Музейная пыль (СИ) - Клеменская Вера

— Как же так? — растерялась я, откровенно потрясённая таким поворотом.

Раньше я, признаться, полагала, что отец сам отдал Сантера деду, чтобы не мешал делать блестящую карьеру. И надо признать, не прогадал, вот каких высот добился. Правда, ценой отношений с сыном, но чем-то приходится жертвовать. А теперь мне заявляли, что всё было наоборот.

— А вот так. Думаете, ему внук был нужен? Вот ещё, ему нужен был инструмент для реализации собственных амбиций. То, ради чего он женился на одной из Оллиасов. Он хотел получить Деверо, который наконец-то возглавит древнейший некромантский клан из существующих. С дочерью не вышло, Джесси родилась с пятой категорией. Знаете, как таких раньше называли?

— Знаю. Выродками, — с отвращением процедила я.

Да, именно этим мерзким словом в прежние времена называли детей без способностей к магии, родившихся у сильных магов в старых кланах. Неудачные отпрыски, неспособные продолжить семейное дело. Ненужный мусор, от которого или избавлялись, или оставляли на положении прислуги.

— Именно. Но вдруг оказалось, что бесполезная дочь всё же кое-что смогла. И вот за этим кое-чем он и заявился в тот день. Но по-хорошему не получилось.

— И что он сделал? — спросила я уже с внутренним содроганием.

— Он пошёл в суд. Там я узнал о себе много нового и интересного. Например, что довёл до петли первую жену и довожу до того же вторую пьяными скандалами и побоями. Что избиваю и детей. Не знаю, чего я ожидал. Я был никто, третий помощник пятого заместителя, мальчишка без связей и денег. А против меня — великий и ужасный Рейфел Деверо, герой, знаменитость, у которого того и другого было в избытке. Угадайте, София, на чью сторону встал суд?

— Думаю, это очевидно, — заметила я мрачно.

— Абсолютно. Мне пришлось подписать соглашение. Отказавшись, я ничего не добился бы, он так же забрал бы Санни, только вдобавок уничтожив мою репутацию и карьеру.

— А он… он это знает?

Я так и не решилась сказать о нём в прошедшем времени. Этого не будет, ещё достаточно долго. Способ должен существовать, и я его найду.

— Я ему не рассказывал.

— Почему?

— Я работал. Много, очень много. Все силы бросил на то, чтобы продвинуться по службе, добиться высокого положения. Представьте, я правда видел в этом выход: в шансе однажды встретиться с Деверо на равных и вернуть сына. И знаете, этот день настал. Но оказалось, что моему сыну уже шестнадцать, и я ему не нужен. Есть вещи, которые нельзя сделать потом.

— Да уж, — согласилась я.

— Не знаю, что рассказывал ему дед. Сомневаюсь, что правду, на него это было бы не похоже. Но дед был рядом, а я — нет. В конечном итоге я виноват во всём сам. Нужно было бороться, искать способы его видеть несмотря на запрет. Вместо этого я мотался по стране, выслуживаясь перед начальством, получая повышение за повышением. Я сам его потерял, какой смысл оправдываться?

— Вам самим придётся в этом разобраться, — вздохнула я.

— Да, пожалуй.

У меня не было желания принимать чью-либо сторону. Правда всё это или нет, тут все наделали ошибок. Но это уже прошлое. Оно может и подождать, пока есть более важные дела в настоящем. И сейчас следует сконцентрироваться именно на них.

Но сконцентрироваться не получалось, мне слишком хотелось узнать остальную часть истории. Не оставляло чувство, что нужно докопаться до чего-то важного. Что, возможно, в прошлом есть ответ на самую главную загадку настоящего.

— Надеюсь, вы простите мне такой вопрос, — медленно, всё-таки до последнего сомневаясь в том, что делаю, начала я, — но что случилось с его матерью?

Тишина достигла гранитной плотности. Да, это было очень бестактно с моей стороны, но чувство… скорее предчувствие необходимости получить все ответы никуда не исчезло.

— Джесси сбежала из дома, едва закончила школу, — всё-таки услышала я в ответ после доброй минуты молчания. — Отец выбрал ей мужа, но она не согласилась на такую роль. За это он оставил её без гроша, предоставил самой себе. Она работала в ночном клубе, куда ещё пойти девушке без образования и крыши над головой, чтобы выжить? А я пришёл туда с однокурсником, отметить удачную сессию. Это было… как солнечный удар. Больше мы не расставались. Она хотела пойти учиться, хотя бы на медсестру, но забеременела. И когда родился Санни, ей пришлось вернуться в клуб, иначе мы бы просто не выжили. Я учился и работал днём, она — ночью, мы сменяли друг друга.

Он снова ненадолго замолчал, а я успела подумать, как глупо на фоне этой простой и вообще-то обыденной истории выглядят мои собственные опасения. Ведь меня из дома не выставят, не заставят выживать вот так. Ну, поругают. Но не бросят, это точно.

— Там на неё положил глаз один богач. Она ему отказала. Он был настойчив. Она уволилась. Тогда я уже закончил учёбу, получил первую нормальную должность, и мы могли прожить без такой её работы. Но зря мы думали, что, перестав её встречать, мерзавец отступится.

— И что он сделал? — спросила я, уже начиная догадываться, какой ответ услышу.

— Он пошёл к Карверам, — глухо прозвучало в ответ. — И заказал себе куклу. Куклу из живого человека. Не знаю, слышали ли вы про эту историю.

— Слышала, — с трудом сглотнув, почти прошептала я.

Вот, значит, о чём сожалел Дин Карвер, сменивший имя и всячески старавшийся скрыть, что имеет отношение к этой семейке. Он-то наверняка знал, чем так чудовищно прославились родственнички. И знал, кто был их жертвами.

— Её погубила моя фамилия, — с какой-то злой горечью продолжил советник. — Знай эти мрази, что она Деверо, не посмели бы её тронуть, ни за какие деньги. Всем известно, что Деверо и тем более Оллиасы такого не прощают, достанут откуда угодно, даже из могилы. Особенно из могилы. Но она была Джессика Роадс.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И она вспомнила?

— Да, вспомнила. Даже со своей пятой категорией она была потомком десятков поколений тёмных мастеров, и кое-какое наследие ей перепало. Это она пошла в полицию. Не было никакого журналиста, тот стервятник объявился потом. Вся история всплыла без него. Тогда-то мне и привелось впервые встретиться с её отцом.

— Возжаждал мести? — хмыкнула я недоверчиво.

— Само собой. Но для начала решил рассказать дочери, какое она ничтожество. Жалкая слабачка, неспособная себя защитить, к тому же связавшаяся со мной, таким же ничтожеством, неспособным защитить её — как-то так он тогда выразился. Прежде, чем я вышвырнул его вон. Мне казалось, мы это переживём. Но она слушала это долгие годы, всю свою жизнь, и от нового удара в такой момент сломалась. Она повесилась, вот что с ней произошло.

У меня не нашлось слов. Если всё, что я сейчас услышала, было правдой… господи боже, да это настолько кошмарно, что вряд ли придумано! И глупо спрашивать, что разбило вдребезги эту семью.

— Не осталось даже записки, — неожиданно продолжил советник. — Мне не осталось ничего. Только кольцо, древнее, родовое. Она носила его на цепочке, никогда не надевала на руку, не знаю, почему. Это был подарок её матери, и она оставила его сыну, повесила на шею на прощание. Теперь это кольцо у вас, София. И вот что я знаю точно — просто взять его нельзя, можно только отдать, а такое не отдают случайной девушке. Вы много для него значили.

Я потрясённо уставилась на свою руку. Да, и в этом он весь: ничего не сказать, но многое сделать. Просто взять и сделать. Впрочем, он ведь и сказал, в конце концов всё-таки сказал. Это я промолчала. Это я о чём-то спорила с собой и выдумывала идиотские отговорки, хотя даже моя мама всё уже поняла.

— Вам нужно отдохнуть, София. Вы устали.

Подняв заплаканное, снова заплаканное — когда только успела — лицо, я посмотрела в окно. В такое время не спала даже в детском саду, вообще никогда не любила спать днём. Да и особой усталости не чувствовала, для неё не осталось места.

— Я пока останусь.

— Мне нужно закончить кое-какие дела, — устало вздохнув, сообщил советник. — Через два часа вернусь, и давайте сходим куда-нибудь пообедать. Здешняя еда уж слишком диетическая.