Ястреб халифа - К. Медведевич

И кивнул своему вазиру. Потом поднялся и, осторожно обойдя его раскинутые ноги в сафьяновых туфлях, подошел к лежавшему на боку юноше, из бока которого торчал длинный дротик на тонком бамбуковом древке. Из-под тела вытекала ярко-красная лужа, маслянисто поблескивающая в солнечных лучах и постепенно затягивавшая черно-белые ромбы пола. Человек наступил прямо в лужу, но не заметил этого. Он присел на корточки, и полы красного халата сразу намокли и потемнели.

— Умар, сынок, здравствуй. Мне кажется, я уже видел тебя сегодня утром, но не успел поздороваться.

А рядом с юношей, опрокинувшись навзничь, лежал очень худой старик в ослепительно белой одежде — белой там, где она не намокла от крови, уже не сочившейся из раскрывшей ему грудь и ребра полосы страшной раны. Серебряная шапочка-данийа свалилась с головы, а медные пластины ее подвесок запутались в длинных седых волосах.

— А вот и ты, Фадл! Ты тоже спишь…

Похлопав старого факиха по плечу, человек поднялся и грустно огляделся:

— Все спят…

Сохраняющие почтительное молчание ханаттани плотными рядами стояли на ступенях террасы — придерживая хлопающие и парусящие занавеси, и наблюдали за обескураженным человеком в центре заваленного трупами зала. Они не решались приблизиться к законно избранному и провозглашенному маджлисом праведных халифу Аш-Шарийа. Человек в распоясанном халате придерживал то и дело сползающий с плеч короткий шерстяной плащ, черный в белую полосу, старый и грубый. Налетел сильный порыв ветра, и человек зябко запахнул полосатую ткань на груди — он кутался в плащ пророка, но ему не было никакого дела до того, что от холода его укрывает священная реликвия ашшаритов.

Ханаттани молча кивали друг другу, показывая на плащ пальцами — он исчез из халифской сокровищницы во время случившихся год назад беспорядков. Волнения начались, когда в Мадинат-аль-Заура дошли известия о том, что в Фаленсийя избран новый халиф Аш-Шарийа — Али ар-Рид по прозванию Чистая душа, знаменитый богослов и поэт. Говорили, что ангелы вынесли священную инсигнию халифской власти из сокровищницы, чтобы передать ее достойному избраннику верующих. Тарик в то время осаждал Шамаху, и беспорядки подавили гвардейцы Саида аль-Амина.

В соседнем зале зазвенело оружие и раздался четкий звук отдающихся на мраморных плитах шагов. Поправляя украшенную серебряными пряжками перевязь, Тарик остановился под двуцветной красно-желтой подковой арки. Потом поднял голову и посмотрел на человека, который, не обращая ни на что внимания, присел над лежавшим вниз лицом телом мальчика. Ар-Рид осторожно хлопал по худенькому плечику в великоватом зеленом кафтане и звал:

— Аббас? Аббас, детка, проснись!..

Он принялся трясти плечо младшего сына, а торчавшая у того между лопаток стрела качала белым оперением.

— Нет, не просыпается. Уже полдень, а они все спят, странно…

И он стал поворачиваться и оглядываться, хмурясь и в замешательстве покачивая головой. И оказался лицом к лицу с Тариком.

Они долго смотрели друг другу в глаза — Али ар-Рид с интересом, а Тарик бесстрастно. А потом нерегиль вздохнул и вынул из ножен джамбию. Стоявший перед ним человек проводил сверкающее изогнутое лезвие непонимающим взглядом и улыбнулся. Тарик положил руку ему на плечо, мягко привлек к себе — и всадил кинжал под ребра по самую рукоять. Али ар-Рид ахнул, широко раскрывая глаза, и стал медленно оползать на пол. Придерживая его за плечи и не давая упасть, Тарик опускался на колени вместе с ним. А потом, бережно держа ладонь под откинутой головой ар-Рида, осторожно уложил обмякшее тело на пол.

Мадинат-аль-Заура,

два месяца спустя

…- Я умоляю вас, госпожа, последуйте мудрому совету ваших вазиров!

Аль-Фадл ибн Сахль ибн Амир умоляюще сложил руки перед грудью. Молодой Амирид, ранее управлявший диваном посланий, а теперь назначенный на пост главного вазира, обладал редким даром убеждения — но сегодня утром даже он не мог совладать с Айшой.

Та принимала его, как всегда, во Дворике Госпожи. Здоровенная вишня шелестела тяжелыми ветвями за его спиной, ворочая на ветру блестящие, словно навощенные, овальные листья. Сквозь ткань завесы аль-Фадл видел, как Айша мечется туда-сюда — алый нежный шелк натянули аж под целыми тремя арками, и мать халифа бегала за струящейся тканью, подобно резвой газели.

Прислушавшись, вазир различил далекие веселые возгласы, доносящиеся с самой верхней террасы сада — мальчик играл там с невольницами в догонялки.

— Это будет… несправедливо! — воскликнула наконец Айша и села на свою подушку.

— Это будет правильно, — многозначительно ответил аль-Фадл ибн Сахль. — Он убил безобидного, пользующегося всеобщим уважением человека, — Али ар-Рид не способен был обидеть и муху, а теперь благодаря этой беспримерной жестокости нас ославили убийцами… — вазир заколебался, и Айша ему этого не простила.

— … убийцами халифа? — ядовито переспросила она.

Ибн Сахль счел благоразумным промолчать и поклониться. Айша снова вскочила и зашагала за занавесом туда-сюда, позванивая серьгами и ножными браслетами.

— А что ты бы сделал на его месте, о Фадл? — вдруг обратилась она к нему.

— Я бы…

Она не дала закончить:

— Или ты полагаешь, что пожизненное заточение было бы для этого несчастного лучшим выходом?

Аль-Фадл только вздохнул:

— О могущественнейшая! Я хочу лишь сказать, что многие полагают, что нерегиль не должен был решать судьбу ар-Рида не испросив вашего согласия и соизволения. Он убил человека, провозглашенного халифом, о госпожа, — что бы мы об этом провозглашении сами ни думали. Что ему помешает поступить так в дальнейшем… с кем-нибудь другим?..

— Тарик — мой единственный слуга, от которого я не жду измены, — источающим яд голосом отозвалась из-за занавеса мать эмира верующих.

— Люди требуют наказать его, — тихо проговорил аль-Фадль. — Он совершил святотатство. На этот раз у нас получилось подавить зайядитские беспорядки в Маджерите и Куфе, но кто знает, какие испытания готовит нам Всевышний в будущем?

— Мятежники требовали распять его на мосту через Тиджр, — спокойно сказала Айша. — Ты это мне предлагаешь? Может, нам уступить еще каким-нибудь требованиям зайядитов?

В ответ аль-Фадл снова молитвенно сложил руки:

— Я лишь предлагаю не злить их, о светлейшая!

И умоляюще подвинул к занавесу золотой поднос с фирманом.

Айша снова села:

— Я уже подписывала такой фирман, о Фадл. И тот указ едва не послужил к моей гибели… И мы говорили с Мухаммадом ибн Бакийа о том же самом. Только он говорил мне об Исбилье, а ты, как я понимаю, хочешь напугать меня Шамахой.

Говорили, что жители непокорного города отказались покинуть дома и закрылись в крепости вместе с воинами гарнизона. Через шесть месяцев страшной осады нерегиль взял приступом восьмиугольную гордую башню шамахинской аль-кассабы. Рассказывали, что резня в городе была такая, что младенцы тонули в крови родителей.

— Его действия вызывают такие беспорядки, что нам выгоднее держать его под замком, чем выпускать сражаться с врагами, — твердо сказал главный вазир. — Госпожа, не заставляйте меня пересказывать вам то, о чем говорят простые люди. Скажу лишь, что то, что он вытворяет, составило вам… дурную славу в народе.

— Ах да, сумеречная ведьма с кровавым убийцей на поводке, — сухо рассмеялась Айша. — Ты говоришь словами ибн Хальдуна, о Фадл, — как и ибн Бакийа до тебя.

"Вот ведьма", подумал про себя вазир. "Откуда она все знает?" Айша фыркнула, словно в ответ, и он почувствовал, как под туникой по спине ползут струйки пота.

— Хорошо, — вдруг донеслось из-за завесы, и Фадл вздрогнул. — Я подпишу фирман. И его вручат Тарику в моем присутствии. Вышлите ему наше повеление явиться в столицу не медля и не задерживаясь. Но все это я сделаю с одним условием.

Аль-Фадл вздохнул: он знал, каким будет это условие. И в глубине сердца он был согласен с матерью халифа: Исхак ибн Хальдун стал слишком опасен, как всегда становятся опасны те, кто слишком много знает о слишком многих людях.

— Это будет справедливо, — насмешливо проговорила Айша. — Его голова в обмен на свободу Тарика. Так охотник попадется в расставленный им самим капкан.

Луг Абд-аль-Азиза,

четыре дня спустя

Над зеленой травой развевались знамена тех, кто ждал приглашения на аудиенцию в Ас-Сурайа. Обширный, слегка холмистый луг простирался от высоких каменных оград аптекарских огородов до сложенных из саманного кирпича стен резиденции гулямов-худжри.

На расстеленных драгоценных дарабджирских коврах разложены были подушки тисненой куртубской кожи и расставлены инкрустированные перламутром столики, заставленные блюдами с фруктами и хрустальными кувшинами-хурдази в наполненных льдом золотых тазах. Гранаты, хурму и абрикосы, а также горлышки сосудов с шербетами покрывали отрезы дорогой дабикийской ткани.