Рылеев - Анастасия Готовцева

Не хотел император и того, чтобы под судом оказались представители «низших» сословий — купцы. Ибо тогда надо было признать, что властью недовольна не только кучка дворян, воспитанных иноземными наставниками и начитавшихся европейских книжек. Очевидно, именно это и спасло от наказания и директора Прокофьева, и многих других должностных лиц компании. Все слухи и факты относительно причастности компании к заговору сконцентрировались в анекдоте, ходившем по Петербургу в конце 1825-го — начале 1826 года и записанном литератором Александром Измайловым. При допросе друга Рылеева, столоначальника компании и литератора Ореста Сомова, Николай I спросил его: «Где вы служите?» — «В Российско-американской компании». — «То-то хороша собралась у вас там компания»{716}. Впрочем, Сомова после допроса пришлось отпустить как ни в чем не виновного.

Но, судя по всему, сам император в какой-то мере распознал рылеевский план, поскольку люди, связанные с этим планом, получили неадекватно тяжелые наказания. Дмитрий Завалишин был приговорен к вечной каторге, по 20 лет каторжных работ получили Константин Торсон, Владимир Штейнгейль и Гавриил Батеньков — при этом никто из них в восстании не участвовал. Не был 14 декабря на Сенатской площади и сам Рылеев, тем не менее он был казнен. А за три с половиной месяца до казни, 26 марта 1826 года, из Главного правления Российско-американской компании в колонии в Америке было отправлено уведомление: «…по случаю выбытия из службы компании правителя канцелярии сего правления Кондратия Федоровича Рылеева должность его впредь до времени поручена старшему бухгалтеру Платону Боковикову»{717}.

Глава пятая.

«ТУТ НАДО НЕ ЧЕРНИЛ, А КРОВИ»

«Главная причина всех беспорядков и убийств»

В исторической науке давно устоялось мнение, что именно Рылеев был главным организатором восстания на Сенатской площади. Это мнение подкреплено множеством доказательств: показаниями арестованных заговорщиков, их позднейшими мемуарами, заключениями следователей, судей и позднейших историков. Согласно «Записке о силе вины», подготовленной по итогам следствия над Рылеевым, он «был пружиною возмущения в Санкт-Петербурге, воспламенял всех своим воображением, возбуждал настойчивостью; давал наставления, как не допускать солдат к присяге и как поступать на площади». В тексте вынесенного поэту приговора утверждалось: он «приуготовлял главные средства к мятежу и начальствовал в оных»{718}.

Свою лидирующую роль в организации восстания признавал на следствии и сам Рылеев: «Признаюсь чистосердечно, что я сам себя почитаю главнейшим виновником происшествия 14 декабря, ибо… я мог остановить оное и не только того не подумал сделать, а, напротив, еще преступною ревностию своею служил для других… самым гибельным примером». Однако, по мнению поэта, вину с ним должен был разделить другой заговорщик — князь Трубецкой, избранный диктатором, военным руководителем восставших войск. «Он не явился и, по моему мнению, это есть главная причина всех беспорядков и убийств, которые в сей несчастный день случились», — констатировал поэт{719}.

И в этих, казалось бы, взаимоисключающих признаниях была большая доля правды. Ведущая роль Рылеева в подготовке восстания определялась не только тем, что большинство подготовительных совещаний проходило в доме Российско-американской компании на Мойке, у Синего моста, в самом центре столицы, где правитель дел компании занимал целый этаж. Вступив в заговор, Рылеев сформировал вокруг себя кружок радикально настроенных молодых офицеров, литераторов и функционеров компании, для которых он стал единственным начальником. Этим людям он дал уверенность в своих силах, в собственной гражданской значимости, а накануне 14 декабря — и в том, что

Нет примиренья, нет условийМежду тираном и рабом;Тут надо не чернил, а крови;Нам должно действовать мечом{720}.

Однако Рылеев, при всем его вдохновенном энтузиазме, не мог на площади командовать войсками — они просто не стали бы слушать «статского». Именно поэтому он был вынужден сотрудничать с Сергеем Трубецким. Но, обвиняя князя в неявке на площадь, Рылеев лукавил, поскольку сам он 14 декабря тоже особой активности не проявил: придя утром к Сенату и не застав там восставших частей, ушел, затем вернулся и, «увидев совершенное безначалие», больше в рядах мятежников не появлялся. Согласно «Донесению следственной комиссии», Трубецкой, не выйдя на площадь, обманул товарищей — но и Рылеев «не сдержал слова» встать в ряды восставших солдат{721}.

Показание поэта, обвиняющее Трубецкого в «беспорядках» и «убийствах», — отражение не столько ситуации самого восстания, сколько сложившихся задолго до 14 декабря конфликтных отношений двух лидеров.

Историк М. Н. Покровский считал участие Трубецкого в заговоре «ненормальностью». Люди его круга, представители богатейшей высшей знати, в большинстве своем поддерживали правительство. Отсюда, по мнению историка, и нравственные терзания диктатора накануне и в самый день восстания, и его «невыход» на Сенатскую площадь: «всё же был солдат и в нормальной для него обстановке сумел бы по крайней мере не спрятаться»{722}. Естественно, такой «вульгарно-социологический» подход к осмыслению заговора советские историки много раз опровергали, и в конце концов он был оттеснен на обочину историографии. Между тем в работах Покровского было много здравых идей. И в данном случае историк оказался прав: среди участников подготовки восстания 14 декабря Трубецкой действительно был чужим.

Дело конечно же не в том, что все люди его круга сплотились около трона. Трубецкой был прямым потомком великого князя Литовского Гедимина. Но среди заговорщиков были и другие представители древних княжеских родов: Сергей Волконский, Евгений Оболенский, Александр Одоевский, Александр Барятинский, Дмитрий Щепин-Ростовский. Диктатор на самом деле был очень богат, но, например, тот же Волконский или Никита Муравьев владели неменьшими состояниями. Кроме того, все конституционные проекты, разрабатывавшиеся заговорщиками, предусматривали в случае победы революции полную отмену сословий.

Чужеродность Трубецкого в среде северных заговорщиков определялась другим. Князь много воевал, был полковником Преображенского полка, старшим адъютантом Главного штаба и опытным военным, а большинство из тех, с кем он готовил российскую революцию, в том числе и Рылеев, не имели боевого опыта, служили обер-офицерами или вышли в отставку опять же с обер-офицерскими чинами. Он являлся основателем Союза спасения, председателем и блюстителем Коренного совета Союза благоденствия, принимал участие в написании знаменитой «Зеленой книги», программного документа Союза — иными словами, был корифеем заговора, отдавшим ему девять лет жизни, тогда как его соратники провели в тайном обществе от нескольких дней до нескольких месяцев.