Мой Дагестан - Расул Гамзатович Гамзатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ВОПРОС: Я прочитал поэму Муталиба Митарова. В ней он утверждает, что он не аварец, не тат, не табасаранец, но дагестанец. Что вы на это скажите?
АБУТАЛИБ (поискав глазами Митарова): Слушай, Митаров, то, что ты не аварец, не кумык, не тат, не ногаец, не лезгин, я давно знал. Но что ты и не табасаранец, я слышу впервые. Кто же ты? Завтра ты, может быть, напишешь, что ты и не Муталиб, и не Митаров. Вот я, например, Абуталиб Гафуров. Я, во-первых, лакец, во-вторых, дагестанец и, в-третьих, поэт Страны Советов. Или можно считать наоборот: во-первых, я советский поэт, во-вторых, я живу в республике Дагестан, а в-третьих, я по национальности лакец и пишу на лакском языке. Это все во мне нерасторжимо. Это мое самое дорогое сокровище. Ни от одного из них я не хочу отказываться. За это я пойду в огонь.
ВОПРОС (корреспондент из ГДР): Вот я держу в руках книгу кандидата медицинских наук товарища Аликишиева. Называется она «Долголетие в Дагестане». Здесь он пишет о людях, живущих больше ста лет, и доказывает, что по долголетию Дагестан занимает первое место в Советском Союзе. Но дальше он утверждает, что наблюдается постепенное сближение наций и что уже существуют перспективы для создания единой нации в Дагестане. Через несколько лет будто бы и аварец, и даргинец, и ногаец будут считать себя дагестанцами и так и напишут в паспорте. Я читал также статьи еще одного вашего ученого, который утверждал, что литература ваша уже ломает границы народностей и становится общедагестанской литературой. Поскольку кандидаты и доктора наук поднимают такие вопросы в своих книгах и статьях, значит, вопросы эти важные и глубокие?
АБУТАЛИБ: Товарища Аликишиева я тоже знаю. Он родом из нашего района. Этот ученый обошел многих стариков, чтобы они рассказали ему о своей жизни. Но идею создать из всех народностей одну вряд ли подсказал ему кто-нибудь из почтенных старцев. Это плод его собственного ума. Немало я видел таких «мичуринцев», которые в своих «лабораториях» пытались выращивать гибриды, скрещивая разные языки и производя над ними разные опыты, как над кроликами. Собирались объединить в один театр семь национальных дагестанских театров. Пытались сделать одну газету из пяти национальных дагестанских газет. Собирались многие писательские секции нашего Союза писателей слить в одну, но это все равно что ветвистое дерево превратить в прямой ствол.
ВОПРОС: Я корреспондент индийской газеты. У нас в Индии тоже очень много языков: хинди, урду, бенгали… Некоторые националисты хотели, чтобы именно их язык сделался государственным языком всей Индии. Были из-за этого споры и даже кровавые столкновения. Не происходит ли нечто подобное и у вас?
АБУТАЛИБ: Подобный спор произошел однажды и у нас между двумя мальчиками. Два мальчика — аварец и кумык — ехали на одном осле. Аварский мальчишка кричал: «ХIа! ХIа! ХIама!» А кумыкский мальчишка кричал: «Эш! Эш! Эшек!» И то и другое слово означает «осел». Но мальчишки так расспорились, что в конце концов оба упали с осла и остались без хIама и без эшека. По-моему, это детский спор. Мы наши языки не превращаем в волков. Они у нас не грызутся. У нас так еще говорят: «Домашний глупец хулит своих соседей, аульский глупец хулит соседние аулы, национальный глупец хулит другие страны». Тот, кто говорит плохо о другом языке, у нас не считается человеком.
ВОПРОС: Значит, вы хотите сказать, что по этому вопросу у вас не было ни споров, ни недоразумений?
АБУТАЛИБ: Споры были. Но всерьез на наши языки никто и никогда не посягал. И на наши имена тоже. Пусть каждый пишет, читает, поет, разговаривает на том языке, на каком хочет. Спорить можно, доказывая, что вот это плохое или хорошее, правильное или неправильное, красивое или уродливое. Но разве могут языки и целые народы или народности быть неправильными, плохими или уродливыми? Если бы и были споры на эту тему, то в таких спорах не было бы ни победителей, ни побежденных.
ВОПРОС: И все же, разве не лучше, если бы в Дагестане была одна нация и один язык?
АБУТАЛИБ: Так многие говорят: «Ах, если бы нам один язык!» Хромой Ражбадин во время одного набега на Грузию сказал царю Ираклию: «Вся эта беда произошла оттого, что мы не знаем языка друг друга», Хаджи-Мурат писал из Хайдака-Табасарана своему имаму: «Мы друг друга не поняли».
Конечно, лучше, когда люди легко и с первого слова понимают друг друга. Многое было бы проще, многого мы добились бы с меньшим трудом. Но, по-моему, совсем неплохо, если в семье много детей. Семья должна заботиться о каждом из них. Редкие родители раскаиваются потом, что у них много детей.
Одни говорят: «Ну, кому нужен наш язык за пределами Дербента? Все равно нас никто не поймет».
Другие говорят: «Куда годится наш язык за Араканским перевалом?»
Третьи жалуются: «Наши песни не долетят и до моря».
Но они слишком торопятся сдавать в архив свою родную речь.
ВОПРОС: Что вы скажете о консолидации?
АБУТАЛИБ: Консолидация нужна между чужими и даже чуждыми людьми. Братьям консолидация ни к чему.
ВОПРОС: Однако, чтобы брат говорил с братом, нужен им один язык.
АБУТАЛИБ: Такой язык у нас есть.
ВОПРОС: Какой?
АБУТАЛИБ: Тот, на котором мы теперь разговариваем с вами. Русский язык. Его понимают и аварец, и даргинец, и лезгин, и кумык, и лакец, и тат, его понимают все. (Показывает на портреты Лермонтова, Пушкина, Ленина.) С ними мы хорошо понимаем друг друга.
ВОПРОС: Я читал двухтомник Расула Гамзатова. В первом томе, в стихотворении «Родной язык», он прославляет язык аварский, а во втором томе, в стихотворении с таким же названием, он прославляет язык русский. Разве можно одновременно сидеть на двух конях? Какому Гамзатову мы должны верить: из первого тома или из второго?
АБУТАЛИБ: На этот вопрос пусть отвечает сам Расул.
РАСУЛ: И я думаю, что нельзя сидеть одновременно на двух конях. Но двух коней в одну арбу запрячь можно. Пусть тянут. Два коня — два языка везут вперед Дагестан. Один из них русский язык, а другой наш: для аварца — аварский, для лакца — лакский. Мне дорог и мой родной язык. Мне
