Мой Дагестан - Расул Гамзатович Гамзатов

Слезы льет Али, а жены уж нет,

И никак ее не вернуть.

В третий раз Али обнажил кинжал.

Все в крови его острие.

Обернул к себе, посильней нажал

И упал он возле нее.

Так и кончилась эта история. Похоронили их рядом. Выросли около могилы два дерева.

Ну о чем же еще мне спеть? Разве что о Камалил Башире? Кто такой Камалил Башир? Это наш дагестанский, если хотите, Дон-Жуан. Говорят, когда он пил воду, то было видно, как льется по горлу светлая вода. Так тонка и нежна была его кожа. И вот эту-то шею перерубил его отец. За что? За то, что его сын был слишком красив.

Ну что же, умер Камалил Башир, а о любви продолжают петь, как и пели.

Ребенок еще в колыбели, а песни о любви уже звучат над ним.

Еще раз я должен вспомнить нашу бесхитростную народную игру. Она называется у нас «баюде рахъин».

Это состязание в лиричности, соревнование в остроумии, в умении найти нужное и скорое слово — вот что такое эта игра. В каждом ауле Дагестана знают ее. В зимние долгие вечера собираются в чьей-нибудь сакле аульские юноши и девушки. Не пьют водку, не режутся в карты, не лузгают семечек, не охальничают, но играют в поэзию. Это ли не прекрасно!

Появляется палочка. Она оказывается в руках у девушки. Девушка дотрагивается палочкой до юноши и поет:

Возьми эту палочку, самый красивый,

Выбери ту, что красивее всех.

Юноша выбирает девушку, и та садится на табуретку. Между ними начинается песенный разговор.

О красавица, красавица,

Как зовут тебя, скажи?

О красавица, красавица,

Чья ты родом, расскажи.

Все хлопают в ладоши и поют: «Ай, дай, далалай!»

Имя я уже сказала,

Но другому, не тебе,

И любовь я обещала,

Но другому, не тебе.

Все хлопают в ладоши и поют: «Ай, дай, далалай!» Девушка встает с табурета, выбирает палочкой юношу, который сядет вместо нее. Новая пара затевает новый песенный разговор:

Девушка:

Снегом горы покрывает,

И тропинок не видать.

Златорунному ягненку

Негде травку пощипать.

Юноша:

Снег растает и прольется

Серебристою водой.

На твоей груди пасется

Тот ягненок золотой.

«Ай, дай, далалай!» Выходит новая пара.

Девушка:

У студеного колодца,

Под скалой дракон живет.

Златорогому козленочку

Напиться не дает.

Юноша:

У студеного колодца

Не пугай драконом нас.

А козленочек напьется

Из твоих прекрасных глаз.

«Ай, дай, далалай!» Выходит новая пара.

Юноша:

По ущелью вьюга злится,

И река покрылась льдом.

На тебе хочу жениться

И построить новый дом.

Девушка:

Где-нибудь в другом ауле

Ты невесту выбирай.

Не посадишь куропатку

Вместо курицы в сарай.

«Ай, дай, далалай!» Все хлопают в ладоши, смеются. Так проходят длинные зимние вечера.

Дагестанские песни о любви! Пока этот юноша просил, чтобы девушка вышла за него замуж, другие ее бесцеремонно украли.

Пока к этой девушке вежливо стучали в дверь, другие залезли к ней в окно.

Проходят века, а песни живут себе и живут. Их создают певцы, но и они создают певцов.

Может ли быть свадьба без песни, может ли пройти день без песни, может ли прожить человек без песни?

У нас говорят: кто не знает песен, тому жить надо не в доме, а в хлеву.

Говорят еще, что великан, не знающий любви, не достанет и до пояса влюбленному человеку.

Рассказывают про Махмуда. Во время первой мировой войны он был на карпатском фронте вместе с Дагестанским конным полком. Там он написал свою знаменитую песню «Мариам», и боевые друзья Махмуда стали петь ее на привалах. А история этой песни такова.

В одном жестоком бою русские войска захватили село, выбив оттуда австрийцев. Преследуя бегущего неприятеля, Махмуд оказался около церкви. Из церковных дверей выскочил перепуганный австриец, но увидев свирепого горца на коне, юркнул обратно в церковь.

У Махмуда за несколько дней до этого погиб брат, и он жаждал мести. Недолго думая, соскочил он с коня и, обнажив кинжал, бросился вслед за австрийцем, думая, что сейчас изрежет его на куски. Но вбежав в церковь, Махмуд остолбенел.

Прямо перед собой он увидел австрийца, стоящего на коленях и молящегося перед иконой божьей матери Марии.

В Дагестане и без того не поднимаются руки на человека, стоящего на коленях, а тем более на молящегося. Но, кроме того, Махмуд был потрясен красотой женщины, которой австриец молился.

Махмуд вдруг увидел, что перед ним его возлюбленная Муи, ее глаза, ее печаль в глазах, ее черты, ее одежда. Кинжал выпал у него из рук. Неизвестно, что потом рассказывал об этой истории австриец, но только свирепый горец тоже упал рядом с ним на колени и стал молиться по-христиански, неумело ударяя себе пальцами в лоб, в плечи и в грудь.?Лахмуд не видел, когда австриец исчез. Придя в себя, он написал свои знаменитые стихи «Мариам», то есть стихи о Марии. Для него Муи и Мария слились в один образ. Он писал о Марии, а думал о Муи, писал о Муи, а думал о Марии.

С тех пор Махмуд признавал на свете только одно — любовь. Его душа не принимала других песен. Среди дагестанских певцов не было еще человека, который поднимался бы до высоты его страсти, до глубины его песен. Он не замечал, что пишет стихи, что говорит стихами, что не говорит, а поет. Как будто кто-то говорил и пел за него. Все свои удачи он приписывал Муи и своему чувству к ней. Если друг говорил с ним не о Муи, он переставал слушать друга.

Вот что рассказывал о нем мой отец.

К Махмуду стали приходить многие люди. Шли только влюбленные. Они поняли силу его слова и просили сочинить для них стихи. Приходил тот, кто впервые влюбился в девушку и не знал, как ей об этом