Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

этого дня мы с Нилкой стали неразлучны. Моя жизнь в моём дворе опять стала такой же, как и до отъезда в Кировоград. Только однажды она омрачилась известием о том, что мой дружок Жулик попал под трамвай, погнавшись за кошкой. Это видели все дети. Жулик бегал за дворовой кошкой, в зубах у неё торчала крыса. Кошка выбежала на мостовую и помчалась через рельсы, Жулик за ней, и угодил прямо под колёса трамвая. Дети похоронили его на развалке. Украсили холмик бумажными цветами. На кусочке фанеры надпись чёрной масляной краской — «ЖУЛИК май 1946 г».

Однажды вечером в наш двор въехал грузовик с тремя мужиками. Они всю ночь таскали бочки с развалки на грузовик, отвозили их куда-то и возвращались за новой партией. От грохота бочек я то и дело просыпалась. А утром Бабуня мне сказала:

— Ну, слава богу, Ветуня. Бочки отправили в Молдавию. Целая неделя у меня свободна. План такой — завтра едем на толкучку покупать тебе форму для школы, послезавтра — на море, чи на лиман. А в субботу — в степь.

Бабуня от удовольствия закатила глаза и улыбнулась.

— В какую ещё степь? — разочарованно спросила я.

— Ты шо, забула? Мы ж с тобой ездили у ту степь за маками. Сразу, як Одессу освободили! Людям трэба праздник. Все пели, танцевали, радовались. А цветов немае. Вот я и подумала, шо маки хорошо пойдуть на Привозе. В конце мая, чи вначале июня, как раз перед маминым приездом, мы ездили с тобой за теми маками. Помнишь? Целый мешок нарвали, еле дотащили. Дома развязываю мешок, а маки усе завяли. Расстроилась…. Столько трудов! А потом придумала! Поместила их в балию, налила холодной воды и жду. Оживуть чи не оживуть? Ожили родненькие! И пока бутончики не распустились, я их в букетики навязала штук по двадцать и на Привоз! Так шо ты думаешь? За полчаса первая партия разошлась по 10 копеек за букетик. До вечера сделала рейсов десять на трамвае. Приеду додому, навяжу новых и на Привоз! Я тогда хорошо заработала. Мечтала наладить гешефт, та приехала Лидочка. А после вашего отъезда в Кировоград маки уже отцвели, и я стала ездить за ромашкой и за чабрецом. Так и кормили меня травы, пока не устроилась бочки охранять. Надо ж пенсию зарабатывать. А як же!

— Не помню никаких маков, — возмутилась я.

— Заспала мабуть. Пока я ездила на Привоз продавать букеты, ты дрыхла, як убитая. Мы ж поехали за маками на последнем трамвае до 16-й станции. А потом ночью шли часа тры лиманом. Маки нужно было рвать на зорьке, пока они не распустились. Ты еле шкандыбала. Хорошо ночь була светлая. А луна, як дыня, жовта та велыка. Я всю дорогу спивала, шоб ты нэ заснула. Правда, до зорьки ты хорошо поспала на мешке. Часа полтора. А як проснулась, то довго дывылась на сонэчко, шо только-только высунулось из-за края земли.

Ничего этого я не помнила.

СКОРО В ШКОЛУ

— Ну шо, Ветуня, трэба ехать за формой. Скоро ж тебе в школу, — сказала мне вечером Бабуня и весело подмигнула.

Ранним утром следующего дня мы поехали на толкучку покупать мне форму для школы.

Одесская толкучка произвела на меня страшное впечатление! Такой толпы я ещё никогда не видела. Базар в Кировограде и одесский Привоз по количеству людей, плотно ползущих вдоль тесно прижавшихся друг к другу продавцов, можно сказать безлюдные места. Я, крепко зажав в кулачок Бабунину юбку и уткнувшись в её бедро, медленно продвигалась за ней в толпе, ничего и никого не видя кроме разнообразных шаркающих ног. Бабуня всё время, ощупывая то свою пазуху, то мою голову, повторяла задыхаясь:

— Ты тут? Не отставай, держись крепко за юбку!

Наконец мы упёрлись в кирпичный забор. Вдоль него прямо на земле продавцы разложили всякое барахло. Тут народу стало поменьше, и я увидела множество старых детских игрушек и ношеных вещей — погремушек, кукол, машинок, заячьих шубок и шапок, муфт, вязаных рейтуз и кофт, детскую обувь всех размеров. На заборе висели детские пальто и разноцветные платья, сарафаны и юбки.

— Кажись тут, — сказала Бабуня и остановилась.

— Тут всё старое, не хочу такое, в школу надо всё новое! — захныкала я и отвернулась.

— А мы пошукаем новое, тут есть и новое, — сказала Бабуня, продвигаясь вдоль ряда детских вещей, — Тут можно даже новую бомбу купить, чи гранату, если надо кому.

И действительно, дальше пошли вещи поновее. А в самом конце ряда я увидела развешанные на вешалках совсем новые детские платья.

— Ветуня, дывысь, вон твоя форма висить!

Бабуня указала пальцем на самый верх забора. Я подняла голову и ахнула. На фоне цветных ситцевых платьев и сарафанов ярким пятном выделялось синее платье с длинными рукавами и стойкой у горла. На платье висит белый фартук с крылышками. Моя серёдочка мощно завибрировала!

— Снимите нам то платье с фартуком, мы померяем, — попросила Бабуня тётю, продающую платья.

Платье оказалось велико мне. А длина закрывала пятки. Туда же, колотясь, упала и моя серёдочка, когда Бабуня сказала:

— Надо ещё пошукать, снимай. Нам надо коричневое.

— Не сниму! Я не люблю коричвеное! Хочу это — синее!

— Так воно ж до земли, и рукава длиннющие!

— А ты подрубишь! Своим соседкам во дворе подрубаешь, и мне подрубишь! — кричала я на всю толкучку и топала ногой, — Сама говоришь, что всё надо покупать на вырост! Эта форма как раз на вырост!

— А у вас случайно нет такой же формы, только коричневой? — обратилась Бабуня к хозяйке формы.

— Не, я з прынцыпа шью только синюю! Хватить нам той коричневой чумы фашистской! Даже на Дерибасовской в пассаже нема коричневой материи, — категорически заявила хозяйка формы.

Довод оказался для Бабуни неопровержимым, и она согласилась купить мне эту синюю форму. Если б я знала! Из-за этой формы в первый же школьный день, девчонки-одноклассницы назовут меня «синей вороной», потому что все как одна пришли в коричневой форме.

А через два дня с курорта вернулись мама и дирижёр. Их загорелые