Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

– Приветствую, – произнесла она красивым контр-альто. – Вы поступили разумно, сэр Ричард.

– Надеюсь, – ответил я.

Она улыбнулась, я наконец-то увидел в ее глазах злое торжество.

– Я рада, – сказала она с одобрением, – что вы, сэр Ричард, все-таки решили последовать доводам рассудка. Разумные люди должны договариваться, а вы, как теперь вижу, разумный человек.

Я кивнул:

– Да, я тоже так считаю.

Она продолжала всматриваться с тем же напряженным вниманием, в глубине глаз мелькнуло что-то вроде опаски.

– И все-таки, благородный сэр, что-то я не слышу обвинений.

Я пожал плечами.

– Зачем?

– Зачем? – повторила она. – В самом деле, зачем? Но глупцы сотрясают воздух, обвиняя в коварстве, предательстве, нарушении клятв… хотя как я могу нарушить то, что и не собиралась делать? Даже записанные договора можно нарушить, если потерь меньше, чем прибыли…

Я кивнул:

– Вы правы, я не из тех глупцов.

Она прищурила глаза:

– Рада. Тем выше моя победа.

– Еще бы, – согласился я. – Ты провела всех очень хитро. Даже Бриклайтов. Давно такое задумала?

Засмеявшись, она покачала головой:

– Нет, конечно. Вообще не думала. Их семья казалась абсолютно надежной и несокрушимой. Но умные люди всегда наготове и не упускают подвернувшийся шанс. Когда ты их начал убивать одного за другим, я ощутила, что могу сорвать главный выигрыш. И я сделала свой ход…

Лицо ее разрумянилось, она была хороша, очень хороша, а на меня смотрела, как на поймавшуюся в сети большую жирную рыбу.

– Здорово, – сказал я с горечью. – Ты все разыграла просто… безукоризненно. И провела всех. И сейчас на твоем лице такой восторг, что тебе даже мужчины не нужны, чтобы получить полное удовольствие… Это все от власти?

Она кивнула:

– Ты прав. Ты настолько хорошо все подмечаешь, что я… гм… начинаю подумывать… а не составим ли мы идеальную пару? У меня теперь есть огромное богатство, у тебя – титул. Женщине нельзя быть одинокой в этом мире, а ты вполне, вполне…

– Для прикрытия?

Она растянула губы в усмешке:

– Милый, ты же понимаешь, что если сумела всех переиграть, то главная роль должна быть у меня!

Я подумал, спросил в удивлении:

– Но почему думаешь, что после свадьбы я тебя не удавлю? И тем самым не заполучу все твои богатства?

В ее глазах на миг метнулся испуг, затем засмеялась легко и весело:

– Нет, ты – рыцарь! Ты благороден. Ты не обидишь женщину. Вон как бросился защищать ту, что всего лишь кормила тебя обедами и, возможно, согревает постель своим телом. И меня пальцем не тронешь…

– Потому что это неблагородно?

– Да, – подтвердила она, – это неблагородно.

– Как хорошо, – сказал я с улыбкой, – иметь дело с благородными?

– Очень, – ответила она, вернув мне улыбку, – вы не бьете в спину.

Я вздохнул:

– Из-за этого рыцарство и погибнет.

Глава 8

Я с силой ударил ее в лицо. Кулаком. Голова ее мотнулась, я услышал треск. Из ноздрей кровь хлынула широкими потоками. Ее отбросило к стене, она прижала обе ладони к лицу, кровь забрызгала их до локтей.

– Ты… – прошептала она, – ты посмел…

Ноги ее подогнулись, но я не дал сползти по стене, Мои пальцы ухватили ее за роскошное платье на груди, прищепив и плоть, придержал и нанес второй свирепый удар.

Она рухнула на пол, я ударил ногой в живот. Она попыталась отползти, я шел следом и бил ногами, пока не распласталась бессильно.

– Ну как? – поинтересовался я. – Может быть, все же лучше сидеть дурой у окошка?

Она с трудом приподнялась, села, опираясь спиной о стену. Обезображенное лицо в крови, белое платье в красных пятнах, красные струйки бегут из расплющенного носа, капают с подбородка и стекают по рукам. В глазах страх и ненависть, но прошипела, как огромная змея:

– Ты… ты умрешь!.. И ребенок умрет!..

– Не умрет, – ответил я. – А вот ты – да.

– Нет, – сказала она люто, – ты кое-что забыл…

Она с трудом поднялась, ноги дрожат и разъезжаются в луже крови, но на лице исступление и такая дикая ярость, что я едва не дрогнул, но спросил как можно тверже:

– Что я забыл?

– Вот что!

Она шагнула к окну, ее рука взлетела, словно подброшенная взрывом. Горшок с геранью не свалился с подоконника, а слетел, будто сброшенный ударом конского копыта.

– Всего лишь горшок, – сказал я. – А цветы мне, бесчувственному, не жалко. Были бы розы, а то какая-то герань.

Она прошипела:

– Это был сигнал, дурак!

– Вот как? – переспросил я со злым интересом.

– Да!

– И что?

– Джафар наблюдал за окном, – выкрикнула она с торжеством. – Сейчас он уже на коне и уходит! И уже никому его не догнать и не перехватить. Ту малышку разрежут на части, понял?

Я смотрел молча, она наконец запнулась, а лютое торжество начало уступать место другому выражению.

– Ты все рассчитала, – сказал я мстительно.

– Да!

– Но не учла одно…

– Что?

– Что можешь иметь дело с еще большей сволочью, чем ты сама.

Я швырнул ей сверток, она инстинктивно поймала, но разворачивать не пришлось: толстое мясистое ухо с огромной серьгой выкатилось и шлепнулось на пол, как огромная непропеченная оладья. Побелев даже под маской из крови, она неотрывно смотрела на окровавленный кусок плоти, уже с засохшей кровью.

– Как ты сумел…

– Без труда, – ответил я.

– Врешь!

– Зачем?

– Не знаю, но врешь!

– Женская логика… А твой Джафар просто огромный тупой дурак.

– Он… в самом деле мертв?

Я пожал плечами:

– Если тебе приятнее думать, что я отрезал ему только ухо…. то я не доставлю тебе такого удовольствия.

Ее глаза смотрели на меня с ненавистью.

– Мерзавец! Ты убил лучшего мужчину на свете!

– Правда? – спросил я. – Ладно, не будем о такой мелочи. Говори, где спрятан ребенок Амелии?

Она выпрямилась, насколько ей удалось, в глазах ярость и страх сражаются с лихорадочными поисками выхода.

– Ты забыл, – сказала она торопливо, – что ребенок у нас у руках.

– Это я помню. А ты рассмотрела ухо твоего дружка? Или хочешь пощупать?

– Ты дурак… ничего не понял…

– Что я не понял? – спросил я.

Она покачала головой:

– Это не все. Там будут ждать недолго. Им заплатили всего за… несколько суток. А дальше, если не появимся, они должны убить пленницу.

Я не сводил с нее взгляда.

– И ты веришь, что убьют? Ребенка?

– Да! – выпалила она.

– Не веришь, – определил я. – Вон даже ты стараешься называть ее пленницей, а не ребенком! Даже душегубы, что за грош убивают прохожего, а в пьяной драке зарежут лучшего друга, не решаются тронуть ребенка, который им не причинил зла. Но я по доброте своей могу сказать, что они сделают.