Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

— Конечно лучше! Но ты ведь долго болела! Я не хотела рисковать твоим здоровьем. И запомни, я не хочу, чтоб ты стала артисткой, заруби себе это на носу!

— А я буду артисткой! Самой лучшей! Даже лучше Маринки и Нэлки! Папа… ну этот, Жорж, сказал, что у меня талант.

В июне театр должен ехать на гастроли в Рязань. Мама спросила меня, куда мне больше хочется — в Одессу к Бабуне или на гастроли в Рязань. Хотелось и к Бабуне, и в Рязань. Но Рязань перевесила, потому что я узнала, что Маринка с Нэлкой тоже едут на гастроли с родителями. Они будут выбегать на сцену в «Марусе Богуславке» и обнимать мою маму! А вдруг мама полюбит их не понарошку и забудет меня. Иначе, почему мама хочет отправить меня в Одессу?

— Хочу в Рязань, ты же обещала! — сказала я, топнув ногой.

— Хорошо, — подумав, согласилась мама, — Всё равно Бабуня по ночам работает, а днём отсыпается. В августе отпуск, поедем к ней вместе.

То, что произошло со мной в Рязани, затмило всё! Не помню город, не помню гостиницу, не помню лиц актёров — ничего не помню. Помню только глаза мамы, когда я в шароварах и в чалме выскочила на сцену и бросилась к ней в объятья. По моим щекам катились слёзы, и я, отталкивая Нэлку, кричала на весь мир:

— Мамочка! Мамочка! Мамочка!

Меня с силой кто-то оторвал от мамы и утащил в лодку. Потом я вместе с артистами выбегала на сцену и кланялась. Мне казалось, что шквал аплодисментов, словно морская волна, обрушился только на меня, и я захлебнулась счастья! Это заполнило меня от макушки до пальцев рук и ног. Моя серёдочка извергала всё новые и новые волны Этого!

Занавес то закрывался, то открывался, а шквал не прекращался. Когда занавес закрылся последний раз, ко мне бросились все артисты. Они обнимали меня, целовали и хвалили. Я запомнила одну фразу, которую повторяли все наперебой:

— Настоящая артистка! Плакала настоящими слезами! Есть в кого!

Но никто не знал, что плачу я не как артистка, не как ребёнок Маруси, а как ребёнок моей мамы, которая наверняка накажет меня за неожиданное появление на сцене.

А получилось вот как. Весь третий акт я стояла за кулисами и переживала, глядя на сцену. Вдруг меня хватает за руку тётя Люба Белецкая и тащит в свою гримёрку.

— Выручай, Светочка! Спасай спектакль! Мариночка заболела, её тошнит! — в панике сообщает она, стаскивая с меня платье, — Ты выйдешь с Нэлей вместо неё.

На диванчике лежит бледная Маринка, руки на животе и стонет. Тётя Люба натягивает на меня красные шаровары, голубую блузку и белую чалму.

— Ну, идите! — она выталкивает меня с Нэлкой из гримёрки и ведёт за кулисы, — Быстрей, пожар начинается! Нэла, выведешь её!

Я ничего не соображала, но увидев, как кто-то из парубков подхватил тётю Любу на руки и потащил на сцену, поняла, что пути назад нет. Сейчас я увижу маму, мама увидит меня. Я громко заревела, а Нэлка, схватив меня за руку, потащила на сцену. Я побежала за ней, выбежала на освещённое пожаром пространство сцены и увидела маму. Она вырывалась из рук парубков и орала:

— Диты! Там мои диты!

Она не сразу узнала меня. Только, когда я в очередной раз умоляюще закричала, её глаза удивлённо округлились, и она протянула навстречу мне руки. Я бросилась к ней, и мы обнялись.

После спектакля до гостиницы мы шли молча. Мама крепко сжимала мою руку. В номере она с презрением сказала:

— Ну что, артистка погорелого театра! Настояла на своём?

— Не я настояла! Это тётя Люба настояла, чтоб я спасла спектакль! И я спасла! Все сказали, что я хорошо играла.

— Ты не играла, а закатила на сцене истерику.

— Я забоялась, что ты прямо на сцене заругаешься!

— Ладно, пока Маринка болеет, я разрешаю! — с улыбкой сказала мама.

Я всем сердцем возжелала, чтоб Маринка никогда не выздоравливала. С этого дня мы играли в очередь с Маринкой. Театр платил мне 3 рубля за спектакль.

С гастролей я вернулась в Кировоград с гордо поднятой головой. Пусть девчонки не задаются. Я стала настоящей артисткой.

ПЕРЕМИРИЕ

После Рязани театр ездил со спектаклями по области. Мама иногда брала меня с собой, но чаще оставляла дома. Да я и не настаивала. Мне не терпелось помириться с девчонками и похвастаться перед ними своим успехом на гастролях.

В один из свободных дней мама повела меня в кино на «Золушку». Фильм сильно взволновал меня! Возродил во мне воспоминание о моей игре «в Золушку». Я вытащила из тайника веер, нашла шляпу с подсолнухом, которую мама берегла для поездки в Одессу. Словом весь свой реквизит. Но как-то не игралось! Вскоре я поняла почему. Мне нужен зритель!

После возвращения из Рязани мама впервые за время моего последнего пропадания разрешила недолго гулять по вечерам и снова повесила мне на шею шнурок с ключом.

— Ставлю тебе ультиматум, — грозя пальцем перед моим носом, сказала она, — Не дай бог, пропадёшь, даже искать не буду. Люди добрые найдут и отведут в приют для беспризорных. Поняла?

— Поняла.

— Что ты поняла?

— Что ты ставишь этот… ну, ульти-матум… — покраснев, прошептала я, потому что в этом слове было что-то похожее на «мат», которым ругались пацаны во дворе.

— Ладно, горе ты моё! На ужин там каша с тушёнкой, чтоб всю слопала!

Мама чмокнула мою макушку и исчезла.

— О, брехуха вышла! Не играйте с ней, бо она только и знает, что брехать! — выкрикнула Ритка, заметив меня.

— А я и не хочу с вами играть! Я ищу стекло для Феи! — очень серьёзно сказала я и равнодушно отвернулась от девчонок.

— Какое стекло? Для какой Феи? — тут же заинтересовались девчонки.

— Для Золушкиной Феи! —