Верховья - Валентин Арсеньевич Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да и кому из весновщиков не нужны были деньги, у кого в жизни всего было достаточно, все ладно?
К полудню они добрались до Побочного. Дальше уже не было никаких поселков, только лес.
Раскисшей дорогой устало шли они прямо к конторе. Но та оказалась почти пуста, лишь одна женщина предпенсионного возраста сидела за столом в углу и лениво передвигала истершиеся костяшки на счетах.
— Нету, нету... Никого нет, — ответила она Княжеву с такой интонацией, будто он давно успел надоесть ей. — Все на участок с утра отправились, рабочих встречают.
— На Шилекшу никто не приехал? — спокойно, но в душе боясь ответа, спросил Княжев, присаживаясь на стул возле горячей печки.
— Да был кто-то, — весело ответила женщина. — Туда Чекушин ушел, вроде устраивает уж...
— Как был! — вскочил Княжев. — Мы же туда пришли! Телеграмму получали? Княжев я! Бригадир Княжев...
Женщина перестала двигать костяшки, повернулась к печке:
— Княжев?.. Говорили что-то и про Княжева. Тогда, наверно, не отдана.
— Когда же он будет? — спросил Княжев, думая о Шилекше.
Но она ничего не ответила, а только недовольно перетряхнула счеты.
В ожидании мастера сходили в столовую, а потом все расположились возле поленницы дров напротив конторы. Тут было так тепло и тихо, что кое-кто уже сидя дремал.
Туман поредел. Где-то недалеко за конторой слышался напористый шум бегущей воды. Начальства все не было, и Мишка, давно прислушивающийся к этому шуму, пошел на него по вытаявшим гривам.
Оттуда, из лесов, катилась пенная упругая струя, огибала поселок. Как жидкое стекло, она скатывалась с луговины в бочаг, шевелила и изгибала на дне его длинные космы прошлогодней осоки.
Мишка еще не видывал лесных рек и подошел поближе. Какая-то загородь тянулась тут по задворкам, и Мишка сел на избочившееся прясло, снял шапку. Светлая лента струилась под солнцем, завораживала бесконечным плавным скольжением, мерным своим говором. Грело солнышко, зеленел вблизи лес, и где-то уже рядом пробиралась в этом лесу Шилекша. Глядя на воду, Мишка думал, что есть еще радость в жизни, и стоит жить хотя бы ради того, чтобы вот так видеть ежегодно весну, слушать журчание воды, впитывать в тиши доброе тепло солнца.
Бригада от безделья томилась возле поленницы. Кому надо, сходили в магазин — ремень, бритву или мыло купить.
Княжев много раз убегал в контору, куда-то звонил там и снова с решительным суровым лицом выходил на крыльцо.
Когда Мишка вернулся, часть весновщиков, откинувшись спинами к поленнице, блаженно дремала на солнышке, а Шмель, сидя на чурбаке, тихонечко наигрывал им «На сопках Маньчжурии». Сорокин, найдя где-то осколок стекла, скоблил им и без того гладкий свой шест.
Мастера не было.
С поляны он ушел часов в двенадцать, наказав Сергею готовить койки и постели, а сам в один дух побежал в гараж. Только сейчас он вспомнил, что забыл вместе с вагончиками отправить на поляну крепежный материал — цепи-«утки», тросы и проволоку.
День не спеша, устало клонился уже к закату, и Княжев вымотал себе всю душу неизвестностью и ожиданием. Даже Мишке не хотелось больше глядеть на эти дома, поленницы, скворечники и вытаивающие помойки. Все это было чужое, ненужное сейчас, и надо было скорее уйти — остаться, наконец, наедине с лесами, водой и небом.
Нескоро разбитый грузовик, ноя расхлябанным кузовом, подкатил к конторе. Но Чекушин, едва выскочил из кабины, с ходу же начал выговаривать:
— Задерживаетесь, задерживаетесь, товарищи! Нехорошо, ясно-понятно... Грузитесь в машину, ясно-понятно, и едем. Так. Забрасывай мешки!..
Княжев был до того рад, что работа не сдана и что все получится, что не стал ничего говорить, а первым залез в кузов.
Несколько раз забежав в контору, Чекушин ловко запрыгнул на подножку, оглядел всех в кузове, скомандовал:
— Поехали! — и кивнул русоголовому без шапки, в телогрейке нараспашку шоферу. Это был Пашка, который вчера трактором притащил в лес вагончики. Он хлопнул дверцей, и машина понеслась из поселка. У Мишки сжалось внутри: «Вот он, наступил момент — сейчас начнется весновка!»
Миновав луговину, машина запрыгала по корням, среди пней, меж которых начала вилять дорога. И в кузове тоже все запрыгало: люди, мешки, цепи. Мишке было весело и смешно оттого, что старик Сорокин тоже, как мальчишка, подпрыгивал вместе со своим багром и рюкзаком. Наконец кто-то посоветовал ему бросить багор на дно кузова и держаться свободной рукой за борт.
Несмотря на плохую дорогу, шофер ничуть не сбавлял хода, и машина ловко юлила меж пней. Призывник Пашка привык ездить по таким дорогам, и для него это не было новостью. Мишка держался одной рукой за борт, другой за рюкзак, подпрыгивал вместе с рюкзаком и успевал глядеть на приближающийся лес, на солнце, склонявшееся к вершинам и тоже прыгающее с каждым прискоком машины. К счастью, не проехав и часа, машина остановилась у раздорожья, и Чекушин, распахнув дверцу, спрыгнул на снег:
— Сюда, товарищи, отворотка вправо, ясно-понятно! Дальше засядем, не проехать! Снимай такелаж...
Мишка прыгнул в оттаявший рыхлый снег и понял, что теперь уже недалеко.
Слезая с машины, все смеялись, подшучивали, но Мишка уловил в этой веселости уже и некоторую сдержанность, серьезность.
— Такелаж придется пока здесь оставить, на дороге, — сказал Чекушин, — привезем на тракторе, или сами наутре сходите, ясно-понятно... Недалеко тут.
И снова бригада растянулась цепочкой по лесной дороге. Хотя никакой дороги не было, а были просто два санных следа от полозьев вагончиков.
Солнечный день устало завершал свое сияние. Лес стоял смешанный, древний, и по низу его было уже как бы сумеречно. Каждое дерево высилось настолько могуче и самостоятельно, что одна человеческая жизнь перед ним вроде бы ничего и не значила. Мишка подумал, что это и есть те самые леса, в которых работали его отец, дед, прадед...
