Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Та-та-та тааам! Та-та-та тааам!
Из-за столиков раздавались хихиканья доедающих свой обед артистов.
И только спустя несколько лет, когда мама с дирижёром поженились и отдали меня в музыкальную школу, я узнала, что «та-та-та тааам» это самая известная цитата из 5-го концерта Бетховена — «Так судьба стучится в дверь».
БОЛЬНИЦА
Закончились гастроли. Театр вернулся в Кировоград. Артисты ждали отпускных. День, два, три…. И только через неделю сообщили, чтоб все шли в бухгалтерию. Мама намарафетилась, нарядилась, надушилась и …
«О, ужас! — рассказывала она подругам — Ветуня лежит на кровати в новом сарафане, с бантом на головке, с еле приоткрытыми глазками и поскуливает, как щеночек. Щупаю лобик — горячий. А ведь она только что была здорова! Мы же собирались вместе идти за отпускными, потом за подарками для ее ненаглядной Бабуни! За билетами на поезд! Побежала, конечно, одна. А вернулась, померяла температуру — 39,8! Вызвала скорую, так как был уже вечер… Скарлатина! И где она её могла подцепить? Мы же всё время рядом, никаких контактов с детьми! И на тебе! Забирают в больницу. Вот тебе и отпуск!»
Ничего этого я не помню. Только помню, как в огромном больничном окне, перед которым я лежала, иногда появлялось лицо моей Бабуни. Она щурится, прикладывает руку ко лбу и пытается с улицы заглянуть в палату, уставленную множеством кроваток с больными детьми. Ищет меня. Хочу поднять руку, но сил нет.
Узнав о том, что я лежу в больнице, Бабуня взяла неделю отгулов на винном заводе и примчалась в Кировоград. В инфекционную больницу никого не пускали. Сорок дней я пролежала в одиночестве и тоске по Бабуне, по маме, по дому и двору, в котором меня никто не ждал. Мама навещала меня часто. Всегда приходила после обеда, когда больным детям полагался дневной сон. Она стояла на кирпичах, заглядывая в нижнюю створку окна, звала меня и плакала оттого, что я не подхожу к окну, как другие дети, и почти ничего не ем. Смотрела на тумбочку у моей кровати с нетронутой едой. Пюре с котлетой. Я не могла даже смотреть на это, застывшее волнами, зеленоватое месиво. А мама тыкала сквозь стекло пальцем, указывая на тарелку, и жевала ртом, пытаясь пробудить мой аппетит. Каждый раз, глядя на неё, губами я спрашивала про Бабуню. Громко нельзя, был тихий час.
— Приезжала Бабуня, рачков варёных привозила, дыньку. Но её не пустили…. Всего неделю ей дали на работе. И эту неделю она простояла тут на кирпичиках, на тебя смотрела….
Всю зиму я болела. Корь, ветрянка, стоматит. Со стоматитом опять лежала в больнице. Но уже в обыкновенной. Нужно было два раза в день «орошать» рот пенициллином. Врач, отправляя меня в больницу, строго сказала к маме:
— Только в стационаре. Нужен контроль за ней, бо дома она сунеть шо нэбудь грязное у рот, усё лечение пойдёт насмарку.
В больнице меня побрили на лысо.
Слабенькая, худенькая, как скелетик, я почти всю зиму пролежала в постели. Снова вернулись мои жуткие кошмары; наш одесский коридор с колючей проволокой, моя голова, катящаяся под стол, перрон с периной, подмигивающий с паутины паук и бегущая за поездом Бабуня с красной косынкой в вытянутой руке.
ГРАФИНЯ
Мама во всех болезнях винила меня. Говорила, что я тащу в дом инфекцию. То у меня грязные руки, то зубы почистила не тщательно, то кошек беспризорных спасаю. Историю с кошкой она никак не могла забыть.
Волна воспоминаний швыряет меня то вперёд по времени, то назад. Это случилось прошлым летом, ещё до ссоры с Риткой и Элькой. Ту дворовую кошку звали Графиня. Она всегда почему-то лежала на танке, тщательно умывалась, выкусывала из шерсти репейники, выщёлкивала зубами своих блох. Хлопцы гоняли её, поливали водой, замахивались палками.
— Гляньте, опять блох шукае, моется на нашем танке, чистюля поганая, — кричал Кецык.
— Як графиня разлеглась, — подтвердил Тюля.
С тех пор все звали кошку Графиней. Породой она не блистала. Обыкновенная серая, полосатая, с удлинённой мордой. В руки она никому не давалась. Где она питалась, неизвестно. Одна тётенька сказала, что Графиня очень ценная порода кошек. Крысолов. Если б не она, то крысы уже давно бы сожрали нас. После слов тётеньки дети зауважали кошку. Правда, мальчишки не очень. Хотя и заподозрили, что в танке завелись мыши, а она их подстерегает.
Однажды во двор пришёл Комарик, то есть Генка Комаров. Его мама работала бухгалтером в театре. Её почему-то все артисты боялись. Вот и Комарик решил, что его тоже должны все бояться, несмотря на его маленький рост, хотя он перешёл уже в пятый класс. Но нужно отдать ему должное — он был самый быстрый, самый ловкий и самый хитрый. Всё время чего-нибудь выкамаривал, придумывал что-нибудь хулиганское и всегда выходил сухим из воды. В нашем дворе его привлекал танк. Но сейчас он явно пришёл с другой целью. На нём сияла новизной серо-зелёная бобочка. Рукава на манжетах, зелёная кокетка, низ серый. Но главным шиком, конечно же, были пуговицы. Наверно его мать раздобыла где-то военный китель и срезала медные пуговицы со звёздами для бобочки Комарика. Ох, и надраил же он их — блестели издалека.
Окинув командирским взглядом танк, он приподнял тоненькие бровки и присвистнул:
— Это ещё что за сюприз? Почему на военной технике разлеглась кошка?
Пацаны ринулись гнать Графиню с танка, но Комарик сияющей пуговицами грудью и командным тоном преградил им путь.
— С врагом нужно поступать жестокее. Врага нужно ликвидировать! — при этом Комарик медленно, с форсом расстёгивал блестящие пуговицы и стягивал с себя новенькую бобочку.
Пацаны стояли, раскрыв рты, и наблюдали, как Комарик на четвереньках обошёл танк с другой стороны, прицелился и мгновенно накрыл своей бобочкой Графиню, а сверху ещё и лёг на неё.
— Враг обезоружен и взят в плен! — крикнул
