Дорога в Омаху - Роберт Ладлэм

— То, что они...

— Вы должны мне поверить!

— Но почему? — проворчал старый журналист. — Я ведь даже не могу воспользоваться своим пером: беседа-то не для записи.

— И все же выслушайте меня! — взмолился Броуки Второй. Глаза его горели, по лицу струился пот. — В течение ближайших двадцати четырех часов моя антитеррористическая актерская труппа захватит в плен опаснейшего врага нашей родины!

— Вот это заявление так заявление, генерал! А есть у вас что-нибудь, чтобы подкрепить его? Какой-нибудь документ?

— Скажите сперва, имеется ли что-либо такое... ну нечто среднее между беседой конфиденциальной и предназначенной для печати?

— Думаю, такой жанр есть. Это короткая заметка. Публикуемая после того, как событие уже произойдет, но в ней о делах прошедших говорится только в общих чертах.

— А что это значит?

— Что не разглашаются ни имена, ни источники информации.

— О, это то, что мне и нужно!

— Ну так вы и получите это, — пробормотал журналист сквозь зубы.

— Прошу прощения?..

— Ничего, я просто так... Продолжайте, генерал.

— Они в Бостоне, штат Массачусетс, — произнес Броукмайкл скороговоркой, почти не разжимая губ.

— Очень мило.

— Читаете вы газеты? И смотрите ли телевизор? — спросил генерал таинственно.

— Ну, время от времени. Без этого ведь не обойтись.

— А читали вы или слышали что-нибудь о делегации Нобелевского комитета, прилетевшей в Бостон на самолете вице-президента?

— Да, что-то припоминаю, — ответил журналист, хмурясь в раздумье. — Речь, кажется, шла о выступлении в Гарварде и о присуждении премии какому-то генералу... солдату десятилетия или что-то в этом роде. Я видел это в телевизионных новостях.

— До-о-воль-но-таки впечатляюще, не так ли? — проговорил Броуки Второй.

— Естественно: любая делегация от Нобелевского фонда производит впечатление.

— Вы согласны, что это были рафинированные ученые и военные историки?

— Конечно! Нобелевские мальчики — это вам не фунт изюма! Да иначе и не может быть. Но какое они имеют отношение к вашей... хм... труппе антитеррористов?

— Это они!

— Кто они?

— Ну, делегация Нобелевского комитета! Это мои ребята! Мои актеры!

— Простите, генерал, ответьте мне откровенно, понятно, все останется между нами — вы случайно не перебрали сегодня утром?.. Послушайте, я ведь не молодой прощелыга, у которого в глазах рябит от звезд, — таких, как мои друзья в «По-Лаундже». Ведь и мне приходилось гулять по улице с пятеркой в кармане.

— Говорю же вам, что это правда! — загремел Броукмайкл. Его голос достиг крещендо, вены на шее вздулись, приобретя пурпуровый цвет. — И я никогда не позволяю себе ни капли алкоголя, пока в полдень не открывается офицерский клуб... Эта делегация от Нобелевского комитета — действительно моя спецгруппа, мои актеры!

— Может, отложим это интервью?..

— Я докажу вам! — Руководитель «смертоносной шестерки» ринулся к шкафчику с документами, рывком выдвинул ящик и, выхватив оттуда целую кипу конвертов из плотной бумаги, швырнул ее на стол. Потом достал из пакетов несколько дюжин фотографий и разбросал их перед журналистом. — Вот они! Мы ведем учет разным их перевоплощениям, чтобы не продублировать образ во время последующих операций: а вдруг в прошлом за ними вели наблюдение и сфотографировали их?.. Вот-вот! Это последние снимки! Взгляните только на их прическу, на эти короткие бороды, очки или брови. Это те самые люди, которых вы видели по телевидению во время трансляции пресс-конференции в бостонском аэропорту Лоуган! Смотрите, смотрите!

— Будь я проклят! — воскликнул журналист, вставая и разглядывая глянцевые фотографии размером восемь на десять. — Теперь я верю, что это правда.

— Конечно, правда! «Смертоносная шестерка» — мое творение!

— Но почему они в Бостоне?

— На это есть особая причина — из тех, что подпадают под рубрику «максимально секретная информация».

— Генерал, мне не хотелось бы говорить вам об этом, но все, что вы мне показали, — это разрозненный наглядный материал. Без ваших объяснений он не имеет смысла. Помните, мы с вами беседуем конфиденциально, и, кроме того, мое сообщение появится в печати только постфактум, после завершения операции, так что нет никаких оснований для беспокойства, можете смело все как есть рассказывать мне.

— Мое имя не должно упоминаться никогда и нигде, кроме, разве что, лишь тех случаев, когда вы будете беседовать с вашими друзьями в «По-Лаундже», с которыми мне до смерти хочется познакомиться!

— Никто ни о чем не узнает, даю вам слово журналиста, — заверил генерала тот, кто назвал себя Харрисоном.

— Ну а этот субъект, о котором вы упомянули, этот опозоривший себя бывший генерал — изменник родины... Я не стану входить во все детали, но если он осуществит свой план, страна лишится возможности превентивного нанесения первого и второго ударов.

— Так он и есть тот «солдат»?.. Выкладывайте, чего там! — попросил Харрисон.

— "Солдат века"! Да все это камуфляж, чтобы заманить его в ловушку! Чем мои актеры и занимаются сейчас!

— Мне искренне жаль это слышать, генерал! Искренне жаль!

— Почему? Он же ненормальный!

— Как вы сказали?.. Ненормальный?

— Он сумасброд! У него явно психическое заболевание...

— Тогда почему он так важен для вас?

— Потому что он и юрист, этот преступник из Гарварда, — подчеркиваю: преступник, ибо о нем я тоже кое-что знаю, — замыслили грандиозную аферу и, совершив подлог, хотят возбудить дело против нашего безупречного во всех отношениях правительства, что обойдется нам, и особенно Пентагону, в кругленькую сумму, какую мы не выцарапали бы у конгресса и за сто лет!

— В чем заключается эта афера?

— Я не знаю подробностей, только самую суть, и позволю себе заметить... Да, кстати, вы видели этот фильм «Шоу-ужас Скалистых гор»?

— К сожалению, нет, — буркнул журналист, явно раздосадованный чем-то, и причиной его недовольства, судя по всему, был не Броуки Второй. Затем, как бы давясь вопросом, он произнес: — Но кто же все-таки этот генерал?

— Один псих, некто Хаукинз! Сущее наказание! Он всегда был таким.

— Имя вроде бы мне знакомо. Не ему ли это дважды присуждалась медаль конгресса?

— Ему, этому маньяку. В восьмидесяти случаях из ста этой медалью награждают посмертно. Как же так получилось, что он не был убит? Может, за этим что-то кроется?

— О-о-ох! — кашлянул журналист. Теперь в глазах его появился блеск. По-прежнему полностью владея собой, он спросил: — А как это вышло, что доставил этих обманщиков в Бостон «Эйр-Форс-два»?

— Это было сделано для того, чтобы устроить пресс-конференцию: как-никак, а такого самолета не сбросишь со счетов.

— Но не арендовали, же его в агентстве «Хертца»? Этот самолет не для вас.

— Но для некоторых...

— Ах да, вы упомянули какую-то большую шишку — «одного из самых могущественных людей в стране». Кажется, так вы сказали.

— Да, человек этот — очень высокого ранга, может, даже высочайшего. Из тех, что на самом верху.

— Ну, такого рода конфиденциальная информация безусловно произведет впечатление на моих голливудских друзей. Возможно, разок-другой они пригласят вас к себе на побережье, чтобы обсудить кое-какие вопросы — разумеется, в условиях строжайшей секретности.

— Обсудить вопросы?..

— Они всегда смотрят в будущее, генерал, такова их жизнь. Картина начинается с идеи. Но претворение ее в жизнь требует до двух лет... Боже милостивый, у ваших ног будут крупнейшие звезды кинобизнеса!.. Вы встретитесь с ними всеми во время обсуждения актерского состава.

— Встречусь с ними... со всеми?

— Конечно. Однако, думаю я, для этого вам придется несколько пересмотреть свою позицию. Только что вы решительно заявляли, что не можете назвать мне имя той большой шишки, хотя я и обещал опубликовать материал лишь после того, как все останется позади, и к тому же без упоминания конкретных лиц или источника информации. Но тогда любой дурак сможет разгадать, кто стоит во главе операции, скорее всего, имя этого человека станет достоянием гласности. Для вас же сейчас — самое благоприятное время бить по цели. Ведь потом вы не будете представлять собой никакой ценности... В общем, сколько выиграете, столько и проиграете... Продолжим же наше интервью, генерал. Итак, сокращение ассигнований на оборону непосредственнейшим образом влияет на ситуацию с обеспечением армии личным составом, что в свою очередь отражается и на нравственном состоянии военнослужащих.

— Подождите минутку! — Броуки Второй, которого, казалось, вот-вот хватит апоплексический удар, расхаживал взад и вперед по комнате, поглядывая на фотографии, запечатлевшие плоды его великолепного творения, неотделимого, словно наваждение, от него самого. — Как изволили вы заметить, потом, когда все узнают, — а рано или поздно так оно и будет, — я перестану представлять собой какой бы то ни было интерес, и любой придурок сможет воспользоваться тем, что было создано мною. Черт возьми, вот она, судьба! И мне придется еще заплатить пятьдесят долларов за вход в кинотеатр только затем, чтобы увидеть, что там сделали из моего шедевра! О Боже, это так ужасно!