Память и желание. Книга 2 - Лайза Аппиньянези

Жакоб вспомнил сцену в Руссильоне, и она, выплыв из прошлого, предстала перед ним во всей яркости и полноте. Искаженное мукой лицо Сильви, острота чувств, собственный гнев и смятение.

Голос молодого человека вернул его в настоящее.

– Извините за нескромность, но не было ли в то время у Сильви Ковальской романа с Мишелем Сен-Лу?

– Думаю, вряд ли, – пожал плечами Жакоб. – Да и что такое «роман»? Разве можно разобраться в подобных вещах? В особенности, если речь идет о такой женщине, как Сильви. В юности Сильви Ковальская была весьма своеобразной особой. – Он улыбнулся. – Тому осталось множество свидетельств. Я знаю лишь, что сам Мишель этот факт отрицал. – Жакоб снова хмыкнул. – Но портреты, которые он писал с нее в ту пору, относятся к числу лучших его работ. В них явно ощущается сильная эмоциональная связь между художником и моделью. Вы не стесняйтесь, мистер Джисмонди, рассматривайте картины сколько хотите.

Алексей прошелся по комнате.

– Да, необыкновенная женщина, очень красивая. – Он обернулся к Жакобу. – Мне кажется, я один раз с ней встречался, – нарочито небрежным тоном заметил он. – Но я не уверен, я был тогда очень юн. И все же, мне кажется, это была она. Одна женщина приходила брать у меня интервью для книги. У нее был псевдоним…

Алексей сделал паузу, с нетерпением дожидаясь ответа.

Жакоб встал, сделал несколько шагов.

– Это возможно. Я знаю, что перед смертью Сильви работала над книгой. Мне она рукопись не показывала, а после ее смерти ничего не нашли – возможно, Сильви ее уничтожила.

– Извините, – пробормотал Алексей, видя, как расстроен Жакоб. – Я вовсе не хотел влезать в вашу личную жизнь.

Жакоб нервно рассмеялся:

– Не беспокойтесь, мистер Джисмонди. Такова жизнь. Для одних – история искусства, для других – собственное прошлое. Пойдемте ко мне в кабинет, там есть и другие работы.

Он включил в кабинете свет.

– Вот, наслаждайтесь. В старости созерцание – одна из немногих радостей, остающихся у человека. Постепенно превращаешься в ходячую историю века. Приходят молодые, задают невинные вопросы. – Он покачал головой. – Тут, кстати, есть и работы моей жены. Правда, она никогда и никому их не показывала – предпочитала уничтожать собственноручно. – Он порылся в каких-то папках, положил одну на стол. – Можете посмотреть. Может быть, они вдохновят вас. Мне самому эти рисунки очень нравятся, а мою дочь от них с души воротит.

Но Алексей не торопился подходить к столу. Он медленно рассматривал картины, висевшие на стенах, ощущая, что пульс бьется все чаще и чаще. Папка притягивала его с таинственной силой. Казалось, голова вот-вот лопнет от множества накопившихся вопросов. Не выдержав, Алексей спросил, стараясь говорить спокойно:

– Ваша жена полька. Я тоже родился в Польше. Насколько я понимаю, именно этим обстоятельством был вызван ее визит ко мне.

– Очень может быть. – Жакоб откинулся на спинку кресла. – Она провела у себя на родине ранее детство, и еще один раз наведывалась туда вскоре после окончания войны. – Он откашлялся. – Но детство, как учит моя профессия, – самая важная пора в формировании личности. Поэтому Сильви всегда испытывала необычайный интерес ко всему польскому. – Он замолчал, увидев, с каким выражением лица Алексей рассматривал рисунки. – Правда, в этих работах что-то есть?

Алексей молча кивнул, боясь, что у него сорвется голос. Среди рисунков с персонажами фантастического бестиария он внезапно наткнулся на собственный портрет: мальчик рядом с кинопроектором и экраном. Скоро ему попался еще один набросок: тот же самый мальчик, со всех сторон окруженный скорпионами, единорогами, фениксами и русалками. Но больше всего Алексея потряс рисунок, на котором была изображена комната с больничными койками, человек в военной форме, а внизу два слова: «Макаров» и «Люблин».

Алексей чуть не выронил сигарету. Макаров! Сильви знала его отца! Мысль заработала с лихорадочной быстротой. Может быть, дядя? Нет, от дяди Сильви не могла узнать эту фамилию, Джанджакомо никому и никогда не рассказывал о прошлом своего приемного сына. Значит, Сильви Ковальская знала его отца. Кроме того, она была в Люблине, где Алексей родился. Воображение моментально создало легко угадываемый сюжет, контуры романтической истории. В руках у Алексея, можно сказать, оказались неопровержимые доказательства правдоподобия этой версии. Но что с ними делать?

– Эти рисунки вселяют в душу тревогу, не правда ли? – послышался откуда-то издалека голос Жакоба.

– Да, вы правы, – кивнул Алексей.

Он закрыл папку и внимательно посмотрел на хозяина. Можно ли спросить этого любезного господина с такими добрыми глазами о любовной связи между его покойной женой и человеком, которого звали Иван Макаров? Нет, это невозможно. Алексей вообразил себя на месте Жакоба, представил чувство горечи, гнева, обиды.

– Да, эти рисунки впечатляют, – медленно произнес он вслух. – Может быть, когда-нибудь в будущем вы позволите мне взглянуть на них вновь. А сейчас, с вашего позволения, я пойду – и так я отнял у вас слишком много времени. – Он поднялся. – Большое вам спасибо.

– Не стоит благодарности, мистер Джисмонди. Я всегда рад услужить другу моей дочери, – улыбнулся Жакоб. – Надеюсь, мы еще увидимся в Бостоне. Если вы любите искусство, коллекция Томаса Закса вас заинтересует.

Алексей поклонился.

Дом Томаса Закса был переполнен людьми, жизнью, весельем. Хлопали пробки шампанского, звучали возбужденные голоса. Здесь собрались все – бостонская элита: богачи из фешенебельных кварталов Бакс-каунти (этих сразу можно было узнать по громких голосам и ослепительному сиянию бриллиантов), представители городских властей, снисходительно-скучающие художники, надменные журналисты и художественные критики, которым предстояло описать выдающиеся события в своих статьях. Успех, полный успех, думала Катрин, пробираясь через толпу из приемной в бывший кабинет, из кабинета – в библиотеку. Она улыбалась, здоровалась со знакомыми, принимала поздравления. Некоторые гости – главным образом студенты и школьники, которых она тоже пригласила, – не только глазели по сторонам, но – о чудо! – даже рассматривали картины. Катрин подумала, что Томас был бы доволен. Она очень устала, но находилась в приподнятом настроении.

Не было лишь одного человека, которого она хотела увидеть больше всех. От этого ее радостная улыбка постепенно блекла. Алексей Джисмонди не приехал. Светская болтовня, многочисленные поцелуи и рукопожатия не давали ей расслабиться, но разочарование с каждой минутой все нарастало.

К девяти вечера бутылки шампанского и комнаты особняка понемногу опустели. Гостей осталось совсем немного. Уставшая от поздравлений Катрин бродила по комнатам в поисках Жакоба и Натали. Они оказались в кабинете. А рядом с ними стоял Алексей – высокий, стройный, внимательно слушающий Жакоба. У Катрин учащенно забилось сердце.