Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

Никакого письменного заявления Грей пока что подполковнику не вручала. Оно все еще покоилось в ее сумочке. Но Эллин это не смущало: не вручила, так вручит.

— Не только как пострадавшая, но и как юрист подтверждаю, господин подполковник, что, с точки зрения закона, действия ваши безукоризненны.

— Хотя это всего лишь часть совершенных вами преступлений, леди Удайт, — еще агрессивнее взбодрился Нэвэл. — Нам известно еще кое-что. Я прав, леди Грей?

— Абсолютно, — холодно подтвердила Эллин, берясь за трубку телефона. — Как звонить заместителю прокурора?

Нэвэл назвал номер домашнего телефона О’Ннолена и тут же напомнил сержанту:

— Вам ведь было сказано — в камеру ее!

Полицейский довольно бесцеремонно взял Удайт за плечо и подтолкнул к двери, но ей удалось вывернуться и метнуться к Грей.

— Эллин! Леди Грей! — истерично закричала она, хватаясь руками за край приставного столика. — Выслушайте меня! Вы ведь способны понять! Спасите же! Вы это можете! Что я должна сделать?! Стать перед вами на колени? Скажите: стать на колени?!

— Почему вы так неуверенно спрашиваете об этом? — удивилась Грей, оставляя в покое телефон. — Именно с этого, с коленопреклонения, вы и должны были начать свой визит к начальнику полиции.

Удайт оцепенела. От одной мысли при том, что придется становиться на колени перед Эллин Грей, да к тому же — в присутствии полицейских, бросило ее в холодный пот.

— Опускайтесь, Удайт, опускайтесь. Чего вам теперь опасаться? Вы уже настолько опустились, что имиджу вашему сцена сия не повредит.

— Эллин! Вы достигли всего, чего хотели. — «Ага, значит, подполковник уже сообщил ей о моей победе!» — возликовала Эллин. — Вы на вершине славы…

— Кажется, меня начинают превозносить, — все с той же напускной холодностью заметила Грей. — Обычно мне это нравится. Чего уж тут скрывать!

Подполковник молча направился к двери, увлекая за собой сержанта.

— Спасите меня, Грей! — и впрямь опустилась на колени Удайт, немало удивив этим Грей. — Еще одной такой ночи в камере с завшивленными садистками и насильницами я не перенесу. Под утро я уже пыталась покончить с собой. Но они были начеку и не позволили.

— В вашем положении петля — не самый худший выход. Уж поверьте мне.

— А я вот поздравляю вас, Эллин! Такая премия! Пресса! Слава! Какой же я была идиоткой, что так настраивала себя!

— Даже если я прощу вас, Удайт, все равно подозрение в причастности к убийству Кроушеда, связь с Вольфом…

— Вы все можете, Грей. На этом острове все зависит от вас. Особенно сейчас, когда пресса взорвется сообщениями о вашем взлете.

— Неужели вас действительно осенило, что я могу все? Кто бы мог подумать?

— Но ведь, согласитесь, победа надо мной, когда я поставлена колени, — куда приятнее всех остальных ваших побед, — горько улыбнулась Удайт. — Так будьте же великодушны. И вы убедитесь, что нет человека, преданнее меня.

— Однажды нечто подобное вы уже говорили.

— Извините, леди Грей, но раньше я говорила несколько иначе. Потому что сама тоже была иной. Теперь же перед вами совершенно другой человек.

— Они, эти стервы, так обсосали и измызгали вас, что противно смотреть, — поморщилась Грей, поднимаясь из-за стола.

Валерия тут же обхватила ее ноги и прижалась к ним, словно к статуе святой великомученицы.

— Не увлекайтесь, Удайт, — напомнила Грей об их былых лесбиянских страстях. — Поднимитесь. От вас разит таким борделем, что вдыхать тошно.

Грей освободилась от ее объятий и вернулась в кресло.

— Что теперь со мной будет? — медленно, по-старушечьи опираясь на край стола, поднималась с колен Удайт.

С ответом Грей не спешила. Взяла бутылку минералки, налила в стакан, но только себе одной, и долго, с наслаждением смаковала тепловатый, отдающий содой напиток. Лишь затем, перехватив жадный взгляд Удайт, наполнила еще один стаканчик.

— Так что же со мной теперь будет, мисс Грей?

— Если останетесь в камере, вас доведут до самоубийства. Дожить до суда попросту не позволят, — доверительно сообщила ей Эллин. — Это я вам говорю не как человек, в отношении которого вы повели себя подобно последней сволочи, а как адвокат, которому не раз приходилось иметь дело с подобными подзащитными.

— Но ведь вы не оставите меня здесь! Умоляю вас, Грей! — чуть не захлебнулась напитком Валерия.

— Только из жалости к вам.

Удайт потянулась к ней и с благодарной унизительностью сжала руку.

Сейчас она напоминала щенка, лижущего морду льва за несколько секунд до того, как будет растерзан.

39

Еще раз брезгливо взглянув на Удайт, сочинительница «сценариев бытия» молча направилась к двери. Не веря своему счастью, Удайт подалась вслед за ней. Когда они проходили между стоявшими в коридоре подполковником и сержантом, Валерия инстинктивно ухватилась за руку Грей, намереваясь не отпускать, даже если полицейские вздумают силой оторвать ее от спасительницы.

— Что я должна буду сделать для вас? — почему-то шепотом спросила Валерия, когда Грей усадила ее в машину рядом с собой. — Если нужны какие-то показания в вашу пользу… Алиби. Публикации в прессе.

— Для начала отмойтесь, отоспитесь и придите в себя. В таком виде вы для меня совершенно бесполезны.

— А потом?

— Начнете с того, что поместите в газете большое интервью с писательницей Эллин Грей по случаю присуждения ей премии.

— Премии? Ах да… еще раз поздравляю!

— Разве вы уже поздравляли?

— Извините, я была в таком состоянии.

— Разве премия — не повод для интервью?

— Еще какой!

— Тогда в чем дело? После интервью вы опубликуете мои воспоминания, затем роман. Создадите «Издательский дом „В стае избранных“», или же называйте его как хотите. Послушайте, неужели вы напрочь забыли о наших планах?

— Нет, конечно, — молвив это, Удайт подобострастно заглянула Эллин в глаза. Этот-то взгляд, куда убедительнее, нежели коленопреклонение, подтвердил, что Валерия, эта островная аристократка, действительно сломлена.

— А если не забыли, тогда в чем дело?

— Дева Мария! — взмолилась Валерия. — Неужели все прежняя жизнь вернется на круги своя?! И все, что произошло со мной, окажется погибельным сном?!

— Прекратите слюнявить, мисс Удайт. Поверьте, мне это противно.

В порыве признательности Валерия все же припала губами к ее руке. И только теперь Эллин согласилась: да, для нее, воспитанницы детского приюта, победа над столь высокородной, амбициозной леди значит намного больше победы над всеми остальными, кого она погубила или просто затоптала; и даже больше победы на конкурсе, вознесшей ее на Олимп литературной славы.

«„Депрессии прозрения и раскаяния“, уважаемый док, на сей раз не последует!» — решительно сказала она, обращаясь не столько к воображаемому доктору, сколько к