Дорога в Омаху - Роберт Ладлэм

— Это жизнь, как поет в той песне старый Блю Айз, — заметил журналист, держа ручку над раскрытым блокнотом. Кстати, Френсис Альберт ищет сейчас хорошую характерную роль... Он вполне мог бы сыграть вас.

— Френсис Альберт?..

— Я имею в виду Фрэнка... Разумеется, Синатру.

— Нет, я никому не позволю отнять у меня мое творение! — взревел бригадный генерал. — Все это создал я, и так, как хотел!

— О чем это вы?

— Будь что будет, я все вам расскажу, — молвил, покрывшись потом, Броукмайкл. — Позже, возможно, он еще станет благодарить меня, не пожалеет для меня еще одной звездочки, но если даже он и не сделает этого, то все равно ему никто не возбранит заплатить пятьдесят долларов и посмотреть этот фильм! Мой фильм!

— Не понимаю вас, генерал.

— Я говорю о государственном секретаре! — прошептал Броуки Второй. — Это в связи с его заданием моя «смертоносная шестерка» находится сейчас в Бостоне. Он прибыл сюда инкогнито. Это было вчера. Никто на базе не знал, кто он такой. Документы у него были фальшивыми.

— Вот это да! — закричал Хаук, вскакивая со стула и срывая с головы свой дурацкий рыжий парик. — Вот так-то, Броуки! — Вслед за париком полетели на пол воротничок, галстук и очки в стальной оправе. — Ну что, старый приятель, несчастный сукин сын?

Этелред Броукмайкл лишился дара речи: он был буквально парализован. Из его широко разверстого рта, провалом зиявшего в нижней части перекошенного лица, вырвалось несколько всхрапов с повизгиванием:

— А-а-ах-ха-ха!..

— Итак, он, значит, предатель, несносная личность, сеятель смут! И не исключено, что медали ему дали за то, что он вел огонь по собственным войскам!

— Не-е-е... не-е-ет!..

— Уж не хочешь ли ты сказать, что не думаешь так? Отвечай же, ничтожество!

— Мак, прекрати! — закричал Броуки Второй, достаточно оправившись от потрясения, чтобы выразить протест. — Ты не знаешь, через что я прошел! Мы с женой развелись... Эта сука вытянула из меня все до последнего гроша... И потом еще мне пришлось сражаться с Вашингтоном за финансирование своего подразделения, да и просто заботиться о нем, чтобы уберечь его от всяческих невзгод... Боже, я должен был сгонять ребят на эти чертовы показушные лекции, но рекруты, не понимая ни единого слова, курили травку, чтобы пройти через это тяжкое испытание... Мак, пощади: я всего лишь пытаюсь выжить! Что бы ты сделал, если бы получил распоряжение от государственного секретаря?

— Наверное, постарался бы выполнить его.

— Вот именно! И тебе никогда в жизни не приходилось платить алиментов! Ты ни цента не затратил на это!

— Само собой разумеется! Я научил своих девиц самим заботиться о себе, и, слава Богу, им это удается. А если у меня возникают вдруг какие-то трудности, то каждая готова прийти мне на помощь.

— Я никогда этого не пойму! Никогда!

— Это же просто! Я заботился о каждой из них, старался сделать так, чтобы им было лучше, чем прежде. Тебе же на жену было наплевать.

— Ладно, Мак, кончим об этом! Знай, этот Пиз с глазами алкоголика катит на тебя бочку! Когда он сказал мне, что в дело замешан этот чертов идиот-адвокатишка Дивероу, я обезумел, форменным образом сошел с ума.

— Разве же можно так, Броуки! Ведь это ему, «идиоту-адвокатишке», обязан ты тем, что я здесь... Я хотел помочь тебе высвободить зад, а заодно и шею из той тугой петли, в которую ты угодил.

— Что?

— Сейчас самое время для тебя, генерал, пересмотреть свои взгляды и проявить снисходительность. Сэм Дивероу и сам понимает теперь, что он в тот раз слегка переборщил, выдвинув обвинения против тебя, и желал бы искупить свою юношескую нескромность. Ты думаешь, я рискнул бы явиться сюда, шагнуть прямо в лагерь врага, если бы он не настаивал на этом?

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Тебя подставили, Броуки. Сэм это выяснил и устроил все так, чтобы я смог прилететь сюда и предупредить тебя.

— Что?.. Как?..

— Видишь ли, вся эта кутерьма из-за иска правительству. Как ты знаешь, против правительства всегда кто-нибудь возбуждает дело, но на этот раз Уоррен Пиз оказался в довольно затруднительном положении. Этот весьма чувствительный к своему имиджу политик хочет, чтобы иск был аннулирован. Потому-то и подрядил он твоих ребят проделать грязную работенку, убедив тебя, что родина в опасности. Но как только задание будет выполнено, он о тебе забудет. Дальше все проще простого. Слушание дела не состоится из-за неявки истца в суд. Кто-нибудь выразит протест, и тогда следственная группа выйдет на «смертоносную шестерку», соответственно, на тебя. Офицер высокого ранга, — твоего ранга! — не успев толком прийти в себя после серьезных обвинений, связанных с Золотым Треугольником, оказывается замешанным в другую грязную историю. В общем, если все пойдет, как я сказал, то ты мертвец, Броуки!

— Ну и дерьмо! Может, забрать парней обратно?

— На твоем месте я 5ы вложил в досье официальную записку, датированную вчерашним числом, в которой бы говорилось, что по размышлении ты решил отозвать свой отряд, сочтя характер выполняемого им задания выходящим за пределы компетенции военных властей. Если конгресс проведет расследование, то повесят Пиза, а не тебя.

— Черт возьми, я так и сделаю!.. Мак, но откуда ты столько знаешь о Лос-Анджелесе, побережье, Поло-Лаундже и обо всех тех вещах, о которых ты мне говорил?

— Ты забыл, старый приятель, они ведь снимали фильм обо мне. И в течение всех тех десяти безумных недель, что шла съемка, я был у них консультантом — из любезности к этим ослам в Пентагоне, которые считали, что картина будет содействовать повышению интереса к этому учреждению и таким образом даст возможность увеличить призыв в армию.

— Из этой затеи у киношников ничего не вышло, и все об этом знают. Это был самый худший фильм, который мне доводилось видеть, а я ведь эксперт в некотором роде. По-моему, это было по-настоящему ужасно, и хотя мне и отвратительна твоя наглость, я даже болел за тебя душой.

— Мне он тоже показался омерзительным, но я был вознагражден солидной суммой, которую можно получить только там... Отзови же своих ребят, Броуки. Тебя заманивают в ловушку, ты — жертва чудовищного преступления.

— Я это сделаю, сделаю. Не знаю только пока как.

— Возьми трубку и отдай распоряжение. Вот и все дела!

— Все это не так просто. Боже, отменить приказ государственного секретаря! Еще немного, и я заболею...

— Ты колеблешься, Броуки?

— Ради Бога, мне надо подумать!

— Ну что же, пока ты размышляешь, погляди на это. — Хаук расстегнул пиджак и показал магнитофон, пристегнутый ремнями к его груди. — Полковник, которого я недавно принял на службу, посоветовал мне вооружиться техникой. Он это называет «подключением». Каждое слово, произнесенное в этой комнате, записано на пленку.

— Ты подонок. Мак!

— Брось, генерал! Мы с тобой давно уже знаем друг друга, и ты должен понять меня: мне тоже надо выжить... Как там сказано: «Если дьявол тебя не достанет, то бездна поглотит»?

— Никогда такого не слышал.

— Я тоже, но к ситуации это подходит, ведь верно!

Глава 24

Когда Винсент Манджекавалло шел по белому мраморному полу роскошного особняка в Майами-Бич в гимнастический зал, его снова передернуло от обилия розового цвета, в который было окрашено буквально все: стулья, диваны, лампы, ковры на полу и украшавшая гостиную люстра из нескольких сотен свисавших вниз раковин, грозившая вот-вот обрушиться на чью-нибудь голову. Винни не был декоратором, но бесконечное сочетание белого с розовым не вызывало у него никаких мыслей, кроме одной, что тот знаменитый «декораторе», которого нанял его двоюродный брат Руджино, чтобы обставить квартиру, был помешан на балете.

— Это не розовый цвет. Вин, а персиковый, — объяснил Рудж позавчера по телефону. — Только называется он «пеш»![167]

— Почему?

— Потому что розовый — дешевка, персиковый — немного лучше, ну а «пеш» — это самый шик. Что касается меня, то я не вижу разницы и, откровенно говоря, не думаю, что и Роуз в этом разбирается, но ей это нравится. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Твой образ жизни, Руджино, всегда должен нравиться твоей жене. Но, независимо ни от чего, я ценю, что ты дал мне кров.

— Живи здесь, сколько захочешь. Вин! Мы там не появимся по крайней мере еще месяц, а к тому времени ты уже снова окажешься среди живых. У нас есть неотложное дело, касающееся семьи Эль-Пасо... Да Бог с ними со всеми! Ты только погляди на этот гимнастический зал, на баню и все остальное.

— Вот кончим разговаривать, и сразу же — туда, я уже облачился в махровый купальный халат, правда, он мне короток.

— Это для девочек. В гимнастическом зале есть синие.

— А что там с мальчиками Эль-Пасо, Рудж?

— Они хотят заполучить весь этот чертов рынок кожаных седел, который охватывает не только фальшивые ранчо в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, но и развеселые охотничьи клубы на западе Джерси и в Новой Англии.