Измена (Книга Слов - 2) - Джулия Джонс

Хват - парень смышленый, даже чересчур смышленый для своего возраста, он быстро разнюхает, куда отправился Таул. Но Все равно будет беспокоиться. Таул улыбнулся, вспоминая мальчугана. Хват считает себя его нянькой: ухаживает за ним, разбавляет его эль, следит за каждым его шагом. Точно назойливая муха - попробуй его отгони. За такую преданность его следовало бы посвятить в рыцари - вот только к золоту его нельзя подпускать.

Отрадно знать, что кто-то думает о тебе. Хват спас ему жизнь, я проделал вместе с ним сотни лиг и ни разу его не подвел. Таул не Я знал, чем он заслужил такую дружбу, но от души радовался тому, я что встретил Хвата в тот роковой день, когда судно "Чудаки-рыбаки" причалило в Рорне. Он принес клятву герцогу, и тот всегда будет для него первым, но перед Хватом он тоже в большом долгу и обязательно придет мальчику на помощь в случае нужды.

Вся беда в том, что, пока Таул стережет тут, в горах, последнюю подружку герцога, Хват того и гляди пустится в Брене во все тяжкие. У него прямо-таки дар лезть куда не следует. Ну, авось ничего: его живучесть не уступает смышлености.

Таул встал и потянулся. Легко ли провести всю ночь на жесткой скамье? Но ему давно уже не приходилось жаловаться на такую малость, как затекшие мускулы, а скамья в красивом замке лучше, чем одеяло, расстеленное на голой земле. Он поправлялся быстро, как всегда: как бы он ни измывался над своим телом, оно никогда не подводило его. Можно поблагодарить судьбу хотя бы за это.

Пришли два лекаря. Таул узнал их и впустил. Что ж это за женщина лежит там, в герцогской спальне? Доктора, служанки, портные и священники так и снуют туда-сюда. "Охраняй ее", - сказал герцог - а от чего и как долго ее охранять, не сказал. Таул ни о чем не спрашивал его за весь шестичасовой путь. В рыцарях он научился чтить приказ - а теперь, когда перестали быть рыцарем, он только на приказ и мог опереться. Приказ придавал жизни форму, если не смысл. Герцог - достойный вождь, воин, который сам сражался во всех своих кампаниях. Служить ему - не такая уж плохая судьба. Лучше, чем каждый день напиваться до бесчувствия, а ночью драться в ямах.

Служанка принесла ему поднос с едой и питьем и постоялая рядом, пока он всего не отведал. На кухне о нем пекутся: цинаш ему вкусное мясо и сыры, да еще с такой приятной посланницей. Он улыбнулся ей благодарно, а она ему - зазывно. Ее широкие бедра круглились под юбкой, а великолепные груди распирали платье.

- Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится, сударь, - сказала она.

У него давно уже не было женщины. Теперь, когда его тело освободилось от боли, а кровь - от эля, он ощутил знакомое желание забыться в округлостях женского тела и в случае удачи забыть ненадолго о своих демонах. Он ответил учтиво:

- Я непременно отыщу вас, сударыня, если будет можно. - Он поднес к губам ее руку - от нее пахло маслом и петрушкой.

- Буду ждать. - Она низко поклонилась и ушла, покачивая бедрами, как это умеют только зрелые женщины, уверенные в своих чарах. Таул провожал ее глазами вдоль длинного коридора, не уставая восхищаться. Кто-то шел женщине навстречу, и она присела до самого пола. Это мог быть только герцог. Таул встал и стал ждать, когда тот приблизится.

- Здравствуй, друг мой, - сказал герцог, пожав ему руку. - Когда я велел тебе охранять даму, я не думал, что ты будешь караулить у нее за дверью.

Таул, ответив крепким пожатием, улыбнулся краем рта.

- Вашей светлости следует знать, что я очень серьезно отношусь к полученным мною приказам. Хотя я мог бы убить первого, кто прошел бы мимо с подушкой, - эта скамья тверже камня.

Герцог усмехнулся, но ответил серьезно:

- Таул, я привез тебя не в качестве часового. Я привез тебя потому, что мне нужен человек, на которого я могу положиться. - Серые глаза холодно смотрели на Таула. - Мне думается, на тебя я положиться могу.

Таул выдержал его взгляд.

- Я не нарушу своей клятвы.

- Я знаю. - Герцог положил руку на резную филенку двери. - Там, внутри, находится дама, которая вскоре окажется в большой опасности. Будут предприниматься попытки убить ее. Я скажу тебе больше, когда все определится, но одно ясно уже теперь: ее надо сохранить любой ценой. Часовые - это только видимость, проку от них мало. Солдаты с копьями не остановят решившегося на все убийцу. Мне нужен человек с головой, который не дрогнет перед внезапной угрозой. - Герцог помолчал, оценивая, как повлияли его слова на Таула. - Глядя на тебя в яме той ночью, я видел человека, который решился победить, чего бы ему это ни стоило. Кроме того, ты рыцарь, а стало быть, твое мастерство и верность долгу выше всяких сомнений. Я верю, что ты защитишь эту даму даже ценой своей жизни.

- Это так.

- Я доволен. - Герцог, отвернувшись от Таула, провел рукой по изображению ястреба на двери, погладив когти. - Однако защита может проявляться по-разному. - Таул почувствовал, что разговор принимает иной оборот, но промолчал, предоставляя говорить герцогу. - Многие будут стремиться поговорить с ней - люди, которые попытаются опутать ее ложью или изменить ход ее мыслей. Ее следует оградить от подобных влияний. Я хочу, чтобы она находилась в полном отдалении от двора. Никто не должен видеть ее без моего разрешения, а также говорить с ней о политике и государственных делах. За ней нужен неусыпный надзор.

Таулу это не понравилось.

- Вы хотите, чтобы я стал ее тюремщиком?

- Нет, - быстро ответил герцог. - Я хочу, чтобы ты стал ее другом.

- Друзей я выбираю сам, ваша светлость.

- Тогда тебе непременно следует познакомиться с дамой, о которой идет речь. - Герцог толкнул дверь и пригласил Таула: войти.

Они прошли через большую столовую в тускло освещенную спальню. Там сидела в кровати хрупкая темноволосая девушка. Глаза у нее были большие и темные.

- Таул, - сказал герцог, - представляю тебя госпоже Меллиандре.

Мелли пребывала не в лучшем настроении. Ей опротивели лекари, творог и сыворотка. Не зря ее отец ненавидит лекарей: им мало, что пациент болен, они еще норовят всячески отравлять ему жизнь. Она бы съела сейчас кусок говяжьей ноги - большой, слегка прожаренный, - выпила бы кувшин красного вина, и еще ей хотелось бы, чтобы ночной горшок не впивался бы в тело как нож.

Не нравилось ей также, что в комнате постоянно толчется народ. С тех пор как она вчера пришла в себя, к ней входили так, будто двери, в которую, кстати, принято стучать, просто не существовало. Лекари врачевали ее, священники молились за нее, портные снимали с нее мерки - никто и не думал спрашивать ее разрешения. Вдобавок никто не отвечал на ее вопросы. О чем бы она ни спросила, все улыбались, кивали и говорили: "Посмотрим". Она уже начинала медленно закипать от праведного гнева, когда вошел герцог.