Большие Надежды (СИ) - Оськина Варвара

Хант, разумеется, не обратил внимания на донёсшийся откуда-то с пола звук.

– Тебе было велено сделать сорок ударов, – послышался ледяной голос Канцлера.

– Я воин, а не палач.

– Ты рука правосудия. Делай свою работу!

– Я сделал, – спокойно отозвался Артур, и Флор увидела, как скользнула по полу плеть, обвиваясь вокруг голенища чёрного сапога. – Вы хотели, чтобы предатель дожил до Стеклянного Куба. Следующий удар окончательно сломает рёбра и порвёт сердце. Это значит, приказ выполнен. Достаточно.

Воцарилось молчание, покуда все ждали решения Канцлера, ну а Флор не могла оторвать от Артура взгляда. Перед глазами плыло и с каждом вздохом на мгновение проваливалось в чёрную пустоту, однако, когда сверху на обнажённое тело рухнули потоки холодной воды, чтобы смыть кровь, стало ясно, – Хант выиграл. Непонятно что и неизвестно зачем, но добился своего. И сквозь грязно-розовую пелену, которая окутала некогда белую комнату, Флор видела, как он встал на колени. Лёжа в луже собственной крови, она в оцепенении наблюдала, как его плечи скрыла тяжёлая алая мантия, а губы коснулись шпиля в навершии кольца Канцлера. И это зрелище оказалось больнее всех пережитых сегодня ударов.

– Казнь завтра в полдень. Приготовьте Куб.

И Флор устало прикрыла нещадно щипавшие глаза. Ей следовало бы понять, что Город всегда будет превыше всего. Она лишь надеялась, что Артур ни в чём не ошибся, когда делал выбор.

***

Хант стремительно шёл по тёмному коридору, стараясь не обращать внимания ни на оставшихся позади Советников, ни на Канцлера, ни на эхо своих же шагов, что больно вдалбливалось куда-то прямиком в мозг. Ему, конечно же, следовало бы вернуться, выслушать поздравления или ещё какие сентенции, но Артур не мог. Запах остывшей крови, что впитался, похоже, даже в белые плиты пыточной, сводил с ума и был удивительно тошнотворным. А может, ему так лишь казалось, потому что себя он считал теперь не менее омерзительным. Но выхода не было! Никакого! Следовало признаться себе, что план был дурацким. Абсолютно безумным. И попытка решить уравнение с двумя неизвестными, чтобы сохранить обе жизни: свою и проклятой Флор, привела лишь к тому, что он, похоже, действительно стал палачом. Впрочем, уже не впервой. Да, Артур?

Он с шумом втянул спёртый воздух подземного коридора, а потом со всей силы зажмурился. Перед глазами будто бы наяву вновь появилась худая спина, исцарапанная о решётки, и руку, что ещё помнила тяжёлую рукоять плети, скрутила дикая судорога. Артур выругался и остановился, стаскивая заскорузлую перчатку. Запах крови стал нестерпимым, и пришлось приоткрыть рот в попытке глотнуть хоть немного чистого воздуха, чтобы успокоить собственный мозг. Но тот словно не слушался. В уши ворвалось далёкое эхо удара, и Артур в отчаянии зарычал, когда пальцы снова свело так, что те едва не затрещали. В следующий миг он несколько раз врезал кулаком по стене в надежде, что свежая боль сможет стереть собой воспоминания.

Безрезультатно. Вцепившись левой рукой в нывшую кисть, Хант прикрыл глаза и прислонился лбом к холодной, влажной стене, от которой веяло плесенью. Он зло оскалился куда-то в серые камни, а потом вновь зарядил кулаком по грубым камням, однако нахлынувшая тошнота не исчезла. Вместо этого перед глазами поплыли тёмные строчки из найденного дневника, от которых замутило сильнее.Надежда…По мнению женщины, которая вдруг оказалась его мёртвой матерью, Флоранс Мэй была той самой надеждой. Хант тряхнул головой и едва не расхохотался от циничности такой мысли. Однако однажды прочитанные и теперь вновь возникшие в голове слова никуда не исчезли. Наоборот, они зазвучали тем голосом, который Артур слышал всего пару раз, однако, похоже, уже никогда не забудет.

Он не понимал, что чувствовал. Злость на Флор и её решение растворилась в десятках страниц журнала Руфь Мессерер. Она впиталась в написанные незнакомым почерком строки, оставив после себя лишь потерянность и неясное щемящее чувство, что он всё-таки сплоховал. Похоже, Город снова был прав. Теперь он понимал, почему Флор так поступила. Почему решила принести себя в жертву. Право слово, у неё был отличный учитель! Но стало ли Артуру легче? Подумала ли она, чем всё это закончится для него? Нет. Как не думала и та, что писала свой дурацкий дневник. Та, что почти своими руками убила родителей Флор, лишь бы получить себе бесстрашную пешку, которая никогда не станет ферзём. Лишь новым разменом ради неясного будущего.

«Руфь Мессерер, как ты вообще могла говорить о надежде после того, что совершила? С собой, со мной, с Флор! Круговорот смерти во имя будущей жизни! Бесконечные жертвы и жертвенность! Смешно. Дурацкая философия, которая давно не работает».

Артур замер, а потом сплюнул собравшуюся во рту горькую слюну с привкусом крови. Не своей, конечно. Рефлексы были слишком глупы, когда вынудили ещё в пыточной провести рукой по лицу, тем самым размазав осевшие на руке брызги. Именно в тот момент он так отчётливо ощутил, что сдавившая плечи красная мантия вот-вот переломает прочные кости и вдавит в перепачканный пол. Её расшитый золотой нитью подол быстро и жадно впитал в себя воду, которой окатили лежавшую Флор, и теперь с каждым шагом тот будто оттягивал тяжёлую ткань ещё больше. Честное слово, Артур с удовольствием сбросил бы эту дрянь прямо здесь и сейчас, но не имел права. Вместо этого он до боли стиснул зубы, на мгновение зажмурился, а потом резко выпрямился и привычным твёрдым шагом направился к самой дальней камере – в тупик, где заканчивалась жизнь.

Около камеры Флор никого не было. Действительно, кому придёт в голову охранять пленника, которого только что едва не забили до смерти? Никому. Флор была никому не нужна. Кроме Артура, который, на короткий миг сжав со всей силы переносицу, уже было поднёс свою идентификационную карту к замку, но замер. Он смотрел на выгравированные на пластике данные и впервые так отчётливо понимал, что всё это ложь. Всё его прошлое, вся его жизнь, весь её смысл и первопричина – бесконечный обман, о котором он узнал слишком поздно. А своё настоящее и, кажется, будущее он только что едва не убил.

Артур всё-таки приложил карту к считывателю, раздался щелчок, и дверь медленно приоткрылась. В нос ударил спёртый воздух с невероятной смесью всех возможных человеческих выделений, но он этого не заметил. В его жизни бывали запахи и похуже. Так что, оглянувшись по сторонам, Хант шагнул в тёмную камеру и остановился. Он смотрел на лежавшее прямо на холодном полу всё ещё обнажённое тело, которое изуродовали тёмные полосы от ударов, и не знал, что ему делать. Его взгляд скользил по неестественно выгнутой от боли шее и подмечал такое частое, поверхностное дыхание, что оно почти не читалось. Это был настоящий тупик. Никогда прежде… Никогда в жизни Артур Хант не испытывал такого ужаса от того, что совершенно бессилен что-нибудь изменить. Он не мог ничего, и эта беспомощность была самым страшным.

Наверное, Флор услышала, как открылась входная дверь, а может, почувствовала движение воздуха. Он точно не знал, но когда её тело вздрогнуло и попробовало инстинктивно сжаться, за два шага оказался рядом и почти рухнул на влажный пол, торопясь подхватить и не дать в последний момент окончательно вывернуть плечевые суставы. Похоже, всё это время она безрезультатно пыталась пошевелиться, потому что на локтях виднелись свежие ссадины, а на виске ещё не запёкшаяся кровь. Видимо, боль во всём теле была настолько ошеломительная, что этой Флор уже не замечала. Артур осторожно перевернул её на бок и попытался было подхватить под колени, чтобы устроить поудобнее, но резко замер, когда услышал невнятное бульканье, что почти сразу перешло в хрип.

– Не надо. Лучше молчи, – прошептал он, оглянулся, но так и не смог ничего рассмотреть в царившей вокруг темноте. Поджав губы, Артур осторожно устроил Флор у себя на коленях и укрыл полой тяжёлой мантии. – Хочешь пить?

Она отрицательно качнула головой, но Ханта такой ответ не устроил. Её кожа была очень холодной и почему-то сухой, хотя вокруг царила такая мерзкая сырость, что та пробиралась даже под плотный китель. Странно, что в прошлый раз он этого совсем не заметил. Впрочем, в тот день ему было не до того…