Банда гиньолей - Луи Селин

— Давай, Фердинанд! Целое состояние!

Сюда, мол, двигай!.. Ставки сделаны!.. а я шевельнуться не в состоянии… Безумицы вновь навалились всем скопом… Я распростерт, изнемогая под ласками… Последние силы оставляют меня… Эти раздушенные особы рвут меня на части, опьяненные моей жалкой беспомощностью… Жестоко терзают мое тело, шрамы… Особенно руку… Выкручивают, тянут… Ору, но на их милость не сдаюсь… Мне не по душе ни одна из этих блудниц. Ненавижу их всех!.. Страстно люблю одну мою Вирджинию! И чем дальше она от меня, тем милее мне!.. Там, далеко, ее оплетают руки, ее нюхают, облизывают, вылизывают… Она прерывисто дышит, ластится, извивается, изнемогает от истомы на ковре… Там, в самом дальнем конце зеркальных отражений… Эти светские господа снова возятся на ней, блаженно урчат… Убью их всех!.. Крутясь, изворачиваясь, я наконец чуть-чуть сдвинулся с места… Ползу… Ползу!.. Проберусь к Вирджинии… Пытаюсь… Вырву ее у этих свиней!.. Грум объявляет выигравший номер… Приостанавливаюсь… 12… 12… Пробираюсь по паркету, номера написаны на нем мелом… Ползу… Ползу… 6… 3… 9… Принимаются новые ставки… Шары мечет Сороконожка. Смотрю на эту гадину во все глаза… Скорчился под пианино… Согнувшись крючком, вдыхает собственные испарения… С каждым броском загорается ярким фосфорическим свечением… 9… 9… Жульничает, объегоривает народ… забирает драгоценности, и на утиный лад — кряк! кряк! — крякает… Радуется по-своему… Начал шуровать лопаткой. Сгребает все самое ценное — ничего не скажешь, хорош!.. Теперь взялся за души. Души тоже ставят на кон — самое ценное, чем располагают туитники… По всему полу разбросаны души… перекатываются… Немного похожи на сердца, только бледные-бледные, полупрозрачные… Сразу видно, что очень хрупкие… Вот когда я увидел во всем блеске эту гадину Сороконожку!.. Будь я проклят, если он не заслужил сполна метро! Вон как хлопочет… Нет теперь во мне и тени раскаяния… было, да все вышло! Испарилось!.. Я исцелен, и без малейших колебаний вновь спихнул бы его под поезд!.. Туда ему и дорога!.. Хихикаю его же смешком. Снова ползу… О-хо-хо… Вновь попадаю в скопище барахтающихся тел. Орда объятых похотью… Сейчас сам заору, завою. Ползу. Неожиданно раздается барабанная дробь, рокочет, рокочет… Бой барабана… бой… бой… Все ближе… Наверху, на лестнице… Тур-р-р… тур-р-р!.. Свистопляска вдруг замерла, точно оборвали… музыка смолкла… гуляки застыли, словно оторопев, в полной неподвижности. По лестнице неспешно сходит барабанщик, ступенька за ступенькой. Тур-р-р!.. Тур-р-р!.. Вошел с улицы. Теперь его видно. Высокий, тощий. Показался во весь рост. Тур-р-р!.. Тур-р-р!.. С важностью исполняет свою обязанность, выбивает дробь на каждой ступеньке, бьет сбор… Головы не поворачивает… Подходит все ближе, шагает совсем рядом… Гляжу на его фуражку — серебряными буквами по клеенке надпись — «Cimetry». Кладбищенский страж в форменной одежде сходит все ниже… На нем длинный сюртук, желтая портупея. Казенный чин, и не из последних. Бородат, густая бородища… Спустился с лестницы, мерными шагами прошествовал мимо, направляясь к пианино… Скорчившийся под ним Сороконожка сжался еще больше, свернул свой костяк й клубок, съеживается, съеживается, совсем скрючился. Так перетрусил, что смотреть противно. Так дрожит, что внутри у него мелко стучит, будто трясут коробку с деревяшками. Ему теперь не до акробатических выкрутасов в воздухе!.. Забился под табурет, паркет разрывает, отдирает плашки… Скребет, роет… В точности пес… Пронзительно скулит… а подле стоит сторож с барабаном. Подошел еще ближе, коснулся концом палочки… Сороконожка вздрогнул, страшно заскрежетал… И все, конец… Выскочил из-под пианино, радостно запрыгал вокруг хозяина, начал бросаться на его тяжелые башмаки. Вылизывает ему подошвы… Радость необыкновенная… Сторож степенно восходит по лестнице — так же степенно, как сходил. За все время ни единой черты не дрогнуло на его лице, ни единого слова не слетело с уст. Только бьет в барабан, восходя со ступени на ступень… Трум… трум!.. Сороконожка следует за ним на звук барабанного боя… Трум… трум!.. Ни на шаг не отстает… По пятам за ним, точно зачарованный… на четвереньках… обнюхивая его обувь!.. На каждой ступени он взвизгивает, скулит, точно от боли… Никто не смеет приблизиться к ним… Весь светский люд стоит в остолбенении, оторопело наблюдает сцену. Сороконожка с кладбищенским сторожем неспешно взошли по лестнице — тр-р-р!.. тр-р-р!.. тр-р-р!.. — и канули в ночь через дверь, которая сама собой отворилась перед ними… Буйство оставило вдруг господ из светского общества. Стоят весьма понуро, совсем сникли, просто растерялись! Вот такая штука… Здорово, что бородач спровадил отсюда эту костяную препакостную тварь, эту зловонную гадину!.. Клянусь, снова скинул бы его под поезд, если бы поймал на какой-нибудь очередной пакости!.. Нечего сказать, неплохо устроился!.. Сколько же крови испортил мне этот мерзавец! Огоньками своими, всей этой мурой, своими туманными свечениями… Ох, уж этот головоломный ведьмак!.. Надеюсь, что на сей раз сторож упрячет его раз и навсегда, в Дыру Вечности! По-настоящему… Смеха ради, отправит кормить червей… Протухший затейник!.. Вот будет веселенькая забава, когда он затеет игру в привидения по сумкам!.. Я бы отвадил его ухлестывать за юбками!.. Повеселее мне стало после бородатого сторожа. Порядок восстановлен, и я вновь чувствую себя непобедимым, сильным, бодрым… Словно заново родился! Просто стальной!.. Как же быстро меняется настроение! Чувствую себя так, точно меня накачали силой! Мгновенно!.. Посылаю куда подальше моих тискальщиц. Пошли к черту эти срамницы!.. Высвобождаюсь и бросаюсь вперед, единым прыжком перескакиваю лестницу. Хватаю с налета Вирджинию… Она мячиком скатывается на паркет. Бросаюсь на нее сверху. Уж я отведу душу на этой гадючке! Оттаскиваю ее на коврик. Она рыдает душераздирающе, умоляет… «Наказание!» — кричу я. — «Наказание!»… Ох, как туитники взвеселились!.. Уж очень огорчил их «Cimetry»… Волоку Вирджинию за волосы…

— Кill her! Kill her! — поощряют они меня. — Убей ее!.. Торопят… Это уже лишнее… «Вот тебе взбучка!» — думаю я. Раз!.. Раз!.. Отвешиваю ей добрых тумаков. Боже, какое неистовое ликование!.. В таком восторге их еще не видывал. Буря рукоплесканий… Они меня заводят.

— Браво, young deer! Браво, Олененок!.. — Так они прозвали меня… Чуть-чуть потоптал милочку… легонько попрыгал у нее на животе… Раза два-три… Ой-ей-ей! Какой взрыв безумия!.. Все заголяются, начинают корчиться… Бросаются на приступ. Шарят друг у друга по одежде… В воздух взлетают сорванные брюки… Жуткое зрелище! Кровь льет у них из зада, ушей, глаз. Бурлящее месиво неистового блуда!.. Кончилось тем, что негры окончательно перепутались, вскарабкались на главную люстру… Качаются над свалкой и распевают:

Touit-Touit! Madam! I say!

Touit-Touit! Madam! Weep and play!

И завершают пронзительным, всепроникающим воплем «Фикеди-и-и!!» Это еще подогревает пыл гуляк… Вдавливаются друг в друга с удвоенной силой, сплетаются с неописуемым жаром… Расплавленная страсть!.. Гигантский тигель совокупляющихся тел!.. Вопят от невыразимого блаженства… То замурлычут, то зальются смехом… Давятся от плотского обжорства… Им теперь не до меня — слишком заняты!.. В голове вертится: «Бежать… Улизнуть потихоньку!» Собираю остатки сил… Заставляю себя подняться во весь рост… Ну вот, стал на ноги! Фу-у-у!.. Догоняю Вирджинию, тащу за собой… Заставляю ее скакать на четвереньках… Лестница свободна… Превозмогаю слабость в коленях. Превозмогаю боль! Превозмогаю все!.. Отталкиваю грума… Преодолеваю дверь… Фу-у-у! Вот и вольный воздух!.. Улица во мраке. Льет, как из ведра. Стена дождя… Прочь отсюда, вперед!.. Прыгаем по лужам… Вот теперь, деточка, потолкуем с глазу на глаз! Выволочка не кончена! Обещания надо выполнять… Останавливаюсь в укрытии, в подворотне. Так-то намного лучше… Она промокла насквозь, одежда изорвана в клочья. Меня не слушает, ее рвет… Я помогаю ей, поддерживаю голову.

— Leave me alone! — сказала она, когда ее кончило рвать. — Оставьте меня в покое!..

Ну, нахальство!.. Это уж слишком!.. Это она мне говорит, вырвавшему ее из лап чудовищ! Мне, перевернувшему землю и небо, чтобы спасти ее от бесовской силы!.. Ах, ты стервоза! Ах, поганка!.. Бац ей плюху — так и отлетела. Растянулась на земле и хнычет… Подхватил ее, поднял лицом к лицу, поцеловал… Обожаю… Обнял крепко. Слишком сильно люблю

— Не плачь, золотце! — упрашиваю ее. — Я — чудовище! Страшное чудовище! Ужасней нет!.. Прости меня, милая!.. Forgive me, darling!..

Мямлю по-английски… прижимаю ее к себе… Она дрожит. Грею ее, растираю, целую… Но нет в ней мягкости, нет ласки. Она сердится на меня… Я же поколотил ее… Да, это правда, но правда и то, другое!.. Сам видел, собственными глазами… Все мерзости… Как она давала ласкать себя, блудодействовать с ней… Копаться в себе… Целой ораве! Ишь, святая невинность! Сука!.. Просто не могу прийти в себя… Нет, но такое!.. Снова переключение в мозгу… Сон наяву! Всех этих вижу, орду наездников… Бесовскую скачку… Кусаю ее в шею, кусаю… Она пытается разжать мои руки, кричит… Я впиваюсь пальцами ей в крестец, в ягодицы. Стоя, притиснув ее к стене… Ей не вырваться! Только бы не сбежала!.. А дождь хлещет… Из водосточного желоба льет прямо нам на головы… Ни души кругом… Она порывается уйти, но я не желаю. Притиснув ее к водосточное трубе, говорю ей прямо в серьги, обсасываю волосы… А дождь все идет… Хочу, чтобы она сказала… Пусть скажет все…