Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

– Спасибо, мне полегче… – прошептал я. – Только говорить не могу…

Так продолжалось всю ночь и под утро я уснул. Утром проснулся свежим и бодрым, но как только я произносил слова «Господи» или «Иисусе», то же самое ощущение безпредельного блаженства наполняло всю душу.

Время шло, а нам еще предстояло добраться до верховий Оби-Хингоу, что и было нашим первоначальным планом. Медленно и осторожно я поднялся. Мы перекусили, упаковали рюкзаки и отправились дальше по дороге, ведущей нас все выше и выше по уходящей вверх долине. Состояние безграничного счастья и безпредельной радости не покидало меня. Чтобы это переживание не усилилось снова, я старался идти молча, внутренне оставаясь благоговейным наблюдателем того, что совершалось в моей душе. Но как только ум вспоминал начало молитвы «Господи Иисусе», это удивительное блаженное переживание опять возобновлялось, вынуждая меня останавливаться и замирать.

Так мы брели километр за километром, делая частые привалы, на которых мой ум снова погружался в состояние неземного блаженства. Все остальное – ни удивительные ущелья, уходящие в таинственные дали, ни острые горные пики, возвышающиеся над ущельем, словно языки пламени, ставшие камнем, ни виднеющиеся вдали ледники Дарвазского хребта – ничто не запечатлелось в душе. Все это я увидел потом, когда проходил этой дорогой еще раз. Мы прожили в верховьях ущелья несколько дней, где я почти все время лежал в спальнике, безмолвно молясь, а Петр, сидя, молился рядом.

Тихо и постепенно моя душа возвращалась в обычное состояние, только ощущение несравнимого ни с чем счастья присутствовало в ней неисходно. На обратном пути я попросил моего друга никому не рассказывать о том, чему он невольно оказался свидетелем. К его чести он действительно сдержал свое слово. В Душанбе мы вернулись здоровыми и бодрыми. Все во мне внутри совершенно успокоилось, но душа стала другой настолько, что сам себе я уже виделся иным человеком, чем был до этого похода в горы. Через несколько дней я уехал в Пештову и мы с Петром расстались до следующей встречи. Это путешествие изменило не только меня, но и моего друга, который неожиданно для себя перебрался в горы, которым посвятил всю свою жизнь.

Лето прошло в молитве, работах в огороде и сборе тутовника. Затем пришла пора сбора орехов. Со стороны администрации лесхоза начались строгости. На сбор орехов в лесничество каждый год приезжал специальный уполномоченный из Москвы и наблюдал за сбором урожая. Излишки орехов у населения изымались начальством. Людям приходилось прятать свои запасы, пытаясь добыть скудный заработок для своих семей от продажи плодов. Наши орехи Авлиекул вывез пораньше, оставив мне на зиму два мешка из нашего урожая для еды.

Когда он собрался переезжать с семьей на зиму пониже в кишлак, к нам на лошадях подъехала группа местных жителей. По бокам лошадей висели навьюченные мешки с орехами. Они просили геолога спрятать их запас у нас в доме, примерно, мешков пятнадцать. Мы сложили весь груз в темную комнату, где стояла записывающая аппаратура. Авлиекул попрощался со мной и попросил никому не говорить о спрятанных мешках с орехами. Я пообещал молчать и остался один.

Но мое одиночество через несколько дней было нарушено гудением подъехавшей машины, которая тут же принялась сигналить. Из нее вышли директор лесхоза, грузный мужчина со строгим лицом, и парторг, худенький таджик с колючим взглядом. Он единственный в кишлаке носил шляпу и невзлюбил меня с первого раза. Следом за ними из машины вышли два егеря, знакомые мне по их периодическим приездам на Пештову.

Между директором и мной состоялся следующий диалог:

– Вот скажи нам, ты честный человек? – спросил директор, уставившись в меня изучающим взглядом.

– Ну, вообще-то, честный… – ответил я.

– А раз ты честный человек, то честно скажи нам, у тебя кто-нибудь из наших людей из кишлака спрятал орехи?

– Нет, никто не спрятал, – я непреклонно стоял на своем.

– Точно?

– Точно.

– А если мы посмотрим?

– Смотрите! – твердо сказал я, решив, будь что будет, уповая на Бога.

Но мой твердый ответ рассеял у директора последние сомнения:

– Ну смотри, если узнаем, что прячешь орехи, то хорошего от нас не жди! – буркнул он, влезая в машину.

Парторг что-то недовольно шептал ему на ухо, но директор махнул рукой.

Вечером приехали владельцы спрятанных орехов. Несчастные кишлачные бедняки не знали, как благодарить меня, завалив мой дастархан лепешками и домашними сладостями. Отдай я их урожай директору лесхоза, как бы я потом встретился с ними и смотрел им в глаза? Этот случай многому научил меня – ставить на первое место правду Божию, а не человеческую и привлек ко мне симпатии местного населения, включая самого директора, который впоследствии узнал, что я помог беднякам. После этого он всегда покровительственно здоровался со мной за руку и звал в гости.