День восьмой. Том второй - Александр Сиваков

Девочка кивнула.

– Я тоже. Ты только за обедом, смотри, не замарайся… А что у тебя за пятно на кофте? Ладно, ты будешь в куртке, никто не увидит. У меня тоже колготки дырявые. Хотела найти что-нибудь получше, а там всё большое. Хоть в младшую группу иди. – Она вздохнула, потом протянула Вике полотенце. – Жалко, что Люба не знает, что нас в семью забирают, она бы очень обрадовалась. Наверное. Ведь обещала же написать… И даже адреса не спросила… Сразу надо было догадаться, что она и не собиралась никакого письма писать.

Она снова уселась перед Викой, обняла её за плечи.

– Ты, главное, веди себя хорошо, – зашептала она ей в самое ухо. – Я знаю, что ты хорошая, а тётя Лена и дядя Лёша ещё должны это узнать. Будешь их слушаться? – Она хотела, чтобы это прозвучало строго, но голос против воли почему-то дрогнул.

Вика кивнула.

– Умничка. А теперь пойдём кушать.

Ирина уселась за свой стол, почти физически чувствуя напряжение, повисшее над группой. Поднимая глаза от тарелки, она ловила на себе внимательные угрюмые взгляды и была готова даже залезть под стол, лишь бы не было всего этого.

Суп казался на редкость невкусным. Девочка едва пересиливала себя, чтобы проглотить очередную ложку, в конце концов не выдержала и, так же, как на завтраке, отодвинула наполовину наполненную тарелку в сторону.

– Зажралась, – громко сказал один из мальчишек.

Другой его поддержал:

– Она у нас теперь семейная. Дома пирожки будет кушать.

А кто-то из девочек подытожил:

– Ей теперь наш хавчик не в кайф.

– Ребята, что вы в самом деле! – Сказала Ольга Дмитриевна. Голос у неё был неестественный, словно она читала с бумаги.

«Я выдержу, – Ирина смотрела в стол прямо перед собой. Она не подняла глаза даже тогда, когда Вика громко, на всю группу всхлипнула, кто-то снова её обидел. – Я выдержу. Не так-то уж и много осталось. Всего каких-то пару часиков…»

После обеда все начали расходиться по спальням: начинался тихий час. Ирина послушно пошла на своё место, хотя спать не собиралась.

Около её кровати собралась группа девчонок, которые при её появлении прыснули в разные стороны. Ирина подошла ближе и непонимающе воззрилась на заплаканную Катю Разумихину – она делила с ней одну тумбочку на двоих.

Катя вытащила со своей полки и разложила на постели всё своё немудрёное имущество: какие-то фломастеры, пластмассовые пупсы, катушки с пёстрыми нитками, блокнотики в разноцветных обложках… Около тумбочки было что-то налито.

Катя подняла глаза.

– Ну, ты сука, немка! – Зло бросила она. – Сука сукская, вот ты кто! Сука! Дрянь! – И она заплакала, спрятав руки в ладонях. – Я-то тут при чём?! – Уже сквозь рыдания спросила она. – Я-то никуда не уезжаю, я тут остаюсь! Сука! Сука!!

Ирина подошла к тумбочке – и тут же всё поняла: изнутри потянуло приторным запахом мочи. Но ей было уже всё равно, даже размокшая книжка про Маленького принца её нисколько не тронула.

Катя продолжала размазывать по щекам скудные злые слёзы, но Ирина смотрела на неё без всякой жалости. Физически она ещё была здесь, но на самом деле этот детский дом со всеми его обитателями и их мелкими проблемками остались далеко позади.

Ирина потрогала руками свою постель. Почувствовав, что всё в порядке, она улеглась прямо в одежде и прямо на покрывало: и то, и другое было настрого запрещено. Специально, чтобы позлить хоть кого-нибудь, она даже не сняла туфли.

«Пусть попробуют что-нибудь мне сказать! – Подумала она. – Пусть хоть кто-нибудь подойдёт и хоть словечко скажет! Или пусть даже все здесь соберутся. А я буду их слушать и хохотать. Да – хохотать! Теперь мне уже всё равно, что они будут говорить. Пусть даже сама Ольга Дмитриевна сюда подойдёт!»

Ирина так возбудилась, что у неё начался озноб: её стало бросать то в жар, то в холод. Снова невыносимо больно закололо в левой половинке груди.

«Пусть хоть кто-нибудь сюда подойдёт! Я им всем покажу!…»

Незаметно для себя она забылась тяжёлым сном.

Глава 9

Ирина проснулась от того, что кто-то теребил её за плечо. Девочка с усилием открыла глаза. Перед ней стояла Ольга Дмитриевна.

– Соколова, ты почему одетая? И в сандалиях? А ну раздевайся!

Она не повысила голос, просто приказала, обычным ровным голосом, как это делала всегда. У Ирины вздулись желваки.

– Не буду! – Едва слышно сказала она. – И ничего вы мне больше не сделаете!

Ольга Дмитриевна отшатнулась.

– Что? – Пролепетала она.

– Я не буду раздеваться! – Со сна голос Ирины был сиплым. Она пару раз кашлянула, и уже более твёрдо повторила. – И ничего вы мне теперь не сделаете!

Она отвернулась к стене и настороженно замерла, потому что чувствовала, что Ольга Дмитриевна стоит рядом и никуда не уходит.

– Соколова, я тебе сейчас…, – голос воспитательницы дрожал.

И тут Ирину прорвало. Она села на кровати, ровная и напряжённая, словно струнка, и медленно заговорила, глядя прямо в глаза женщине.

– Что – «Вы мне»? В угол поставите? На следующее воскресение в музей не возьмёте? Или заставите перед обедом тарелочки расставлять? Вы мне больше ничего не сделаете, как бы не злились. – Губы Ирины исказила кривая усмешка. – Думаете, никто из ребят не понимает, что вы их ненавидите? И их, и детский дом, и всю свою работу? Они все это понимают – и вас тоже ненавидят. Завтрак, обед, ужин, тихий час – каждый день… Представляю, как вам весело в таком месте работать. – Она хотела засмеяться, но издала звук, похожий на всхлипывание. – Поня-ятно, почему вы ребят так не любите. Сегодня мы с Викой отсюда уедем, и уже сегодня вечером у нас всё будет совсем по-другому. И ещё много раз всё будет меняться, и начинаться что-то новое. И у всех, кто здесь живёт, точно так же. А у вас так и останется – завтрак, обед, ужин, прыщавый Кудинов, толстая Брайцева, гадкая Тихонина… Не они, так кто-то ещё, намного хуже… Столики, тарелки, зеркала, забитые унитазы, сломанные карандаши, порванные книжки… Вы, наверное, просто мечтали провести всю свою жизнь в таком месте? Вы до самой смерти будете тут работать – и никогда, ничего у вас не изменится. Вас как Зинаиду Фёдоровну отнесут на кладбище – и все тут же забудут, что вы были. Уже на следующий день ни один человек о вас никогда вспоминать не будет, ни один ребёнок!

Лицо Ольги Дмитриевны превратилось из обычного живого во что-то мёртвое, застывшее, напоминающее глиняную маску. Воспитательница повернулась и на подгибающихся ногах побрела к выходу. По пути она опрокинула табуретку и зацепила несколько кроватей, но даже не остановилась.

Когда она ушла, дверь в группу осталась приоткрытой, а через минуту в умывальнике зашумела вода.

Услышав это звук, Ирина очнулась от полубессознательного состояния, в котором пребывала последние несколько минут. Сейчас она едва бы смогла повторить всё, что говорила в последние несколько минут, словно эти слова кто-то вкладывал в её голову, а она просто открывала и закрывала рот.

Вода в умывальнике перестала шуметь. Вскоре с силой хлопнула закрываемая в спальню дверь и отсекла лишние звуки.

Ирина встала на ноги и не смогла удержаться, чтобы не одёрнуть простыню: некоторые привычки срабатывали совершенно автоматически. Кому теперь понадобится, чтобы кровать была заправлена аккуратно? Ольге Дмитриевне или кому-то из девчонок, кто будет эту кровать перестилать. И зачем им облегчать работу? А ещё интересно, кто теперь будет спать на этом месте?

Она тихо, на цыпочках, стала пробираться к тому месту, где стояла кровать Вики. Она вдруг поняла, что впервые в жизни ходит по спальне, когда остальные спят. Некоторые девчонки в тихий час бегали в туалет или просто баловались, шныряя туда-сюда, а Ирина послушно лежала в своей постели, ждала, когда закончится тихий час, и в конце концов засыпала. До сих пор девочка была уверена, что никто, кроме неё, днём не спит. Теперь, убедившись в противоположном, немного удивилась.

Девчонки спали, да ещё как! Разумихина, разложившая все свои вещи под кроватью, чтобы высохли, завернулась в одеяло, словно в кокон; даже во сне с её лица не сходило жалобное страдальческое выражение.

Брайцева храпела так, что даже одеяло над ней приподнималось. Странно, что от этого храпа не просыпались остальные девчонки.

Тихонина лежала в своей кровати на спине, тихо и неподвижно, словно принцесса в хрустальном гробу. Даже на её одеяле не было ни одной складочки. Ирина на какое-то мгновение залюбовалась идеальными чертами её лица, даже беленький платочек, который она не снимала даже на ночь, очень ей шёл, но потом тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, и пошла дальше. Если бы все красивые люди были добрыми, как бы просто было отличать хороших людей от плохих! Тихонина красивая, пока спит, а, стоит ей открыть глаза, бросить два-три высокомерных взгляда, процедить сквозь зубы пару фраз – и всё очарование тут же рушится.