Ксенотанское зерно - Константин Костин

Константин Константинович Костин

Ксенотанское зерно

Глава 1

В деревне Черный Холм, что раскинулась на берегу Козьей речки у города Штайнц, который находится в королевстве Нассберг, названного в честь низкой горной цепи, со склонов которой сбегают множество речек и ручьев, на чьих берегах копают знаменитую нассбергскую глину, из которой местные умельцы-гончары лепят не менее знаменитую нассбергскую посуду, в особенности кубки, из которых так хорошо пьется красное вино из виноградников Диводура, который располагается к западу от Нассберга, но не по соседству, так как между ними лежат такие государства, как королевство Фоллердрахен, славное своей сталью, маленькое баронство Кнебель, известное своими плотниками (и более, к сожалению, ничем), прославленное своими медными рудниками маркграфство Штиппе, а также герцогство Цвек, в котором делают знаменитые двери из не менее знаменитого дуба, который…

Постойте, о чем это я? Ах, да.

В деревушке Черный Холм жил старик крестьянин по имени Ганс. Жил не сказать, чтобы плохо, для труженика нет ничего невозможного. Пахал землю, продавал зерно на ярмарках. Отремонтировал и запустил старую мельницу, которая вот уже несколько десятков лет стояла заброшенная. Высадил чудесный яблоневый сад. Построил дом, высокий, трехэтажный, чьи стены были исчерчены темными балками. Благо, есть кому жить в этом доме.

Было у старика Ганса три сына. Все три, как на подбор, каждым крестьянин гордился. Каждому есть, что оставить в наследство…

Да, не каждому удается дожить до девяноста лет. Вот и Гансу не удалось: всего шестьдесят восемь, а смерть уже на пороге.

Старый Ганс приоткрыл глаза, в последний раз взглянуть на небо. Его кровать стояла во дворе: два старший сына только что вынесли ее, чтобы отец отходил в мир иной не в темной и душной комнате, а на свету и свежем воздухе.

— Иоганн… Ты здесь… — проскрипел старик.

— Здесь, отец, здесь, — старший сын крепко держал за руку беременную жену.

— Фриц…

— И я здесь, — средний стряхивал мучную пыль: пшеницу деревенские жители уже сжали, обмолотили и теперь возили зерно на мельницу.

— Якоб… Якоб…

— Якоб в поле, отец. За ним уже послали.

Да, конечно, тяжело больной в доме — очень плохо. Однако работа в деревне продолжается и коров в поле гнать кому-то надо. Да и сидеть днями у постели отца, ожидая, когда же тот, наконец, испустит дух, оно как-то…

Младший сын, Якоб, лежал в тени прибрежной ракиты и смотрел, как облачка плывут по небу, медленно-медленно. День был тихий.

В полдень уже жарко и коровы потянулись к реке, чтобы напиться. Пастух повесил кнут на торчащий сучок и прилег отдохнуть.

Было Якобу всего-то восемнадцать лет и отец уже давно мучил его вопросом, когда же наконец его младший женится. Когда, да когда… Ну куда торопиться? Отец хотел наследников? Так вон, у Иоганна жена уже вторым беременна, Фриц всего месяц как женился, того и гляди скоро и у него сыночек появится. Ну или доченька. А Якобу торопиться некуда. Тем более что он еще… как бы… не очень точно знает, что делать с молодой женой, когда она, наконец, заведется.

Нет, общее направление Якобу было известно, все-таки в деревне живет, но вот опыта было мало… Очень мало. Да что там, вообще не было. Обходили Якоба девушки. И чего им, спрашивается, надо? Вроде не урод. Можно даже сказать, красавец.

Парень прополз на животе по толстому стволу, склонившемуся над рекой, и посмотрел в свое отражение.

Из воды на него глядело круглое, как лепешка, лицо, с большими глазами, чуть прикрытыми набухшими веками, нос-картофелина, уши-лопухи, толстые губы, низкий лоб, к которому прилипли колечки волос… И все это — бледно-зеленого цвета.

— А ну, кыш! — Якоб махнул кулаком. Русалка обиженно булькнула и ушла в глубину.

Жил здесь речной народ, вон там, в омуте под старой корягой. Две взрослые русалки и три молодые, совсем девчонки. Местные их не трогали, что в русалках опасного? Ну, утащит на дно, ну, утопит. Ну, сделают они из тебя рагу под жабьей икрой, ну и все. Тут же главное, осторожность соблюдать: ночью к реке не подходить, пьяным да голым не купаться, если ты рыжий — всегда на шее козье копытце носи, когда к воде приближаешься, а если сапожник — то дубовый желудь… Все просто.

— Ах, ты… — Якоб вскочил и начал отплевываться: мстительная русалка подкралась к задумавшемуся парню и ловко плюнула тому в рот струей пахнущей болотом и тиной воды.

— Якоб! Яко-об! — на склоне холма мелькало белое платье: к парню бежала Хильда, соседская девчонка. Вот хоть ее возьми: сколько Якоб с ней разговаривал, пряниками угощал, а она только смеется да уворачивается. Говорит, муж мой будет только солидным да богатым, а не молодым парнишкой, у которого всего и имущества, что папенька подарил.

— Якоб, ты что тут делаешь? — девчонка с подозрением взглянула на мокрую рубаху.

— Да я… это… с русалкой…

— Некогда веселиться. Отец твой умирает, к себе зовет. Наследство будет делить…

Умирает? Якоб сорвался с места.

— Яко-об! — крикнула ему вслед Хильда, — Ты смотри, если наследство будет хорошее, я за тебя пойду-у!

Нашла время.

— Дети мои, — отец осмотрел запыхавшегося Якоба и удовлетворенно закрыл глаза, — В наследство вам оставляю я… А где священник?

Якоб посмотрел на Фрица, Фриц — на Иоганна, тот — оглядел двор. Священника не было.

— Вы что, не позвали священника? Иди… — Ганс закашлялся, — Идите за ним, бегом…

Через пять минут во дворе был и отец Вальтер и еще два крестьянина-соседа, как свидетели.

— Все здесь?

— Все, все…

Три брата стояли в ряд, все молодые, крепкие, широкоплечие. Может, ростом их бог и обделил, невысоки были сыновья, ну так и сам Ганс рослым не был. Зато сразу видно — его сыновья, одинаковы, как будто близнецы. Светлые волосы пострижены коротко, как стерня в поле, круглые головы и у всех троих — одинаковые ярко-синие глаза. И упрямые лбы. Если им чего в голову взбредет — пока не сделают, не отступятся.

"Моя порода", — подумал старик.

— Иоганн, ты здесь?

— Здесь, здесь…

— Фриц, ты здесь?

— Здесь…

— Якоб?

— Здесь.

— Марта?

— Здесь, батюшка.

— А маленький Адик с тобой?

— Да.

Ганс открыл левый глаз:

— А кто на мельнице?

— На мельнице Карл, — успокоил старика Иоганн.

— Хорошо… — Ганс закрыл глаз, — Карл — хороший батрак, Иоганн, умный… Это плохо, когда батрак — умный, за ним глаз да глаз нужен… Понял, Иоганн? Потому что мельницу я оставляю тебе. Ты у меня парень умный, ты справишься… Еще я тебе оставляю первые два этажа дома — у тебя семья, тебе нужно где-то жить… Поля… Тоже тебе… И еще деньги… Они закопаны в горшке на мельнице… Помнишь, там старый жернов разбитый лежит? Под ним…