Бодался телёнок с дубом - Александр Солженицын

Твардовский - Вообще решение печатать или не печатать ту или иную вещь - в компетенции редакции. Но в данной ситуации, сложившейся вокруг имени автора, решать должен Секретариат Союза.

Воронков - Солженицын ни одного раза не обращался непосредственно в Секретариат союза писателей СССР. После письма Солженицына съезду у товарищей из Секретариата было желание встретиться, ответить на вопросы поговорить и помочь. Но после того, как письмо появилось в грязной буржуазной прессе, а Солженицын никак не реагирует...

Твардовский - Ну, точно как Союз писателей!

Воронков - ...это желание отпало. А тут вот появилось второе письмо. Оно ультимативно, оскорбительно, недостойно нашей писательской общественности. Сейчас Солженицын упомянул об "одном секретаре", дававшем информацию партийному собранию московских писателей. Секретарь этот - я. Вам поспешили передать, но плохо передали. Об изъятии ваших вещей я только то сказал на последнем собрании, что вы признали, что отобранные вещи ваши, и что обыска у вас дома не было. После вашего письма съезду мы естественно сами запросили -почитать все ваши произведения. Но нельзя так грубо обращаться с вашими товарищами по труду и по перу! А вы, Александр Трифонович, если считаете нужным печатать эту повесть и если автор примет ваши исправления - так и печатайте сами, при чём тут Секретариат?

Твардовский - А с Беком как было? И Секретариат занимался, и рекомендовали - и всё равно не напечатали.

Воронков - Но меня сейчас больше всего интересует гражданское лицо Солженицына: почему он не реагирует на гнусную буржуазную пропаганду? И почему так обращается с нами?

Мусрепов - И у меня вопрос: как это он пишет в письме: более высоко стоящие товарищи выражают сожаление, что я не умер в лагере? Какое право он имеет так писать?

Шарипов - И по каким каналам письмо могло попасть на Запад?

Федин предлагает Солженицыну ответить на заданные вопросы.

Солженицын - Да то ли ещё обо мне говорили! Лицо, занимающее очень высокое положение и сегодня, заявило публично, что сожалеет: не он был в составе той тройки, которая выносила мне приговор в 1945 году, он бы тогда же приговорил меня к расстрелу!.. Здесь моё второе письмо истолковывают как ультиматум: или печатайте повесть, или её на Западе напечатают. Но этот ультиматум не я ставлю Секретариату, а вам и мне вместе ультиматум этот ставит жизнь. Я пишу, что меня беспокоит распространение повести в сотнях эта цифра на глазок, я её не подсчитывал - в сотнях машинописных экземпляров.

Голос - Как это получилось?

Солженицын - А вот такое странное свойство обнаружилось у моих вещей: их настойчиво просят почитать, а взяв почитать - за счёт своего досуга или своих средств перепечатывают и дают читать дальше. Первую часть повести ещё год назад перечитала московская секция прозы, удивляюсь, почему тут т. Воронков сказал - не знали, где достать, запрашивали в КГБ. Года три назад такое же быстрое распространение получили "крохотные рассказы" или стихотворения в прозе: едва я их стал давать людям читать, как они быстро разлетелись по разным городам Союза. А потом в редакцию "Нового мира" пришло письмо с Запада, из которого мы узнали, что эти крохотные рассказики и там уже напечатаны. Вот чтобы такая утечка не успела произойти с "Раковым корпусом", я и написал своё настоятельное письмо Секретариату. Я не меньше могу удивляться, как мог Секретариат нисколько не реагировать на мое письмо съезду - ещё прежде Запада? И не реагировать на всю ту клевету, которой меня окружили? Т. Воронков употребил здесь замечательное выражение "братья по перу и по труду". Так вот эти братья по перу и по труду уже два с половиной года спокойно взирают на то, как меня притесняют, преследуют, клевещут на меня.

Твардовский - Не все безучастны.

Солженицын - ...А редакторы газет, тоже братья, не помещают моих опровержений. (Далее буквально:) "Я уже не говорю, что моей книги не дают читать в лагерях: её не пропускали в лагеря, изымали обысками и сажали за неё в карцер даже в те месяцы, когда все газеты трубно хвалили "Один день Ивана Денисовича" и обещали, что "это не повторится". Но за последнее время книгу стали тайно изымать и из вольных библиотек. О запрете выдавать её мне пишут из разных мест: велено отвечать читателям, что книга в переплёте, или на руках, или доступа нет к тем полкам и уклоняться от выдачи. Вот свежее письмо из Красногвардейского района Крыма:

"В районной библиотеке мне по секрету (я - активист этой библиотеки) сказали, что ваши книги велено изъять. Одна из сотрудниц хотела подарить мне на память ненужный им теперь "Один день" в журнале-газете, другая тут же остановила свою опрометчивую подругу: "Что вы, что вы, нельзя! Раз книгу отобрали в особый отдел, то опасно её кому-нибудь дарить".

Не скажу, что книга изъята изо всех библиотек, кое-где ещё есть. Но приезжающие ко мне в Рязань посетители не могли достать моей книги в Рязанской областной читальне: им отнекивались разными способами, да так и не дали.

Давно известно, что клевета неистощима, изобретательна, быстра в росте, но когда столкнешься с клеветою сам, да ещё с невиданной новой формой её - клеветою с трибуны, то диву даёшься. Беспрепятственно провернулся круг лжи о том, что я был в плену и сотрудничал с немцами. Но этого уже кажется мало! Этим летом в сети политпросвещения, например в Болшеве, агитаторам было продиктовано, что я бежал в Арабскую республику и сменил подданство. Ведь это же всё записывается в блокноты и разносится дальше с коэффициентом сто. И это рядом со столицей! Есть и другой вариант. В Соликамске (п/я 389) майор Шестаков объявил, что я бежал по туристской путевке в Англию. Говорит заместитель по политчасти - кто же смеет не верить? Другой раз он же объявил: Солженицыну официально запрещено писать! Ну, тут он хоть близок к истине.

Ещё так обо мне заявляют с трибун: "его освободили досрочно, а зря". Зря или не зря освободили, это мы можем видеть из судебного решения Военной Коллегии Верховного Суда по реабилитации, оно предложено Секретариату...

Твардовский - И там боевая характеристика офицера Солженицына.

Солженицын - А вот "досрочно" - это очень смачно употреблено! Сверх восьмилетнего приговора я просидел месяц в пересыльных тюрьмах, да такую мелочь у нас и упоминать стыдно, затем без приговора получил вечную ссылку, с этой вечной обречённостью просидел три года в ссылке, только благодаря XX съезду освобождён - и это называется досрочно! Как это словечко выражает удобное мировосприятие 1949-53 годов: если не умер у лагерной помойки, если хоть на коленях из лагеря выполз - значит освобожден "досрочно"... Ведь срок - вечность, и что раньше - то всё досрочно.

Бывший министр Семичастный, любивший выступать по вопросам литературы, не раз уделял внимание и мне. Одно из его удивительных, уже комичных обвинений, было такое: "Солженицын материально поддерживает капиталистический мир тем, что не берёт гонорара" какого-то за вышедшую где-то книгу, очевидно "Ивана Денисовича", другой нет. Так если вы знаете, где-то прочли, и очень надо, чтоб эти деньги я у капитализма вырвал почему же меня не известят? Я-то в Рязани не знаю. "Международная книга"? Иностранная Комиссия СП? - сообщите: вот мол твой патриотический долг забрать эти деньги. Ведь это уже комедийная путаница: кто берёт гонорары с Запада - тот продался капиталистам, кто не берёт - тот их материально поддерживает. А третий выход? - на небо лети. Семичастный уже не министр, но идея его не угасла: лекторы Всесоюзного общества по распространению научных знаний понесли её дальше. Например, её повторил 16 июля этого года лектор А. А. Фрейфельд в Свердловском цирке. Сидели две тысячи человек и только удивлялись: какой же ловкач этот Солженицын! - умудрился, не выходя из Советского Союза, не имея в кармане вообще ни копейки - материально укрепить мировой капитализм. (Действительно, история для цирка.)

Вот такую чушь обо мне беспрепятственно рассказывает всяк, кому не лень.

12 июня здесь, в Секретариате, у нас было собеседование - тихое, мирное. Вышли отсюда, прошло короткое время - и вдруг слухи по всей Москве, всё рассказывается не так, как было, всё вывернуто, начиная с того, что будто бы Твардовский здесь кричал и стучал на меня кулаком по столу. Но ведь те, кто были, знают, что ничего подобного не было, зачем же лгать? Вот и сейчас мы однозначно слышим, что тут говорится, но где гарантия, что и после сегодняшнего секретариата опять всё не вывернут наизнанку? И если уж "братья по перу и труду", так первая просьба: давайте, рассказывая о сегодняшнем Секретариате, ничего не придумывать и не выворачивать.

Я - один, клевещут обо мне - сотни. Я, конечно, не успею никогда оборониться и вперёд не знаю - от чего. Ещё меня могут объявить и сторонником геоцентрической системы и что я первый поджигал костёр Джордано Бруно, не удивлюсь".

Салынский - Я буду говорить о "Раковом корпусе". Я считаю, что эту вещь необходимо печатать - это яркая и сильная вещь. Правда, там патологически пишется о болезнях, читатель невольно поддаётся раковой боязни, и без этого распространённой в нашем веке. Это надо как-то убрать. Ещё надо убрать фельетонную хлёсткость. Ещё огорчает, что почти все судьбы персонажей в той или иной форме связаны с лагерем или лагерной жизнью. Ну, пусть Костоглотов, пусть Русанов, - но зачем обязательно и Вадиму? и Шулубину? и даже солдату?