Громовая жемчужина - Анна Гурова

– Новое двойственное средство исцеления особо упорных одержимых, – сказал Рей, аккуратно поднимая с решетки прут. – Очищающий огонь и божественная сила императорской печати. Помнишь, когда-то я рассказывал, как истинный бессмертный изгнал беса из грешного градоправителя?

Ответом ему был вопль боли, который издал Ким, когда раскаленное железо коснулось его лба. Рей наклонился к нему заботливо, словно лекарь.

– Я понимаю, каково тебе сейчас, Ким. Боль – необходимая плата за освобождение от власти демонов. Возможно, ты даже возненавидишь меня, но со временем твой душа очистится, и ты, несомненно, поймешь, что я поступил правильно.

– Клянусь тремя преисподними, я убью тебя, Рей Люпин, – проговорил Ким, стискивая зубы от боли. – Тебя и всех твоих сообщников. Железом, или колдовством, или голыми руками, я вырву из тебя душу и отправлю ее в ад предателей. Даже если я умру, то все равно мой дух вернется и отомстит вам всем за то, что вы сделали со мной и Мисук!

Стражники в панике попятились к дверям, нащупывая свои охранные амулеты. Сам не замечая, Ким использовал звуки-ростки, превращающие слово в действие, и угроза стала проклятием.

– Императорская печать тоже не подействовала! – пролепетал чиновник с жаровней в руках. – Мы все погибнем!

– О да, хвараны проклинать умеют, – воскликнул Рей, волевым усилием отгоняя нахлынувший страх. – Нет бы чему доброму их научили! Ничего, скоро от ваших лагерей и духу не останется! Глядишь, лет через пять-десять хвараны станут просто безобидными мальчишками, а там их и вовсе разгонят за ненадобностью. Выйдите отсюда! – махнул он рукой чиновнику и перетрусившим стражникам. – Я займусь им сам.

Прогрохотали шаги, лязгнула дверь. В темнице остались только они с Кимом.

– Ну спасибо, вот она, благодарность! – раздраженно сказал Рей, садясь на край скамьи. – Недаром говорят – добродетель наказуема. Только смертельного врага среди хваранов мне сейчас и не хватало. Я и так хожу по краю, а теперь еще и побратим мечтает меня прикончить. Не знаю, стоит ли отпускать тебя. Может, подержать тебя здесь подольше… пока ты не образумишься и не поймешь, в чем твое благо?

– Как только я отсюда выйду, – сказал Ким, стараясь держать себя в руках, – ты мгновенно лишишься возможности заботиться о чьем-либо «благе».

– Кто тебе сказал, что ты отсюда выйдешь?

Рей достал из рукава небольшой свиток.

– В этом доносе, – одном из нескольких, – говорится о заговоре против императора, устроенном некими молодыми хваранами. Участники заговора перечислены, назван и его главный зачинщик. – Рей заглянул в свиток. – Мне горько говорить, но это ты.

– Что?!

– Разве это не твои собственные слова? – Рей снова развернул свиток и прочитал. – «Ходят слухи, что Ирраны утратили Мандат Неба. Если мне предложат главенство – я не откажусь».

– Я не имел в виду ничего подобного! Речь шла вообще о других вещах!

– Здесь, в Небесном городе, надо следить за каждым словом. Особенно тебе и твоим братьям. Разве ты не знаешь, как сейчас относятся к Енгонам? «Вечный источник смуты, отрава, разъедающая мир и покой государства!» – вот, что о вас говорят при дворе. Енгонов боятся, от них мечтают избавиться. И тут появляешься ты и даешь такой прекрасный повод! Какое можно раздуть громкое дело: княжич Енгон, казненный за колдовство, сожительство с оборотнем и государственную измену!

– Если ты и не Идущий в Рай, – с ненавистью сказал Ким, – то наверняка ими подкуплен.

Рей оглянулся на дверь и сказал тихо:

– А хоть бы и так – какая разница? Скоро здесь всё полностью переменится. Грядет новая эпоха – Эра Чистоты. Заблуждения развеются в прах, демоны будут изгнаны, боги в испуге затворятся у себя на небесах. В Среднем мире не будет ничего выше империи! Никаких велений богов – только человеческий закон! Справедливость, процветание, очищение!

– И ты во главе? Уже видишь себя первым министром?

– Почему бы и нет? Здесь есть еще кто-то, способный управлять государством? Ведь не ты же – демонопоклонник, безвольная кукла в лапах оборотня!

– А ты, стало быть, праведник?!

– Человек, который безукоризненно следует закону – морален, следовательно, добр. Для безупречного мужа правил не существует. Ибо он не следует правилам, а сам их создает.

– Ты сам – кукла в лапах у Идущих в Рай, – прошипел Ким. – Они выкинут тебя сразу, как только ты перестанешь быть им нужен! Зря ты забыл предсказание! Я тебе напомню: оба мы войдем в Небесный город, но только один из нас разрушит империю, и это буду не я!

– Довольно! – с бешенством воскликнул Рей. – Хватит пустых разговоров. Мы побеседуем завтра.

Давно затихли вдалеке шаги Рея, а Ким все не мог успокоиться. Все в нем клокотало от ненависти. Ему хотелось разбить голову о стену, чтобы покарать себя за слепую доверчивость.

«Как он мог так со мной поступить! Как я мог так в нем обмануться!»

Лоб невыносимо жгло клеймо, руки немели в колодках. Он пойман и заперт здесь как зверь в клетке, а на счету каждое мгновение: может быть, именно сейчас во дворце Вольсон умирает Мисук!

О себе Ким почти не беспокоился. Ведь за ним Енгоны. Дядя Вольгван возьмет Небесный Город штурмом, если императорские стражи посмеют причинить вред его племяннику! А Мисук? Станет ли он рисковать ради чужачки, горной нечисти, дочери ведьмы? Конечно, нет!

Ким несколько раз глубоко и медленно вдохнул, чтобы успокоиться. Сейчас не время беситься, и не время горевать. Он должен отринуть все чувства, иначе он пропал, и пропала Мисук. Ярость и нетерпение привели его в ловушку, холодный, трезвый разум его отсюда выведет. Ким выпрямил спину, насколько позволяли колодки, и поднял голову.

– Малый Утренний Канон, – хрипло произнес он неожиданно для себя, закрывая глаза. – Наизусть.

– Солнце встаетиз восточных змеиных тенет,словно восходитс самого дна земного.Небо измерит – и сноваПросит приюта у западных вод…

Сложная ритмика, длинные фразы на выдохе…Канон требовал полной концентрации, не оставляя времени на переживания и посторонние мысли… Постепенно боль отступила, в голове прояснилось, и из прошлого явился образ-видение. Крошечная часовня на вершине утеса, со всех сторон –грозящие смертью пропасти, уходящие за облака кручи, и на неогороженной площадке, где едва поместятся двое, – неподвижная фигура Чумона. От порывов горного ветра, что рождается на ледниках Иголки, содрогается крыша часовни, стонут и поскрипывают опорные столбы. Но Чумон неподвижен, его лицо безмятежно. Ким был уверен – таким же умиротворенным его учитель оставался бы и в центре бури.