О, юность моя! - Илья Сельвинский

Старушка сидела у входа в домик и мыла в тазу рыбу. Леське показалось, что он все тот же гимназист, что не было за ним ни тюрьмы, ни сумы, ни убийства Денисова.

Старушка мыла рыбу и возбужденно говорила, обра­щаясь к крыльцу:

— Вир балабан паровоз американской системы... Солдатлар, офицерлар-ибсн, забарабар!

По-видимому, Эстер-ханым совсем недавно побывала на какой-нибудь станции и была полна впечатлений.

— Бабушка, — позвал он негромко.

Старушка не слышала.

— Госпожа Синани!

— А? Что? Ты кто это?

— Привет вам от Елисея. Помните его?

Эстер-ханым вгляделась в Леську и вдруг всплеснула руками:

— Ой! Это же сам Леся...

Она бежала навстречу, крича по дороге истошным го­лосом:

— Исачка! Исачка!

Пока старушка обнимала Леську, из домика во двор приковылял Исхак-ага.

— Боже мой! Енисей! Старуха, ставь самовар!

— Нет, нет! Я поставлю сам, — заявил Леська. — Только где ваш Тюк-пай?

— Умер Тюк-пай... — грустно сказал старик. — Сколько человек может жить? Он был уже очень ста­рый. Старше тебя.

Леська вбежал в домик, точно к себе домой, вынес пузатый самоварчик все того же ослепительного блеска и пошел к ручью.

— Какое счастье! Леся приехал. А?

— Да, да, счастье, счастье.

— А зачем приехал? — засипела старушка оглуши­тельным шепотом.

— А тебе какое дело? — заворчал старик. — В наше время такие вопросы не задают. Приехал, ну и приехал. И слава богу!

Леська прошел мимо пустой собачьей будки, и ему стало грустно.

Осенний сад совсем не был похож на тот, каким его видел Елисей прошлой весной. Полуголые тополя, обна­женные яблони. Сугробы железных листьев скрежетали, когда в них копошились ежики или шастали гадюки. Полны плодов были только деревья айвы, поспевшей в этом году особенно поздно. А вот ручей совершенно та­кой же...

Леська присел на бережок и закрыл глаза. Он ясно увидел белый силуэт Гульнары и алую феску среди зе­леной травы, услышал гордый ее голос и вспомнил ощу­щение полураскрытых губ.

Издали прошлое кажется красивей и податливей. Леська вспомнил былинку, которая привела к поцелую. Он уже забыл или сделал вид, будто забыл о том, что этот поцелуй закончился слезами. Ему казалось, что пер­вый поцелуй Гульнары — такая же для нее драгоцен­ность, какой он должен быть для любой девушки. Но вскоре жестокая память подбросила ему фразу: «Я при­кажу запороть тебя на конюшне» — и напомнила о про­щании с Гульнарой в Севастополе. Какое холодное прощание... Елисей только сейчас понял, что это было прощанием с детством.

Чай пили в комнате: старикам на дворе зябко.

— Как ты жил, Енисей? — спросил дед.

— Не Елисей, а Енисей, — поправила старушка.

— Я и сказал Енисей.

— Нет, ты сказал — Елисей.

— А как надо?

— А надо Енисей.

— Жил нормально, — ответил Леська. — Как жилось, так и жил. А что Умер-бей?

— Ничего. Живет себе, — сказала старуха.

— Какая это жизнь? Умирает со страху, да? — ска­зал старик.

— Кого же он боится?

— Зеленых.

— Разве они здесь бывают?

— Здесь пока не были, но рядом село Альма-Тархан. Так вот туда заходили, а теперь к нам зайдут, — провор­чала бабушка. — Ну, мы с Исачкой их не боимся: у нас взять нечего.

— Кто же эти зеленые? Просто-напросто бандиты?

— А ты думал! Конечно. Такие разбойники!

— Ну, не такие уж разбойники, — сказал Исхак-ага.

— Разбойники! Грабители!

— Понимаешь, Енисей: они спускаются с гор и хотят купить баранины, да? Кушать же им что-нибудь надо? Но кто сейчас станет продавать скотину? За какие деньги? Керенки? Колокольчики? Завтра придут красные — и все эти разноцветные бумажки могут сгодиться только на обои. Верно я говорю? Но когда зеленым никто ни­чего не продает, то они устраивают «баранту»: угоняют скот к себе в горы — и дело с концом. А если захочешь бушевать, то и убить могут. Очень свободно.

— А разве белогвардейцы с ними не воюют?

— Воюют, но только не у нас. Тут они полные хо­зяева.

— Значит, Умер-бей боится?

— А кто не боится?

— Да ведь у него фрукты, а не овцы!

— Ого! Знаешь ты! — вмешалась бабушка. — У него баранов больше, чем яблок.

— Где же они?

— Ну, конечно, не тут, — сказал дед, грозно взглянув на старушку. — В степи, под городом Джанкоем. Целые кошары у него там.

— Зачем ты так говоришь, Исачка? Были в степи. А где война? В степи война, не тут же. Умер-бей умница: он перегнал овец в экономию Сарыча. У Сарыча деревь­ев мало, а травы много. Ну, и еще, конечно, накупили сена выше головы.

— Перестанешь болтать, старуха?

— А что, разве я не правду говорю?

— Старуха! Перестань болтать, я тебя спрашиваю! Узнает Умер-бей, рога тебе скрутит.

— А что я сказала? Ничего я не сказала.

— А овцы?

— А что овцы?

— А Сарыч?

— А кто знает Сарыча? Подумаешь — Николай Вто­рой! Ты знаешь Сарыча, Леся?

После чая Леська опять пошел к ручью. Посидел, по­скулил немножко, и потянуло его взглянуть на дом, где когда-то обитала турецкая принцесса. Дом был все тот же: низкий и длинный, как овчарня. Леська долго глядел на него из-за деревьев, но никого не увидел.

Так прожил он у Синани два дня. Жить у них было легко и приятно. Как и в прошлом году, Елисей колол дрова, ставил самовар, таскал воду, вообще делал все, что у дедушек с бабушками делают внуки. Но он ничего не знал о фронте: как там сейчас? Прорвала ли Красная Армия оборону белогвардейцев? Или генерал Слащев, получивший за победу под Юшунью высокое звание «Слащев-Крымский», пробивается к Москве, как ему пророчил Шокарев?

Однажды, сидя у ручья, Елисей услышал в соседнем саду какой-то возбужденный спор. Леська подошел к дому, хоронясь за деревьями и не выдавая себя ни шо­рохом листьев, ни треском веток. У порога стояла Розия и резким тоном отчитывала какого-то человека в папахе из серой смушки, в стареньком штатском пальто и в желтых сапогах с высокой шнуровкой.

— Я уже вам сказала: хозяин болен. Сколько можно говорить?

— Но хозяин мне очень нужен, — тихо просил чело­век в папахе. — Надеюсь, он не при смерти?

— Что значит «при смерти»? Почему «хозяин»?

Леська вгляделся в человека, угадал под его пальто ручной пулемет «томпсона» и вдруг узнал в нем того самого члена пятерки, с которым реквизировал червон­цы в Армянском Базаре.

Елисей вышел из-за деревьев.

— Здравствуйте, товарищ Воронов!

Розия ахнула:

— Леська? Ты еще откуда?

— Узнаете меня, Воронов?

— Нет.

— А помните гимназиста, который помогал вам в одном золотом деле под Перекопом?

— Вспоминаю, — улыбнулся Воронов. — Только за­был ваше имя.

— Бредихин.

— А я уже давно не Воронов.

— Понимаю. Что же вам угодно от хозяина?

— А тебе какое дело? — накинулась на Леську Ро­зия. — «Что вам угодно»! Какой нахал!

— Да вот хотел купить немного овец, — сказал Во­ронов.

— Ну что ж. Это можно, — благодушно разрешил Леська, не обращая никакого внимания на Розию.

— Ты-то тут при чем? — рассвирепела Розия. — Нет, вы подумайте! Ах, нахал!

— А почем платить будете? — спросил Елисей Воро­нова.

— Как везде, так и я.

— А какими деньгами?

— Могу всякими. Тебе какие нужны?

— Это зеленые! — взвизгнула Розия. — Бабай, зеле­ные!

Она вбежала в дом и захлопнула дверь, крича «зеле­ные» так, словно кричала «пожар». Слышно было, как она накинула крючок на петлю.

— Видали дуру? — спокойно констатировал Воро­нов.

Крючок, однако, выскочил из петли, и на пороге по­казался Умер-бей в своей золотистой тюбетейке и в ха­лате с вопросительными знаками.

— Баран йок! — сказал он, глядя на Леську своими красными глазами.

— Вот и я говорю этому человеку, что баран йок,— сказал Леська. — Откуда здесь овцы? Здесь фруктовый сад.

— Фруктовый сад! — запальчиво отозвалась Розия из-под руки деда.

— Но мне говорили, что у вас... — начал было Во­ронов, недоверчиво оглянувшись на Леську.

— Все вам наврали! — сказал Леська.

— Наврали! — закричала Розия, одобрительно глядя на Елисея.

— Пошли, товарищ Воронов. — Леська крепко взял Воронова за локоть и повел к воротам. — Вы как: на коне? На тачанке? Пешком?

— На тачанке.

— Ну, и я с вами.

— Постой, — засмеялся Воронов. — Это еще надо об­судить.

— Да вы не отмахивайтесь от меня. Я еще могу при­годиться. Прощайте, господин Умер-бей, прощай, Розия.

— Прощай! — недоуменно сказала Розия, не ожидав­шая от Леськи такого заступничества.

— Один вопрос напоследок: где сейчас Гульнара?

— А тебе какое... В Турции.

— Вышла, наконец, замуж за принца?

— Нет. То есть, да! То есть, нет...

Леська усмехнулся.

— Два «нет» и одно «да». Что перетягивает, товарищ Воронов?