Рассвет над морем - Юрий Смолич

Яхта была под французским штандартом, и население города высыпало на берег — смотреть на французский десант.

Прошел слух, что это легкокрылое спортивное суденышко — флагман крупной эскадры тяжелых броненосных кораблей.

В таком парадоксальном несоответствии одесские «мудрецы» и львы петербургских великосветских салонов, ныне ставшие табором у спасительных одесских берегов, усматривали галантное проявление типичного французского остроумия и легкомыслия. Милые шутники, двинув огромную и могучую армаду, с тонким юмором подчеркивали увеселительный характер своего боевого похода. За яхтой-флагманом должны были прибыть на одесский рейд пятьдесят крейсеров, линкоров и субмарин.

Береговой телеграф — речь идет не о пустомелях и сплетниках приморских бульваров, которые сами выдумывают и сами же распространяют несусветные слухи, а о вполне реальном прямом проводе «Англо-черноморского телеграфного агентства» — уже принес известия из других пунктов черноморского и азовского побережья: в порты Батума, Новороссийска и Ростова прибывала английская эскадра, в севастопольскую бухту вошли французские и итальянские корабли. Вымпелы американских, английских, французских и итальянских судов проходят через Босфор и держат курс на порты Черного моря.

Всю ночь напролет на мачте французской яхты, бросившей якорь на рейде, будоража население Одессы, вспыхивали и гасли сверкающе-синие огоньки. Искровой радиотелеграф яхты держал связь с Константинополем.

Представитель военного командования союзных армий генерал Бартелло, находившийся в рубке яхты, запрашивал генерала Франшэ д’Эспрэ — главнокомандующего союзных армий на Востоке — о церемониале высадки на берег военного и гражданского представителей Антанты.

Ответ пришел не сразу, а уже поздней ночью — после консультации генерала Франшэ д’Эспрэ, находившегося в Константинополе, в Турции, с представителем Франции в ранге посла, мосье Сен-Олером, который в Яссах, в Румынии, возглавлял дипломатический корпус союзнических стран на Ближнем Востоке и юге Европы.

Военному представителю Антанты предписывалось временно — до получения указаний из Парижа — воздержаться и на российские берега не сходить. Консулу же Франции с особыми полномочиями, как гражданскому представителю правительства, предлагалось сойти на берег немедленно, не дожидаясь выяснения вопроса по военной линии, однако судна не швартовать и держать его покуда на рейде. Высадку консулу рекомендовалось произвести не корабельным шлюпом, а средствами местного портового транспорта: этим надлежало подчеркнуть, что консул не имеет отношения к военной администрации, что он только дипломатический представитель и прибывает как гость страны.

Катер начальника одесского порта еще с вечера егозил на волнах у парадного трапа яхты.

Но консул Франции с особыми полномочиями решил, что во имя государственного престижа и для соблюдения дипломатического этикета ему подобает сойти на берег только после завтрака.

Он появился у борта яхты точно в десять вместе с женой.

Утро было серое и туманное — типичное для Одессы во второй половине ноября, но с моря уже тянуло ветерком, и через часок-другой — что тоже типично для одесского климата — несомненно, должно было выглянуть солнце. День обещал быть ясным и теплым. Волнение на море утихало, судно покачивала медленная, ленивая зыбь, прибой у берега ложился длинными спокойными полосами.

Мосье и мадам Энно еще в иллюминаторы кают-компании вдосталь нагляделись на береговой пейзаж — на величественную панораму прекрасного приморского города, импозантного и ласкающего взгляд даже сквозь дымку туманного осеннего утра.

Ни мосье Энно, ни мадам Энно не были особенными любителями природы или ценителями красоты, однако, остановившись у трапа, на виду команды катера, они сочли нужным на мгновение застыть с выражением крайнего восхищения открывшимся видом.

Мадам Энно даже слегка вскрикнула — так, чтоб услышали на катере внизу, и вслед за тем порывисто вздохнула, чтобы снизу, с катера, отчетливо обрисовался на фоне неба общий контур ее грациозной фигуры.

Мадам Энно придерживалась взгляда, что красивая женщина должна производить впечатление с первого шага, независимо от того, кто на нее смотрит и вообще смотрит ли на нее кто-нибудь. Быка, говорила она, надо сразу брать за рога. Кто был бык и о каких рогах шла речь, этого мадам не считала нужным комментировать.

Но бриз подхватил полы манто, отвернул их и пробежал по телу холодными струйками. Мадам Энно поспешно запахнула полы и поежилась. Это поеживание тоже имело свое символическое значение: оно должно было засвидетельствовать заранее перед всеми, кто ее видел, деликатность и изнеженность ее натуры и вообще ее нерасположение к каким бы то ни было жизненным невзгодам.

Впрочем, то утро и в самом деле было прохладным, а мосье и мадам Энно были одеты легко, по обычаю парижан.

На плечах у мадам Энно были только легкие шиншиллы, а на голове легчайший белый беретик из ангорской паутинки. Палантин из шиншиллы был лишь недавно приобретен в Константинополе за полцены у супруги какого-то еще в семнадцатом году бежавшего из Петрограда и прожившегося русского сановника. Берет был галантным и, возможно, символическим подарком самого главнокомандующего Франшэ д’Эспрэ, — в дипломатических кругах Ближнего Востока шептались о флирте почтенного старца в боевых орденах с пикантной консульшей в шаншиллах. А драгоценную шерсть ангорских коз французские интенданты забирали у турецких скотоводов за гроши.

Мосье Энно был в Пальмерстоне тонкого черного сукна, на голове у него был легкий котелок с муаровой ленточкой.

Элегантный котелок и бархатный воротник Пальмерстона очень шли мосье Энно; его черные усики стрелками приобретали в таком обрамлении особенно мужественный вид.

Но ветер крепчал, и мосье Энно и в самом деле озяб у открытого борта. Поэтому он перестал любоваться видом и, галантно предложив руку мадам, поспешил к трапу.

На катере немедленно раздалась команда, даже заиграла боцманская дудка — и весь экипаж подтянулся.

Начальник порта — седоусый моряк в форме капитана — стоял внизу, у трапа, и, когда нога консула ступила на палубу катера, молодецки отдал честь. Консул одарил его галантной улыбкой и тоже приложил два пальца к своему котелку. Он собирался подать руку мадам, которая уже семенила по трапу, но из джентльменских соображений чуть помедлил, справедливо полагая, что сей акт вежливости пожелает выполнить сам начальник порта — гостеприимный хозяин. Но начальник порта вдруг вытянулся «смирно» и начал барабанить рапорт. Мосье Энно, как человек абсолютно штатский, не был подготовлен к принятию рапорта, не знал совсем воинского этикета, удивился и растерялся.

Как раз в это время мадам прыгнула на палубу. Но волна вдруг качнула катер, палуба вдруг ушла далеко вниз, и мадам, слегка взвизгнув, на миг повисла в воздухе, между морем и небом, а затем тяжело упала в объятия двух бравых матросов, стоявших у трапа.

Мосье Энно поспешно наклонился с бортовой скамьи, на которой он стоял, чтобы, не теряя времени, помочь мадам, и весь рапорт начальника порта — косноязычная и громогласная мешанина из уверений, что в порту все спокойно, и выражений счастья по случаю лицезрения посланца дружественной державы — был обращен, таким образом, к спине мосье Энно.

Это происшествие было исчерпано тем, что мадам подарила бравых матросов милой улыбкой и мужа по-русски «свиньей», а мосье Энно вдруг пожал начальнику порта руку и произнес в тонах наивысшей экзальтации: «Вив ля Рюси!»[7] Потом, спохватившись, он поспешил прибавить: «Э мосье гетман д’Украин оси!»[8]

Захлопал винт, и катер сразу дал полный ход. Стрелой полетел он к белому маяку на конце Рейдового мола.

Мосье и мадам Энно, пикируясь по поводу только что пережитых происшествий, стояли рядом на носу катера, начальник порта — навытяжку несколько в стороне. Матросы — те, что приняли в свои объятия мадам, — обменивались позади своими непосредственными впечатлениями, с некоторыми натуралистическими подробностями, относящимися к формам мадам. Высказывания их, хотя и не вполне пристойные, не были, однако, обидны для мадам. Они высоко оценивали ее достоинства, даже льстили ей. Однако, чтобы избежать в дальнейшем возможных недоразумений, да и не без коварного женского кокетства, мадам Энно, не слишком сердито стрельнув в сторону матросов глазами, обратилась к начальнику порта полным голосом и на чистейшем русском языке, если не принимать во внимание некоторых особенностей одесского диалекта:

— Расскажите же нам, господин капитан, что-нибудь за вашу прекрасную Одессу.

Матросы осеклись на полуслове и поспешили спрятаться за бухту каната. Но начальник порта растерялся еще больше и начал что-то лепетать о том, что он, видите ли, не местный, что родители его — рязанские помещики, а сам он до этой чертовой гетманщины, то есть при старом режиме, служил на Балтийском море, но должен был бежать оттуда из-за большевиков…