Ястреб халифа - К. Медведевич

И Айша расхохоталась, толкнула его в плечо и опрокинула на спину. И, навалившись на грудь, сурово сказала:

— Ну что, Непобедимый? Ну-ка, признавайся, какая осада была самой трудной и опасной в твоей жизни?

— Увы, Айша, ты такой город, что я еще долго буду плутать в тебе, теряя дорогу и путаясь среди ночных улиц, — улыбнулся он в ответ.

И эта улыбка почему-то была одновременно и счастливой, и печальной.

И тут они оба ахнули и подскочили: утро! Утро! Как она объяснит свое отсутствие во дворце? И как она вообще туда попадет — при ярком дневном свете, когда никому не составит труда разглядеть ее лицо и понять, что даже у совсем юного отрока не бывает таких гладких щек?

— Нет ничего проще, — успокаивающе кивал он ей, подавая, одну за другой, раскатившиеся по полу шпильки и помогая вдеться в непривычную одежду. — Я тебя проведу. Никто ничего не заметит — я же, как никак, инголмо.

— Кто?.. — с любопытством переспросила она, крутя очередную тугую прядь и протыкая ее шпилькой.

— Инголмо. Гроссмейстер. Смотрящий, как говорят в Ауранне.

— Я еще никогда не пряталась под отводящими глаза чарами… — засмеялась она.

— …прокрадываясь в харим после тайного свидания с опальным командующим, — закончил Тарег.

И они счастливо расхохотались.

-11-

Опасное лето

Баб-аз-Захаб, начало лета 411 года аята

…- Фахр, я все вижу! Для кого и для чего здесь положены рейки? Для того, чтобы все учились через них перескакивать! И все перескакивают! И только ты гоняешь бедную Абьяд по кругу! У нее скоро закружится голова!

— Простите, му" аллим!..

Под общий хохот мальчик направил малорослую кобылку через песчаный круг — высоко поднимая колени, белая лошадка резво заперебирала стройными ногами, переступая через разложенные в песке длинные палки.

— Во-от, другое дело…

Удовлетворенно заложив руки за спину, Тарик отвернулся от конной арены, на которой ученики Мадраса аль-валад, Пажеского корпуса, изо всех сил старались правильно держать спину в строевой рыси. Под аркой окружающего манеж павильона сидела и стояла толпа наблюдающего за выездкой и занимающегося своими делами народу. Многие трудолюбиво что-то писали, согнувшись над низенькими столиками и высунув кончик языка между зубами, — в том числе и двое сопровождавших Тарика недорослей.

Гассан щурился на яркое утреннее солнце, игравшее на начищенных стременах и бляхах нагрудных ремней, покусывая кончик калама — тот уже размохнатился в мочалку. В тени арки было прохладнее, чем на припеке, но юноша уже украдкой почесывал за шеей: туговатый ворот соуба натирал ему загривок.

Ковыряющий между зубов Самуха только хмыкал, поглядывая на ашшаритских дурней: это ж надо, лбам уже по семь-восемь лет, а они на лошади как на заборе сидят, тьфу, смотреть противно. Заметив, что наставник оторвался от созерцания позорных — на взгляд Самухи — усилий юного халифа, степняк быстро наморщил лоб и тщетно изобразил усилие мысли, уткнувшись обратно в ненавистную бумажку. Бумажка была исписана справа налево кривыми, загибающимися хвостами вниз строчками, состоящими из разновеликих, дрожащей неверной рукой выведенных букв. Грамота Самухе не давалась.

Заглянув в пропись, господин лишь вздохнул. Затем махнул расшитым золотом рукавом:

— Ладно, Самуха, не порть больше бумагу. Иди к своим.

Парнишка резво подскочил, скатал коврик, отодвинул столик с бумагой, чернильницей и каламом к стене, — и был таков. Во Дворце пажей его уже ждали — сегодня сыновья Араган-хана Онгур и Архай обещали повести его в подпольную винную лавку. Самуха очень надеялся, что сумел надежно укрыть от господина свои радостно скачущие мысли, — но возможно, сейид поджидал его в засаде свирепых намерений дать совершить проступок, а потом примерно наказать за него. Такое уже не раз происходило в жизни Самухи, так что он не особо верил в удачу, — но при этом не переставал ее испытывать.

Гассан с завистью проводил взглядом замелькавшие среди пол халатов и длинных рубах голые пятки Самухи — юный дикарь так и не выучился толком носить обувь. Ему же, шестнадцатилетнему "великовозрастному дурню", как часто изволил именовать Гассана сейид, предстоял долгий опрос по шариатскому праву. Сегодня вечером он держал испытание в медресе Мустансирийа, и сейид грозился сделать жизнь юноши тяжелой, если тот испытания не пройдет. Так и сказал: продам в дом старого Вахида ибн Амра — а тот славился на всю столицу как большой ценитель красивых отроков с нежной кожей. Гассан не раз замечал на себе похотливые взгляды почтенного старца во время молитв в дворцовой масджид: ибн Амр, как родственник Утайбы ибн Амир, частенько навещал мудрую старуху и оставался до самого закатного намаза. "Хватит балбесничать", сурово наставлял сейид Гассана, "у тебя есть голова на плечах и судьба одарила тебя хорошей памятью — иди учиться на кади, дурень".

— Ну-ка скажи мне, что такое… — тут Тарик наморщил лоб.

Гассан подобрался и почувствовал, как вспотели его ладони. Он облизнул губы и вытер руки о колени.

— …что такое… ихтикар? — нашелся с каверзным вопросом сейид.

Юноша с облегчением выпустил сквозь зубы воздух и бодро протараторил:

— Запрещенное шарийа хранение товара с целью поднять цены во времена голода и засухи!

Тарик кивнул. И тут же задал новый вопрос:

— Что такое бейт аль-хасат?..

— Запрещенная шарийа сделка, заключаемая наудачу! Нельзя так продавать ни беглого раба, ни непойманную рыбу, ни пропавшее животное!…

— Чем отличается наследник зу-ль-фараид от наследника асаба?… когда брак не подлежит восстановлению?.. что такое музабана?[39]..

К концу жестокого допроса юноша весь взмок и утирал лицо рукавом, позабыв про платок. С площадки для выездки донеслось веселое:

— Наставник! Наставник! У меня получилось!

И Фахр бодро прогалопировал перед носом быстро высунувшегося из-под арки Тарика. Тот прищурился и гаркнул:

— А в стременах ты зачем привстаешь, о дитя незадачи? Сколько раз я тебе говорил: поднимешь попу на галопе — проедешь лицом по песку!

— А мне между ног набило, наставник! Можно, я слезу с Абьяд?

Веселое ржание других учеников почти заглушило вопрос хохочущего мальчика. Тарик отмахнулся:

— Слезай, о горе матери, набило тебе…

Все еще улыбаясь, сейид обернулся к Гассану. Встретившись с его настороженными глазами, посерьезнел и сказал:

— Последний вопрос. Ну-ка определи для меня свое нынешнее правовое положение.

Тут юноша задумался и даже попытался от крайнего напряжения мысли начать ковыряться в носу — потом спохватился и быстро положил ладони на колени.

— Ну… я думаю… я… мукатаб?[40]..

— Ничего мне от тебя не надо, — зло наморщился сейид, и Гассан втянул голову в плечи. И робко проговорил:

— А… как же иначе, господин? Нет такого в законах — мол, просто обещался отпустить. Либо ты мудаббар — это когда после смерти хозяина освобождают, либо мукатаб. Бумаги все еще лежат у городского кади, и пока он еще мою вольную рассмотрит… А там тыща динаров выкупа прописана! Мне вообще его катиб по секрету сказал, что, мол, кади сомневается, откуда у юнца деньги, не украл ли… А так, без бумаги от вас, меня даже к испытаниям не допустят, господин…

И поник головой. Воистину, Тарику пришлось проделать чудеса ловкости и раздать немало взяток, чтобы его гуляма согласился послушать один из лучших улемов медресе — несвободных ашшаритов к занятиям правом не допускали. Сейид ругался и шипел, что если бы он знал, сколько времени в Аш-шарийа занимает отпустить на свободу человека, от бы начал этим заниматься еще во время осады Фаленсийа. А так — оставалось либо золотить руки катибов, либо смириться с тем, что Гассан пропустит год учебы: почтенный муж, согласившийся побеседовать со "способным отроком", уезжал на все лето в горное имение, а перед осенним постом уже начинались занятия.

— Все-таки вы, ашшариты, удивительные крючкотворы, — пробормотал Тарик. — Ладно, я тебе напишу письмо, поди, принеси хорошую половинку бумаги нисфи. И принеси новый калам, ты только посмотри, чем ты пишешь, Гассан, как тебе только не противно держать в руке такую безобразную вещь…

Тут из солнечного проема донесся веселый топоток, и по ступенькам в тень вбежал мальчик в голубом расшитом золотом халате. Завидев юношу, он забегал вокруг столика, хлопая рукавами:

— Гассан, когда ты всему научишься, я тебя назначу кади Мадинат-аль-Заура, и ты будешь ходить такой же толстый и бородатый, как старый Барзах!..

— Да, — фыркнул Тарик, — и брать такие же огромные взятки! Если все и дальше так будет идти, мне скоро придется продать Гюлькара и второй меч!

А Фахр уже скакал вокруг него как тушканчик и требовал прямо завтра отправиться на соколиную охоту в плавни Тиджра, на такую же, как в прошлый раз, только пусть Митриона будет держать он сам, Фахр, му" аллим ведь обещал, ведь правда обещал?..