Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Документальные книги » Биографии и Мемуары » Дорога памяти - Софья Прокофьева

Дорога памяти - Софья Прокофьева

27.12.2023 - 19:46 0 0
0
Дорога памяти - Софья Прокофьева
Описание Дорога памяти - Софья Прокофьева
Творческий путь замечательной сказочницы Софьи Прокофьевой сложился необычно. В юности она начала писать стихи, которые высоко оценили Борис Пастернак, Арсений Тарковский… Однако ее поэзия оказалась несозвучной сталинскому времени. Найти свою стезю удалось не сразу, но теперь всем известно, что яркий талант Прокофьевой воплотился во множестве увлекательных волшебных сказок, на которых выросло не одно поколение.
Читать онлайн Дорога памяти - Софья Прокофьева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5
Перейти на страницу:

Софья Прокофьева

Дорога памяти

© София Прокофьева, 2015

© Валерий Калныньш, оформление и макет, 2015

© «Время», 2015

* * *

Память чиркнула спичкой,Высветила лицо,И забывчивый ангел устыдился.Значит, все-таки было?Значит, было это лицо?

Вера Маркова «Луна восходит дважды»

Я еще маленькая. Наверное, мне лет пять, не больше.

У папы такие твердые руки. Он подводит меня к окну.

– Не гляди… Пока не гляди… Это молодой месяц, на него нужно смотреть только через левое плечо. Не гляди…

Папа поворачивает меня и крепко держит за плечи.

– А теперь – можно. Гляди, Сонечка.

Я гляжу на небо через левое плечо. На густом, темносинем бархате – узкий, острый серп месяца. Такой узкий и острый! Кажется, он прорезал небо, а там, за мягкой бархатной темнотой, совсем другой мир, весь из серебра.

– Это молодой месяц, – говорит папа. – А посмотришь через правое плечо – увидишь…

– Что, что увижу?

– Потом, когда-нибудь… Хотя, пожалуй, я скажу тебе: ты увидишь свою прошлую жизнь. Сейчас ты не поймешь… Позже, когда-нибудь. Но не будем об этом.

– Правда, месяц – как серебро?

Прошли долгие годы. Я уже забыла, что говорил мне папа, – смотрела на луну не задумываясь, как придется. Но вот однажды случилось так, что я посмотрела на молодой месяц через правое плечо.

Я увидела дорогу. Она уходила куда-то далеко-далеко в глубокую бесконечность.

Моя жизнь… Почему жизнь? Какая длинная дорога!

Хотя чему удивляться? Мне восемьдесят шесть лет. Тусклый неясный свет. Туман, дымка – чем дальше, тем гуще. Не разглядишь… Какие-то тени… Сколько их! Исчезают – и появляются снова. Это призраки, совсем прозрачные. Но они не мешают друг другу. Да нет же, это не призраки! Просто они так далеко, что их не разглядишь. Это люди – сколько их! Они проходят сквозь деревья, сквозь стены домов.

Но вот я вижу маму. Она наклоняется надо мной в вечернем полумраке. Она целует меня.

На маме черное шуршащее платье с высоким сборчатым воротником огненного цвета. Это так красиво, и от мамы удивительно и сладко пахнет. Я понимаю, она куда-то уходит.

– Спи, спи, маленькая…

И вот уже нет ее. Остается только затихающий шелест длинного платья и чудесный запах.

И вот опять мама. Но уже в сером байковом платье с широкими, поднятыми у плеч рукавами. Это платье сшил ей папа.

– В нем тепло и уютно, – улыбается мама, – но с изнанки столько ниток, запутаешься! Никак не наденешь!

Мой папа художник, но платье он все-таки сшил маме сам, как умел. Я помню папу за мольбертом. На холсте мамин портрет. И краски в разноцветных заманчивых тюбиках. Но трогать их нельзя. Масляные краски плохо отмываются.

Мы живем в просторной пятикомнатной квартире на верхнем этаже старого дома. Я помню большую кухню с закопченным потолком, с плитой, которую топят дровами. Там, возле плиты, где потеплее, меня купают в гремящем старом корыте.

Иногда приходит худая и мрачная тетя Дуся из соседней квартиры. У нее на кухне плохо растапливается плита и дымит. Она яростно размешивает кипящий борщ в большой старой кастрюле с мятыми боками.

Мне кажется, что эта кастрюля и корыто, в котором меня моют, – родственники.

Часто приходит Зоя, ее дочка, вся в светлых кудряшках. Она сильно хромает, припадая на один бок. Моя няня Сергевна рассказывала, что Зою завалило кирпичами, когда у нее на работе упала стена. Тетя Дуся хлопочет, но денег пока не платят.

– Ребенка не ошпарь! – рычит Сергевна.

– Как же! – страшным голосом отвечает тетя Дуся, разбрызгивая бурые капли.

Не домыв меня, Сергевна, ворча, кого-то проклиная и тут же браня себя за грешные слова, заворачивает меня в простыню и уносит.

Четыре комнаты нашей квартиры выходят окнами на Маросейку, пятая комната – большая, сумрачная, таинственная – окнами во двор. На окнах – занавески с длинными изогнутыми лилиями. Когда сквозняк надувает их, лилии кажутся мне живыми. Они как будто растут, движутся и вот-вот убегут с занавесок. Это комната дяди Сени, Самуила Евгеньевича Фейнберга.

Только спустя много лет я узнала, что он один из самых знаменитых пианистов двадцатого столетия. Посреди его комнаты – большой концертный рояль. Если повезет, под него можно забраться, а уж вытащить меня из-под рояля можно только за ногу.

Каждое утро дядя Сеня играет Баха. С этого начинается его день, да и мой тоже. И вот вся квартира наполняется таинственной музыкой, хотя комната дяди Сени – в дальнем ее конце.

Музыка окружает меня, рождая необыкновенные образы и видения, поддерживает прозрачные колонны и уносит их куда-то ввысь, где среди облаков просвечивают дымчатые рыцари, стрельчатые башни еле различимых замков.

Я вспоминаю: у меня, как ни странно, треугольная комната, где я живу с моей няней Сергевной. Она староверка, свою посуду держит отдельно от нашей, но ходит в православную церковь, потому что церкви для староверов в округе нет, – может быть, в те годы вообще нет в Москве.

Рано утром, еще не рассвело, я слышу грохот в коридоре от брошенной на пол охапки дров. Сергевна растапливает печку. И скоро уже можно босиком подбежать и прижаться к теплым изразцам спиной или боком.

Суровая, мрачная – но со мной Сергевна неизменно нежна, ласкова, терпелива. За всю жизнь в нашей семье – а она у нас прожила долго-долго, и даже в эвакуацию во время войны ездила с нами – за всю жизнь она не сказала мне ни одного резкого слова: «Ребенок, что с него взять?».

Я помню, как Сергевна сидела неподвижно на высоком стуле с окаменевшим, застывшим лицом, похожая на древнего идола. Я видела таких идолов у папы в книгах на картинках.

Деревенская родня – все оборванные и почти босые – рухнули перед Сергевной на колени, гулко стукнув лбами о старый паркетный пол. Меня, ребенка, это поразило. Потом оказалось, что они, совсем изголодавшись, продали, ничего не сказав Сергевне, ее еще крепкий деревенский дом и главное богатство – швейную машинку «Зингер».

Потом родственники были, конечно, прощены. Мама дала им денег, какой-то одежды.

Детская память выборочна, но что-то она запоминает накрепко и словно прячет в своих тайных далеких закромах. Вот так мне запомнилось, в наш дом как-то пришел странный человек с длинной полуседой бородой, в рваной куртке, из-под которой торчала ситцевая рубаха. Ему продали дяди Сенин концертный фрак.

Через какое-то время он пришел снова и сказал: «А нет ли у вас еще такой одежки? Уж больно хороша. В ней вольготно пахать: ветерком продувает».

Но у дяди Сени оставался еще только один фрак, а он был выступающий пианист, и фрак нужен был ему для концертов.

Теперь о другом. У меня над постелью, как и в детстве, висит большой мамин портрет: прелестная юная женщина легко и свободно сидит в кресле, держа в одной руке темно-алую розу. Этот портрет написал мамин первый муж – Валентин Александрович Яковлев, замечательный художник, член «Московского салона».

В 1898 году в Петербурге создается художественное общество «Мир искусства». Выставка этого общества привлекает самых блестящих художников северной столицы.

Но в Москве ярко живет и кипит своя творческая жизнь. В 1911 году открывается первая выставка «Московского салона». Выставка имела бурный успех. Неудивительно, что в том же году открывается вторая выставка «Московского салона».

Если «Мир искусств» объявлял себя «Базаром талантов», то молодые живописцы, объединившиеся вокруг «Московского салона», были одержимы попыткой возродить, естественно, в новых, более современных формах, живопись старых мастеров, с ее тонкими лессировками, углубленным колоритом, возвратом к античным сюжетам.

Наиболее выразительные идеи «Салона» воплотились в станковой живописи Валентина Яковлева и Ивана Захарова. На выставках их картины привлекали всеобщее внимание.

Постепенно они становятся идейными руководителями этого классического и вместе с тем нового направления в изобразительном искусстве.

В 1912 году Валентин Александрович Яковлев на одной из выставок «Московского салона» встретил худенькую девушку с собранным на затылке пышным пучком золотисто-рыжих волос с необычайно нежной бело-розовой кожей. Это была моя мама Мария Ивановна Коровина. Как писал в своих письмах Валентин Александрович, облик этой девушки поразил его.

Ее нельзя было назвать красавицей, но что-то поэтичное, невыразимо нежное, полное жизни было в ее прелестном облике.

Они поженились в 1915 году. Венчание было скромное в небольшой старинной церкви Фрола и Лавра в центре Москвы. Эта церковь вскоре после революции была снесена.

Как-то я спросила маму:

– А чем же ты угощала своих гостей на свадьбе?

– Да, собственно, особенно ничем. Ведь была война, разруха. В магазинах на полках пусто. Но мы с соседкой приготовили ведро винегрета. Это был уже истинный пир. И обменяли шторы в гостиной на буханку хлеба.

1 2 3 4 5
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Дорога памяти - Софья Прокофьева торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит