Мой Дагестан - Расул Гамзатович Гамзатов

— Не во сне ли я?

— Этот сон расскажите аварцам в Турции.

— Не поверят. Я и сам бы не поверил, если бы не увидел своими глазами.

Абуталиб сказал так: «Первый раз я срезал тростник, сделал свирель и заиграл на ней. Голос моей свирели услышал аул, Потом я срезал древесную ветвь, сделал дудку и заиграл другую песню. Меня услышали далеко в горах. Потом я срезал дерево, сделал зурну, и голос ее услышали все в Дагестане. Потом я взял маленький карандаш и написал стихотворение на бумаге. Оно улетело за пределы Дагестана».

Итак, еще раз спасибо тебе, раздаватель языков, спасибо за то, что не обошел наши горы, наши аулы, наши сердца.

Спасибо и всем вам, кто поет и думает на своих родных языках.

ПЕСНЯ

«Бакъан». Это аварское слово имеет два значения: мелодия, мотив и состояние, самочувствие человека, благополучие мира. Когда хотят попросить: «Сыграй мне одну мелодию», говорят слово «бакъан». Когда спрашивают: «Как ты себя чувствуешь?»— говорят слово «бакъан». Итак, самочувствие и песня сливаются у нас в одном слове.

Надпись на пандуре:

Кинжал и бодрого кладет на ложе смерти.

Пандур и мертвого поднимет с ложа смерти.

Слова, разговор пропусти через сито — получишь песню. Ненависть, гнев, любовь пропусти через сито — получишь песню. События, дела людей, всю жизнь пропусти через сито — получишь песню.

«Особенно трогательна была для него одна тавлинская песня. Слов в ней было мало, но вся прелесть ее заключалась в печальном припеве: «Ай! Дай, дала-лай!» Брошка перевел слова песни: «Молодец погнал баранту из аула в горы, русские пришли, зажгли аул, всех мужчин перебили, всех баб в плен побрали. Молодец пришел из гор: где был аул, там пустое место, матери нет, братьев нет, дома нет; одно дерево осталось. Молодец сел под дерево и заплакал. Один, как ты, один остался, и запел молодец: ай, дай! далалай!» (Лев Толстой, «Казаки».)

…Ай, дай, далла-лай, далла, далла, дулла-лай-дул-лалай! Песни родные, печальные песни гор, когда вы родились, где и как? Откуда вы взялись, такие удивительные, такие прекрасные?

Надпись на пандуре:

Ты думаешь, эти мелодии — дело струны?

То звуки, рожденные в сердце, слышны.

Надпись на кинжале:

Две песни, два лезвия, две стороны:

О смерти врагов, о свободе страны.

Надпись на колыбели:

Нет на свете человека,

Над которым в колыбели

Песен добрых материнских,

Песен ласковых не пели.

Надпись на придорожном камне:

Дорога и песня — удел молодца,

Дороге и песне не будет конца.

Надпись на могильной плите:

Он песни пел, и слушали другие.

Теперь он слушает, когда поют другие.

Песни старинные, песни новые… Песни колыбельные, свадебные, боевые. Длинные и короткие. Печальные и веселые. По всей земле поют вас! Слова нанизывают, словно бусинки, на серебряную нить. Слова заколачивают крепко, словно гвозди. Слова возникают и текут легко, как слеза за слезой, когда плачет красавица. Слова летят и попадают в цель, как стрелы, выпущенные опытной рукой. Слова вьются и уводят вдаль, как горные тропинки, по которым можно уйти в конце концов на край света.

Пространство между строчками — словно улица, на которой стоит дом твоей любимой. Оно словно межа на отцовском поле. Оно как час рассвета и час заката, отделяющие день от ночи.

Песни, записанные на бумаге, и песни, не записанные на бумаге. Но какой бы ни была песня, она должна петься. Непоющаяся песня все равно что не летающая птица, все равно что небьющееся, нестучащее сердце.

В горах у нас говорят: когда чабаны не поют песни, овцы перестают щипать траву. Но когда звучит песня над зеленым склоном горы, пасутся и щиплют даже неумелые, только что родившиеся ягнята.

Один кунак попросил другого спеть песню на его родном языке. То ли не знал гость ни одной песни, то ли не умел петь, но только сказал, что у них в народе нет ни одной песни.

— В таком случае надо посмотреть, сами-то вы есть или нет? Не может существовать народ без песни!

Ай, дай, даллалай! Дала-дала, дулла-лай! Песни — это ключи, которыми открываются заповедные сундуки языка. Ай, дай, далла-лай! Дала-дала-дулла-лай!

Расскажу о том, как родилась песня. Об этом я давно уж написал стихотворение. Вот оно.

КИНЖАЛ И КУМУЗ

Аульский парень в старину,

Что жил за перевалом,

Имел смоковницу одну,

Владел одним кинжалом.

Козла единственного пас,

Где зелена поляна…

И вот влюбился как-то раз

В одну из дочек хана.

Был парень смел и не дурак,

Но хан расхохотался,

Когда посвататься бедняк

Однажды попытался.

Пускай козла, мол, своего

Подоит он сначала —

Владелец древа одного

И одного кинжала.

И отдал дочку он тому,

Кто золотых туманов

Имел до дьявола и тьму

Имел в горах баранов.

И парня бедного тоска

Под стать огню сжигала.

И оттого легла рука

На рукоять кинжала.

Козла он в жертву небесам

Принес и с камнем вровень

Срубил единственную сам

Смоковницу под корень.

Кумуз он сделал из ствола,

Как требовала муза,

И превратил кишки козла

Он в струны для кумуза.

И струн коснулся он едва

В загадочном тумане,

Как родились на свет слова,

Что клятва на коране.

Не старясь, милая с тех пор

Ему принадлежала —

Владельцу двух сокровищ гор:

Кумуза и кинжала…

Гнездится в дымной вышине

Аул, прижавшись к скалам,

Где предо мною на стене

Висит кумуз с кинжалом.

Перевел Я. Козловский