Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

Пояс состоит из металлических пластин, никаких подкладок из кожи, только плотно сцепленные звенья, размером и формой похожие на зажигалки. Звенья и широкая пряжка, похожая на маленький щит, – ничего больше. Пряжка служит, как можно догадаться, дополнительной защитой пузу.

Я крутил так и эдак, слишком уж прост этот пояс, а судя по его весу и той угадываемой тщательности, с которой сделан, ну просто не может быть таким простым. Микроскопом не забивают гвозди, а высокие технологии не привлекают, чтобы сделать простую миску. Разве что эта вещь должна выглядеть простой миской. Или простым поясом.

На месте любого человека этого мира, даже мага, я повертел бы этот пояс и отложил в сторону. Или надевал бы как добротный пояс. Но я в своем «срединном королевстве» не раз попадался в магазинах, кафе или у киоска, когда вертел в руках и не мог открыть коробочку с мороженым, конфетами, печеньем или пепси-колой, а какая-нибудь пятилетняя малявка с ехидной усмешечкой показывает мне, взрослому дяде, что вот тут нужно всего лишь нажать пальчиком. И, присмотревшись, вижу в самом деле крохотную надпись «Push button», совсем затерявшуюся среди подробных сведений о калориях, жирности, витаминах и предупреждений, что и от этого толстеют, а также подробных адресах фирмы, завода и акционерах.

Каждая фирма изощряется, упаковывая так, что мозги свихнешь, пока сообразишь, как на этот раз открывается бутылка с кефиром. А здесь нутром чую, пояс не может быть просто поясом. Либо все эти толстые звенья внутри что-то хранят, как внутри патронов – порох и пули, либо что-то еще более хитрое…

Я щупал, щупал, щупал, пробовал разные комбинации, приговаривал тихонько команды и приказы, даже повеления, надавливал и нажимал, уже собрался отложить до лучших времен, как вдруг десяток звеньев, нет, меньше, слились, словно растопленный воск, образовав трубку не длиннее ладони. На моих глазах по всей длине трубки осыпался верх, будто от ржавчины, теперь не трубка, а желоб, а в нем тускло поблескивает металлом похожая на исхудавшую авиабомбу стрела во всю длину желоба. Нет, на ракету похожа еще больше, вот даже стабилизаторы…

Остальные звенья так и остались звеньями пояса, даже почудилось, что пояс не укоротился. Я таращил глаза ошарашенно, в черепе тайфун и ощущение дежа-вю, уже подобное видел, но никак не могу вспомнить. Похоже, один из предков Валленштейна, вручив мне в дар абсолютную память, имел в виду, что буду помнить все, что случится, но не имел в виду, что вспомню то, что когда-то видел…

В мозгу сверкнуло как молния: подобную стрелку видел в руках Ланселота, еще когда простолюдином прибился к отряду, что вез мощи Тертуллиана! Только у Ланселота чуть крупнее, да и лежала тогда в ложе настоящего арбалета…

Арбалет? Но где же дуга, без нее нет арбалета… С великой осторожностью повертел штуку в пальцах, ни разу не направив острием в свою сторону, даже опытные охотники иногда почему-то нажимают курок, когда заглядывают в дуло собственного ружья, но я человек осторожный, времени же не жаль, был бы результат…

За дверью загремели шаги, я узнал тяжелую поступь сэра Торкилстона, но с ним идет еще кто-то, незнакомый. Я поспешно опустил свой конструктор на ложе и бросил сверху плащ.

Дверь распахнулась, на пороге Торкилстон, из-за его плеча выглядывает человек, лицо которого показалось знакомым. Он заулыбался, а Торкилстон сказал неохотно:

– Вот, прибыл… говорит, срочно!

Сенешаль обошел его, как скалу, отвесил легкий поклон.

– Сэр Ричард… э-э… сэр бургграф, корабль поднимает паруса. Начинается мистраль, он домчит по прямой до самого Юга. Отплываем на рассвете.

Торкилстон спросил:

– Задержать, пока соберетесь? В вашей власти весь порт…

– Возвращайся на корабль, – сказал я торопливо Сенешалю, – скажи Яргарду, не замедлю… Впрочем, думаю, на корабле буду раньше тебя.

Моряк отсалютовал и исчез в коридоре. Торкилстон вздохнул:

– Неужели… все?

– Не думаю, – ответил я. – Гора с горой… Сэр Торкилстон, не в службу, а в дружбу: отыщите мою собачку!

Он невесело улыбнулся:

– Может, пусть останется?

Сам засмеялся, исчез за дверью. Я схватил плащ, набросил на плечи, трубку торопливо разобрал и присоединил к остальным звеньям, а полученный пояс застегнул, чуть подтянув живот.

Когда спустился на первый этаж, дети все еще боролись с Псом, стараясь завалить на спину и покусать за пузо, а он поддается только до последнего момента, а там вывертывается, и все четверо с разочарованными воплями набрасываются снова. Торкилстон и Амелия пытались их утихомирить, но Бобик отозвался только на мой неслышный свист, подбежал и бухнулся толстым задом на пол. В карих глазах неистово горит нетерпеливое ожидание.

– Угадал, – ответил я на молчаливый вопрос. – Собирай вещи! Да побыстрее, а то не успеем.

Пес ошалело заметался по комнате, потом сел передо мной, высунув язык, в глазах обида: ну и шуточки у тебя! Я обнялся с Торкилстоном, поцеловал Амелию и всех детей, велел передать пожелания Выдре и Кукушонку, заставил взять деньги: все-таки друзей нанимал за плату, и хотя они и так бы помогли, но теперь, после победы, лорд-победитель просто обязан поделиться добычей.

Торкилстон ошалело смотрел на горсть драгоценных камней:

– Это же целое состояние…

– Пригодится, – коротко сказал я. – Все, мне пора.

Они проводили меня до крыльца, там нетерпеливо ждал Зайчик, веселый и потряхивающий гривой.

Уже в седле я виновато развел руками:

– Простите, какое-то сумбурное прощание… Но надо спешить! Не поминайте лихом!

Луна еще висит в светлеющем небе, как алмаз горит Венера, именуемая здесь Люцифером, но уже тянет навстречу утренняя прохлада, настоянная на свежести моря и сдобренная ароматами водорослей.

Пес бежит впереди, как иноходец, старается выглядеть солидно, а то если вскачь, то покажет, как распирает щенячья радость. Мне кажется, он стремится попасть на Юг больше, чем я. Зайчик идет красиво и гордо, огненным глазом косится на церквушку, где я так часто видел отца Шкреда, а дальше от церкви дорога поведет нас по прямой в порт…

Я нарочито сделал такой крюк, хотя мог бы в порт по прямой, но теперь это мой город, я успел сделать для него так мало, но что-то успел, и хочу напоследок запомнить его, вряд ли когда-либо увижу…

Печаль коснулась сердца, я стыдливо оглянулся по сторонам и тихонько перекрестился, как какая-то богомольная старушонка. Никогда в жизни не крестился вот так, без посторонних глаз, я же атеист, а сейчас суетливо подвигал щепоткой у груди только из чувства вины перед отцом Шкредом и желания сделать хоть что-то, что ему бы понравилось.