Судьба по-русски - Евгений Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герой начинает жизнь с нуля. Видя, чувствуя растерянность народа, потерявшего веру в лидеров образовавшихся бесчисленных партий и движений, не опустил, что называется, руки…
Я чувствовал, что ограбленный, обнищавший народ просил, требовал хотя бы нравственной, духовной поддержки. Не мог я думать о фильме, который своим строем, интонацией, словно гнетом, придавит его душу. Хотелось неназойливо, но постоянно напоминать ему, зрителю: «Ты умный, ты сильный, ты красивый». И пусть с горькой правдой жизни смешаются капли мечты и даже сказки. Пусть! Мне хотелось населить фильм людьми чистыми, целомудренными, способными и умеющими любить… Мне хотелось приподнять то, что сразу не видно, что не бросается в глаза, а оно прекрасно…
Пусть критика назовет меня лакировщиком — от этого будет больно только мне. Зато я, хочу надеяться, облегчу страдания, дам надежду многим…
И все же, что напишет Валя? Он ведь чует жизнь умом, я — сердцем. Но и при такой нашей несхожести мы в «Любви земной» были одно целое… А как будет теперь?..
Наконец мы с Черныхом встретились. Знаю, что дает мне первый вариант еще тепленького сценария. Конечно, Л.А.Кожинова, его жена, доцент, киновед, уже прочитала его — отрецензировала… Знаком с экземпляром и Глухов… Но ведь фильм ставить не им…
Черных был подозрительно спокоен. Он всегда спокоен, но на этот раз настолько, что меня это насторожило… Мог бы хоть намеком выдать себя: какова может быть судьба его детища? Так нет же, размеренно, словно раздражая меня нарочно, испытывая мое терпение, он тихо вставлял сигарету в мундштук. Закурил. Но я был уже настороже. Успел заметить название: «Голый человек на голой земле». Внутри что-то екнуло: «Не про Адама ли и Еву?»
Молча жду, когда Черных со смаком выпустит первую затяжку дыма.
— Значит так, Евгений Семенович! Написал сей опус на вас — на актера и режиссера.
Ё-моё, подумалось, какой же из меня Адам?! Хотя от Черныха можно всего ожидать — он любит и умеет парадоксами удивлять.
— Прочтите, — предложил он вяло. — Не понравится — обид никаких… Голых сейчас много (это он имел в виду безработных режиссеров)…
Вошедший Виктор Глухов не так спокойно, как Черных, но деловито, без обиняков заявил:
— Ответ жду через два дня. Ибо деньги будем добывать, господа, под ваши имена: под Черныха и под Матвеева!
Сценарий еще не прочитан режиссером, а проблемы уже нависли.
Что есть мочи помчался домой — не терпелось взглянуть в «мешок»: какие они там, голые кот и кошка?
Жуткое это дело — читать страстно ожидаемый сценарий. Сравнить это можно, пожалуй, только с ожиданием первого поцелуя с любимой женщиной. В груди все клокочет: и трепетное нетерпение, и страх разочарования, и предчувствие восторга…
Закрыв последнюю страницу «Голого человека на голой земле», я прежде всего обрадовался: в «Голом» не было и намека на то, чего я опасался, — на модничанье. Грех, конечно, было думать так о Черныхе — он серьезный сценарист. Но… Страна так шарахнулась в сторону вольности, что и такой столп драматургии мог соблазниться тем, чем грешат все эти якобы модные фильмы, с их голыми телами и прочими атрибутами «современного» кино.
Нет, Черных поселил персонажей, измотанных перестроечной жизнью, оставшихся без кола и двора, на голой земле. И изобразил их не в атмосфере митинговой истерики, а в дьявольском труде. Он вдохнул в них энергию активной борьбы!
Образно говоря, для меня сидящий, стоящий или лежащий персонаж — не человек, а кукла, манекен: он не побуждает к творчеству. Идущий, бегущий, летящий воспаляет меня, дразнит, бесит — он мой герой! Таких мне и предложил Черных.
Какое уж тут — ждать утра! Позвонил сценаристу поздно вечером. И завалил его массой комплиментов, слов благодарности. Валентин не перебивал меня… Такое ведь приятно слушать каждому…
А потом черт потянул меня за язык сказать, что очень бы хотелось пару сцен вздыбить темпераментом, довести до кипения… И юморку бы чуть поболее… И любви покрепче… Слышу в трубке покашливание — понял, знак недобрый.
— Через пару деньков встретимся, поговорим.
И все. Больше от него ни слова…
Так, подумал я, в который уж раз моя прямолинейность подводила меня к самому краю…
Пару деньков я вчитывался, фантазировал, заряжался азартом, влюблялся в героев. Но в равной степени все глубже понимал и недостатки… Мне казалось, что, несмотря на «крутизну» обстоятельств, жизнь в хуторе протекает уж очень ровно, даже сонно…
И я с самыми добрыми намерениями, правда, очевидно, горячась, с перебором, высказал все это Валентину Константиновичу. А он долго (все так же неторопливо) выковыривал из мундштука черную от никотина вату, ни одним мускулом лица не дав понять, задел ли я его своим кипятком или нет. Встал… Тут уж я ожидал гневного разноса. Ан нет…
— Это, Евгений Семенович, был не обмен мнениями, а судилище. — И тихо, спокойно Черных вышел из комнаты.
«Все! Конец! — подумал я. — Вот теперь действительно я голый — ни сценария, ни роли…»
Свидетелем «судилища» был Валерий Фрид (главный редактор студии, умнейшая голова):
— Незаслуженно много обидных слов наговорил ты. Женя, Валентину.
— Знаю! Знаю! Будь трижды проклят мой характер!
Сколько раз я пропускал через себя, как бы проигрывал все казанное Черныху. Кажущиеся обидными слова произносились не для того, чтобы ужалить автора, тем более любимого, а для образности, яркости мысли. Например, о названии. «Голый» звучит как призыв к зрителю: «Заходите на это кино — вам покажут стриптиз». Глупость? Конечно! А вырвалось это — и уже обида…
Спустя неделю, не надеясь на восстановление добрых творческих отношений, звоню Черныху. Звоню с одной единственной целью — снять с души грех: извиниться перед человеком, который намеревался сделать мне добро. А он мне в трубку:
— Евгений Семенович, как тебе название «Любить по-русски»?
— А что? Ничего!.. — И я совсем по-идиотски рассмеялся от удовольствия.
Втайне я уже вынашивал нечто подобное, то ли вычитанное у классиков, то ли услышанное от людей, когда подружка спрашивает у подружки, которая вышла замуж: «Ну, как он? Любит тебя?» — «Он жалеет меня!»— горделиво ответила замужняя…
Жалеет — значит, заботится, бережет, защищает… В этом что-то большее, чем просто любить… Как все мы, особенно сейчас, в невыносимо трудное время, нуждаемся именно в этом. Нам катастрофически не хватает человеческого тепла, внимания друг к другу.
— Вам бы поуберечься от соблазна сыграть в фильме секретаря обкома, — сказал Черных.
— Какой же секретарь кур щупает и коров доит? Теперь я — фермер…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});