Рылеев - Анастасия Готовцева

Расследование Эртеля закончилось для Раевского увольнением в ноябре 1824 года в отпуск «для поправления здоровья», но всем было понятно, что к обязанностям корпусного командира он больше не вернется. «Известно, что государь Александр Павлович, не жалуя Раевского, отнял у него командование корпусом, высказав, что не приходится корпусному командиру знакомиться с магнетизмом», — констатировал хорошо знавший генерала Матвей Муравьев-Апостол{749}. Вскоре на место скомпрометировавшего себя магнетизера был назначен Алексей Щербатов.

Но даже приезд Эртеля и отставка Раевского не смогли заставить Сергея Муравьева-Апостола быть осторожнее. И он сам, и его сподвижники по-прежнему часто бывали в Киеве и вели там громкие и опасные разговоры — гласно и, в общем, никого не опасаясь. Почти открыто Васильковская управа проводила переговоры с Польским патриотическим обществом о совместном революционном перевороте. На «контрактах» 1824 года, уже при Эртеле, Муравьев и его друг, подпоручик Полтавского пехотного полка Михаил Бестужев-Рюмин, молодой и горячий заговорщик, обсуждали с поляками животрепещущую тему: следует «уничтожить вражду, которая существует между двумя нациями, считая, что в просвещенный век, в который мы живем, интересы всех народов одни и те же и что закоренелая ненависть присуща только варварским временам». А для этого необходимо было заключить русско-польский революционный союз, в котором поляки обязывались подчиняться русским заговорщикам и признать после победы революции республиканское правление. Взамен им были обещаны независимость и даже территориальные уступки — они могли «рассчитывать на Гродненскую губернию, часть Виленской, Минской и Волынской»{750}.

Между тем под подозрение Эртеля попали люди, входившие в ближайшее окружение Муравьева-Апостола. Руководитель Васильковской управы тесно общался с «подозрительным» поляком, масоном и магнетизером графом Александром Хоткевичем — именно от него южные заговорщики узнали о существовании Польского патриотического общества.

В списке масонов, пересланном Эртелем в Петербург, оказались два бывших адъютанта Раевского, участники Союза благоденствия Алексей Капнист и Петр Муханов. Первый был близким родственником Муравьева, а второй — его светским приятелем. Кроме того, в списки Эртеля попал руководитель Кишиневской управы заговорщиков Михаил Орлов. Сам Муравьев-Апостол, бывший командир роты Семеновского полка и участник «истории», регулярно входил в списки «подозрительных» офицеров 1-й армии; за ним предписывалось иметь особый бдительный надзор{751}.

Исследователей, изучающих деятельность генерал-полицмейстера, ставит в тупик простой вопрос: как могло случиться, что полицейский с огромным опытом, ловя картежников, поляков и масонов, всё же не сумел разглядеть у себя под носом военный заговор с цареубийственными намерениями? В 1823—1824 годах у Эртеля был неплохой шанс вмешаться в ход истории, предотвратить и Сенатскую площадь, и восстание Черниговского полка. Однако факт остается фактом: следствие о «тайном обществе» так и ограничилось поисками масонов и магнетизеров. Ни в одном известном на сегодняшний день донесении генерал-полицмейстера фамилия Сергея Муравьева-Апостола не упоминается.

О причинах этой роковой ошибки можно только гадать. Но гадать следует в совершенно определенном направлении.

В первых числах апреля 1824 года в Петербурге появился польский помещик и масон, член Польского патриотического общества и киевский губернский предводитель дворянства (маршал) граф Густав Олизар, друг Сергея Муравьева-Апостола, известный вольнолюбивыми взглядами и нескрываемой ненавистью к крепостному праву. Кроме того, поляк был весьма близок к семейству генерала Раевского, в 1823 году сватался к его дочери Марии, но получил отказ — по «конфессиональным» и «национальным» соображениям. Отказ этот он переживал весьма болезненно, и Муравьев был одним из его «утешителей». Эртель установил за Олизаром усиленную слежку, не без оснований подозревая его в антиправительственной деятельности.

Когда поляк собрался в столицу, генерал Толь известил Дибича: «Легко быть может, что цель поездок графа Олизара есть та, чтоб посредством тайных связей или членов своих, в различных управлениях в С[анкт-]Петербурге находиться могущих, выведать о последствиях поездки генерала Эртеля». Нужно было прежде всего выявить круг его общения. В столице Олизар пробыл около месяца — и всё время за ним велась слежка, которую, по просьбе Дибича и Потапова, курировал столичный обер-полицмейстер генерал-лейтенант Иван Гладков{752}. В итоге граф был без объяснения причин выслан обратно в Киев.

Но за месяц граф успел подробно рассказать столичным друзьям о ситуации в Киеве — собственно, сделал то, о чем Толь и предупреждал Дибича. Слухи о миссии Эртеля мгновенно проникли в среду петербургских и московских конспираторов и посеяли среди них панику. Всем стало ясно: опытный сыщик очень скоро обнаружит реальный, а не мифический масонский заговор и первой «явной» жертвой вполне может стать Сергей Муравьев-Апостол.

«Вскоре по первом приезде генерала Эртеля разнесся слух, что он имеет тайное повеление разведать о заведенном на юге обществе, к которому принадлежал будто бы и подполковник Муравьев — все меры, принятые г. Эртелем, то свидетельствовали», — показывал на допросе Муханов. Другой заговорщик, Петр Свистунов, услышав, что Эртель послан в Киев «для надзора над поляками», «заключил, что должны быть сношения между поляками и Обществом юга»{753}.

У жившего в 1824 году в столице брата Сергея Муравьева-Апостола полученное от Олизара известие вызвало настоящую истерику. На следствии Матвей Муравьев показывал: узнав, что «генерал от инфантерии Эртель в Киев приехал и что никто не знает, зачем он туда послан», он решил, что его брата арестовали, тем более что уже несколько недель не получал от него писем.

Для спасения брата Матвей Муравьев-Апостол задумал немедленно убить императора. Своими опасениями и планами он поделился с Пестелем — весной 1824 года тот жил в Петербурге и участвовал в «объединительных совещаниях», неудачной попытке договориться о совместной деятельности со столичной тайной организацией. «Я видел Пестеля и сказал ему, что, верно, Южное общество захвачено и что надобно бы здесь начать действия, чтобы спасти их. Пестель мне сказал, что я хорошо понимаю дела», — показывал Матвей на следствии. «Я с ним соглашался, что ежели брат его захвачен, то, конечно, нечего уже ожидать»{754}, — подтверждал Пестель.