Хроники Нарнии - Клайв Льюис

Разумеется, при этих словах осел навострил уши — и вышло у него это столь забавно, что люди вновь, как ни старались удержаться, разразились хохотом.

— Ты взывал к Ташу, — продолжал Эслан, — И в храме Таша ты исцелишься. В день великого празднества осени ты должен встать пред алтарем в главном ташбаанском храме, и там, на виду у всего Ташбаана, спадет с тебя ослиное обличье и все узнают в тебе принца Рабадаша. Но запомни хорошенько: если когда-нибудь ты вновь соберешься в поход и если отойдешь от ташбаанского храма дальше десяти миль, ты снопа станешь ослом. И во второй раз тебя не исцелит уже никто.

Наступила тишина. Затем все зашевелились, стали переглядываться, точно разом пробудились ото сна. Эслан исчез, лишь дрожала в воздухе золотистая дымка да остался на трапе след, а в сердцах — радость; нет, им не пригрезилось, ибо вот, стоит пред ними осел, а иначе — принц Рабадаш в обличья осла.

Король Лун, мягкосердечнейший из людей, мигом забыл о своем гневе и обратился к врагу со словами утешения.

— Ваше королевское высочество, — сказал он, — мне, право, очень жаль, что все обернулось столь прискорбным образом. Но прошу отметить, что никто из нас, помимо вашего высочества, в том не повинен. Мы будем счастливы сопроводить ваше высочество обратно в Ташбаан, где вас ожидает… э… участь, предреченная Эсланом. И мы позаботимся о том, чтобы вашему высочеству было удобно — конечно, насколько позволяет ваше положение: подберем лучшую из барж, на коих возят домашнюю скотину, загрузим трюм свежайшей морковкой и чертополохом…

Осел оглушительно заревел и попытался лягнуть одного из стражников. Должно быть, подобным образом неблагодарный Рабадаш выражал свою признательность.

Пожалуй, о Рабадаше сказано достаточно; мы лишь вкратце опишем то, что произошло с ним далее. Принц (или осел) вернулся морем в Ташбаан, на великом празднестве осени встал пред алтарем в храме Таша и вновь превратился в человека. За этим превращением наблюдали четыре, а то и пять тысяч человек, потому не могло быть и речи о том, чтобы замять случившееся и не дать расползтись слухам. После смерти старого тисрока Рабадаш унаследовал престол Калормена и вошел в калорменскую историю как самый миролюбивый из правителей. Помня предостережение Эслана, сам он в военные походы не ходил, а допустить, чтобы вся слава досталась тар-каанам, тоже, разумеется, не мог, — ведь в противном случае они со временем могли бы свергнуть тисрока… Короче говоря, в правление Рабадаша соседи Калормена впервые за долгие годы почувствовали себя в безопасности. Калорменцы же не забыли о том, что их тисрок когда-то был ослом. Пока он был жив, его величали Рабадаш Миротворец, а после смерти (да и до того, но только за глаза) — Рабадаш Вислоухий; так что если будете искать в книгах по калорменской истории упоминание о тисроке Рабадаше, ищите его под этим именем. И по сей день в школах Калормена тех, кто выкинет что-нибудь совсем глупое, называют «вторыми Рабадашами».

В Анварде все были несказанно рады избавиться от принца. Едва Рабадаш отбыл восвояси, началось веселье, а вечером на лугу перед замком были расставлены фонари и накрыты столы. Вино текло рекой, и было рассказано великое множество историй, правдивых и вымышленных, суровых и забавных. А потом призвали к тишине, и в середину круга, образованного столами, вышел придворный менестрель короля Луна, и с ним — два скрипача. Аравис и Кор было заскучали — до сих пор они слышали только калорменские стихи, а оные способны вогнать в тоску и первого на свете весельчака. Но при первых же звуках скрипок скука рассеялась, улетучилась, подобно клубу дыма, унесенному ветром. Менестрель запел древнюю балладу о златовласом Олвине — как сражался он с великаном Пайром и обратил того в камень (и так возникла гора Маунт-Пайр — на самом деле это окаменевший великан) и как завоевал любовь прекрасной Лилн. И, когда баллада закончилась, Кор опечалился, ибо хотелось ему слушать еще и еще. За менестрелем выступил Бри, поведавший о битве при Залиндре. А королева Люси повторила (все, кроме Аравис и Кора, слышали эту историю много раз, но с удовольствием выслушали снова) историю о Зеркальном Гардеробе и о том, как она сама с королем Эдмундом, королевой Сьюзен и королем Питером впервые попала в Нарнию.

А потом — чему быть, тому, как говорится, не миновать — король Лун сказал, что детям пора отправляться в постель.

— Кор, — прибавил он, — завтра я покажу тебе замок и ты узнаешь, в чем его крепость и в чем слабина. Ибо ты будешь его защищать, когда меня не станет.

— Отец, но ведь твой наследник — Корин! — возразил Кор.

— Нет, сын мой, — ответил Лун, — мой наследник — ты. Корона перейдет к тебе.

— Но я не хочу быть королем! Да лучше…

— Желание твое тщетно, Кор, как тщетным было мое желание, и желание моего отца. Наследовать престол должен старший сын.

— Но мы же близнецы! Значит, лет нам одинаково!

—. А вот и нет! — король Лун усмехнулся. — Кто-то из близнецов всегда рождается раньше. Ты старше Корина на целых двадцать минут. И не только старше, но и разумнее — что, впрочем, не удивительно, — он подмигнул второму сыну.

— А разве ты не можешь назначить наследника своей волей?

— Нет. Король должен соблюдать закон, ибо закон делает сто королем. Так что корона для тебя — что пост для часового: никуда ты от нее не денешься, сынок.

— О небо! — проворчал Кор. — Только этого не хватало! Э-э, Корин… я не подлизывался, правда. Мне и в голову не приходило, что я могу лишить тебя королевства…

— Ура! Уррра! — гаркнул Корин. — Я не буду королем! Вот здорово! Я навсегда останусь принцем! У них жизнь веселая, не то что у королей.

— Твой брат прав, Кор, и сам не знает, насколько он прав, — король Лун вздохнул. — Быть королем означает быть первым в наступлении и последним в отходе, а когда в стране голод (это случается повсеместно в неурожайные годы) — носить роскошные одежды и смеяться за скудным угощением громче всех остальных.

Когда поднимались в спальню, Кор снова попросил у Корина прощения — мол, он и вправду не хотел.

— Еще хоть слово об этом скажешь, — огрызнулся Корин, — спущу тебя с лестницы.

Было бы замечательно закончить эту историю так: братья жили долго, счастливо и никогда не ссорились. Но к чему обманывать? Они частенько ругались и дрались, как ругаются и дерутся все мальчишки на свете, и все стычки неизменно закачивались тем, что Кор терпел поражение. Даже когда братья выросли, Корин, хоть на мечах он бился хуже Кора, по-прежнему выходил победителем в кулачных боях, и никто в северных землях не мог с ним соперничать. Его прозвали Корин Громовый Кулак. До сих пор рассказывают, как он одолел медведя-шатуна с Пика Бурь: это был одичавший говорящий медведь, и Корин в один прекрасный зимний день отыскал его берлогу на том склоне пика, который обращен к Нарнии, и отделал под орех за тридцать три раунда в поединке без секундантов. Избитый зверь в конце концов вспомнил о том, что он — говорящий, запросил пощады и зажил после взбучки в мире с другими животными и людьми.