубит тебя, — заметил Эллис. — Мы взяли двадцать фунтов от Аппльярда. Мы взяли семь марок вчера у гонца. День тому назад мы получили пятьдесят от купца.

— А сегодня, — сказал один из присутствующих, — я остановил толстого продавца индульгенций, скакавшего в Холивуд. Вот его кошелек.

Эллис сосчитал содержимое кошелька.

— Сто шиллингов! — проворчал он. — Дурак, у него, наверное, было больше запрятано в сандалиях или зашито в капюшоне. Ты еще ребенок, Том Кьюкоу; ты упустил рыбку.

Но несмотря на все, Эллис небрежно опустил кошелек в карман. Он стоял, опираясь на рогатину и оглядывал остальных. Сидя в различных позах, они жадно ели суп из дичи и обильно запивали его элем. День удался хороший; счастье улыбалось им; но надо было спешить, и они быстро справлялись с едой. Те, что пришли раньше, уже покончили с обедом. Некоторые легли на траву и сейчас же заснули, словно удавы; другие болтали между собой и осматривали оружие. Один из собеседников, в особенно веселом настроении, запел, держа в руках рог с элем:

«Не знаем закона средь наших лесов,И голод нам здесь незнаком:Всегда здесь олень нам на пищу готов.Здесь летом все весело, тихо кругом.

Когда же настанут здесь бури, дожди,Зима с собой снег принесет —Тихонько, спустив капюшон, уходиДомой, где очаг тебя ждет».

В это время мальчики лежали и слушали; только Ричард снял свой арбалет и приготовил крюк, чтобы натянуть тетиву. Они не смели двинуться, и эта сцена из лесной жизни происходила на их глазах, словно в театре. Но вдруг в этом пиршестве наступил перерыв. Высокая дымовая труба, возвышавшаяся над остатками развалин, находилась как раз над их головами. Вдруг в воздухе раздался свист, затем кромкий удар, и куски сломанной стрелы пролетели мимо ушей мальчиков. Кто-то, может быть, часовой на ели, пустил стрелу в трубу.

Мэтчем не мог удержаться от легкого крика, который он заглушил сейчас же; даже Дик вздрогнул и выпустил крюк. Очевидно, это был сигнал для собравшихся на поляне людей. В одно мгновение все они были на ногах, начали стягивать пояса, пробовали тетивы, вынимали из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; лицо его внезапно приняло выражение дикой энергии; белки глаз блестели на загорелом лице.

— Молодцы, — сказал он, — вы знаете ваши места. Не дайте ускользнуть ни одной человеческой душе. Аппльярд — выпивка перед едой; теперь мы подходим к самому столу. Я хочу хорошенько отомстить за трех людей: за Гарри Шельтона, Симона Мельмсбери и, — ударяя себя по широкой груди, — за Эллиса Декуорса, клянусь мессой!

Какой-то человек, весь красный от волнения, прибежал через кусты терновника.

— Это не сэр Даниэль, — задыхаясь, проговорил он. — Их только семеро. Стрела долетела до вас?