Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Сам храм был отстроен священнослужителями за один год и шесть месяцев. Весь народ преисполнился радости и возблагодарил Господа Бога, во-первых, за быстрое окончание работы, а затем и за ревность царя. При этом они устроили радостный праздник в честь освящения храма. Царь принес в жертву Предвечному триста волов; остальные жертвовали каждый сообразно своим средствам; впрочем, невозможно установить совершенно точное число принесенных тогда в жертву животных. При этом день освящения храма совпал с днем восшествия царя на престол, – а этот день уже тогда праздновался, – и поэтому теперь празднество отличалось особенным блеском.

Вместе с тем был сооружен для царя также подземный ход, ведший от цитадели Антония до самого храма, вплоть до восточного входа. Тут Ирод воздвиг себе башню, куда он мог проникнуть подземным ходом, если бы пришлось опасаться народных волнений. Существует предание, что во все время производства работ по постройке храма днем ни разу не было дождя, который шел исключительно ночью, чтобы не препятствовать правильному ходу работ. Это предание сохранилось у нас от предков. Оно вполне правдоподобно, потому ведь и в других случаях виден был перст Божий».

Пока строился новый Храм, постепенно освобождаясь от стен старого, Ирода одолевали сомнения, подобные тем, какие одолевали при возведении первого Храма Соломона: «Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают Его, тем менее сей храм, который я строю» [311]. Мысли эти не давали ему покоя, он вносил все новые и новые уточнения в чертежи Храма, стремясь достичь максимального величия и соразмерности всех его частей. Отчасти этой требовательностью к себе можно объяснить тот факт, что Храм Ирода так и не был при жизни его достроен окончательно. Тем не менее народ, увидев новый Храм освободившимся от строительных лесов и поразившись его великолепию, счел, что к нему больше нечего прибавить и ничего от него не убавить, и посмотреть на него, принести в нем жертвы Предвечному и помолиться Ему толпами потянулись иудеи из самых дальних стран, куда забросила их судьба. Тогда-то Ирод, внутренне все еще недовольный своим главным детищем, решился освятить Храм, благо день, выбранный для освящения, совпал с очередной годовщиной его победы над Антигоном и началом фактического царствования над Иудеей.

В Иерусалим съехалось неисчислимое множество народа и гостей из ближних и дальних стран. Неподдельному восторгу людей не было предела. В числе почетных гостей, которых Ирод пригласил на освящение, были Николай Дамасский и ессей Менахем. Николай, превыше всего ценивший прекрасное в природе и человеке и вслед за Аристотелем полагавший его проявлением порядка в пространстве и соразмерности всех составляющие его частей, даже не пытался скрыть своего восхищения. По внешнему виду Менахема, которому, в отличие от Николая Дамасского, было дозволено осмотреть весь храм и составить о нем более полное представление, трудно было угадать, какое у него сложилось впечатление. Закончив осмотр, он присоединился к дожидавшимся его во дворе язычников перед Никаноровыми воротами Ироду и Николаю Дамасскому, и по своему обыкновению улыбался, лукаво поглядывая на царя. Тот в конце концов не выдержал его взгляда и спросил:

– Что скажешь, пророк?

Менахем вместо ответа на прямо поставленный вопрос, воздел глаза к необыкновенно ясному в это утро небу, на котором из одного его края до другого раскинулась по-праздничному нарядная радуга, и процитировал слова молитвы соломоновой, произнесенной в день освящения первого храма:

– «Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь, на сие место, о котором Ты сказал: “Мое имя будет там”…» [312].

Ирода не удовлетворил такой ответ ессея.

– Только имя? – спросил он. – Я рассчитывал, что Предвечный поселится здесь.

И снова Менахем ответил уклончиво:

– Похоже, сбылось реченое Всевышним: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя ему: Еммануил» [313].

Ирод стал сердиться.

– Не хочешь ли ты, пророк, сказать этим, что храм свой я построил не для Предвечного, а для Сына Его? – спросил он.

– Обещанного народу нашему Искупителя и Царя, – поправил его Менахем, – Которому даст крепость Свою и станет судить через Него народы во всех концах земли.

Ирод почувствовал легкий укол в сердце. «Царя!» У Иудеи уже есть царь, этот царь – он, Ирод, и Сам Предвечный признает это, доказательством чему служит эта роскошная радуга, раскинувшаяся во все небо.

В сладком предвкушении чего-то необычного, что откроется ему сегодня при освящении Храма, Ирод спросил еще:

– По каким признакам можно будет определить, что обещанный Предвечным Искупитель и Царь явится пред нами и поселится в Храме, построенном мною? – Ироду хотелось, чтобы Менахем, наделенный даром пророчества, если и не сказал бы прямо, то хотя бы намекнул на то, что Сын Предвечного явится – или уже явился? – миру точно так же, как являются в мир все другие дети, ничем внешне не отличаясь от них. Разве не сам Менахем, впервые увидев Ирода-ребенка, угадал в нем будущего царя Иудеи? Ирод буравил Менахема взглядом, как если бы хотел внушить ему произнести вслух слова пророка Исаии: «Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе» [314].

Ессей действительно ответил словами Писания. Но не теми, которые ожидал услышать от него Ирод, а другими:

– «Даст знак Господь мухе, которая при устье реки Египетской, и пчеле, которая в земле Ассирийской, – и прилетят, и усядутся все они по долинам опустелым, и по расселинам скал, и по всем колючим кустарникам, и по всем деревам. В тот день обреет Господь бритвою, нанятою по ту сторону реки, царем Ассирийским, голову и волоса на ногах, и даже отнимет бороду. И будет в тот день: кто будет содержать корову и двух овец, по изобилию молока, которое они дадут, будет есть масло; маслом и медом будут питаться все, оставшиеся в этой земле» [315].

– О чем это он? – спросил Ирода Николай Дамасский, вконец запутавшийся в существе разговора между царем и Менахемом, невольным слушателем которого стал.

– Пророчествует о наступлении времен, – ответил разочарованный ответом Менахема Ирод, – когда все мы превратимся в ессеев, и каждый из своего станет давать другому все, что ему нужно, и получать у товарища то, в чем сам нуждается.

– Хорошо бы при этом, – заметил Николай Дамасский, – чтобы у каждого в изобилии было все, из чего можно часть отдать другому, а у товарищей наших то, в чем мы испытываем нужду.

Ночью Ироду приснился обритый наголо Бог с размытыми чертами лица; Бог этот держал руку Свою на руке Ирода и говорил:

– Вот, Отрок Мой, которого я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на него, и возвестит народам суд. Не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах. Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине; не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на закон Его будут уповать острова [316].

Волосы на голове Бога стали отрастать, появилась и стала расти борода, черты лица проясняться, и вот вместо Бога перед Иродом возник Менахем. Ирод спросил его:

– Скажи, как могло случиться, что я, не еврей, стал царем над евреями?

– Разве неведомо тебе, что власть не от рода в род? [317]– отвечал ему Менахем, и всегдашняя улыбка исчезла с губ его, а глаза сделались грустными. – Никому не дано предугадать помыслы Предвечного.

– Когда-то, когда я был еще ребенком, ты напророчествовал, что я буду царствовать счастливо, – напомнил Ирод.

– А разве ты не счастлив? Боюсь только, что ты забыл о моих ударах. А удары те должны были послужить тебе знаком переменчивости судьбы. Все было бы прекрасно, если бы ты всегда любил справедливость и благочестие, равно как всегда был мягок со своими подданными. Но я, который знает все, знаю, что ты не таков. Правда, ты счастлив, хотя и не сознаешь этого, и будешь счастлив и впредь, как никто другой, и обретешь вечную славу. Но вместе с тем ты забудешь о благочестии и справедливости. Тень испытаний и искушений лежит на доме твоем, как твоя собственная тень легла на народ твой, когда ты задумал возвести храм Предвечному. Сказано: «Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля; от лежащей на лоне твоем стереги двери уст твоих. Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка – против свекрови своей; враги человеку – домашние его» [318]. Все это известно Предвечному, и в конце своей жизни ты вспомнишь о Его гневе на тебя. А теперь я возвращаюсь к братьям моим, я загостился у тебя.